Скажи им, мама, пусть помнят... - Гено Генов-Ватагин

— Прямо в сердце, — прошептал он сдавленным голосом. — Карамфил убит, товарищи…

Стало тихо, так тихо, что я почувствовал, как кровь стучит у меня в висках. Наши взгляды встретились, но никто не проронил ни слова. Мы стояли безмолвные и потрясенные. Предательский пулемет тоже замер. Буквально в какую-то долю секунды злодейская пуля оборвала жизнь нашего друга Карамфила. Штокман первый нарушил молчание:

— Товарищи, унесем нашего Карамфила? Решайте, время дорого, нужно уходить! А то нас могут окружить!

— А если он еще живой? — отозвался Йонко. — Мы не должны его оставлять здесь, чтобы он не попал живым в руки врага! — И добавил: — Идите! Я вас догоню!

Нагруженные винтовками и автоматами полицейских, опустив голову, двинулись мы вперед. Я обернулся, чтобы в последний раз взглянуть на Карамфила. Никак не мог поверить, что человек, с которым мы только что разговаривали и шутили, уже мертв. Все примолкли. Когда нас догнал Йонко, мне показалось, что уже пройдено много километров. Он присоединился к колонне, и никто из нас не осмелился задать ему ни одного вопроса. Мы продолжали свой путь. Только поднявшись довольно высоко, мы остановились и оглянулись назад. По шоссе двигались грузовые автомашины с солдатами и полицейскими, показалось и несколько легковых машин. Прибывшее подкрепление открыло сильный, но беспорядочный огонь, за нами было организовало преследование. Высоко в светлом небе угрожающе зарокотали самолеты, поднятые, вероятно, с аэродрома в Марино-Поле. Пытаясь нас обнаружить, они летали совсем низко и из пулеметов упорно обстреливали войняговские холмы. Мы скрылись в лесу, который, как нежная мать, укрыл нас. Там я предложил преклонить колени в память о Карамфиле.

— Товарищи, — с болью сказал я, — Карамфил был одним из активных и энергичных ребят в Карловском крае. Будучи еще учеником гимназии, он преисполнился ненавистью к фашизму и вступил в ряды революционной молодежи. В этом прекрасном человеке сконцентрировались самые лучшие качества революционера. Он заслужил любовь и уважение партизан.

Кто-то всхлипнул. Это вызвало во мне еще большую горечь.

— Всю свою жизнь я буду проклинать врагов, которые прервали жизнь нашего Карамфила. Всю свою жизнь буду сожалеть, что не успел сразить человека, пославшего пулю, отнявшую жизнь нашего боевого товарища, который носил в своей свободолюбивой душе ботевскую ненависть к врагам. Так поклянемся же под этим балканским небом, что мы отомстим за его смерть! Так передадим же нашу любовь к павшим товарищам, чистую и святую, грядущим поколениям, чтобы и они через много веков знали, что за нашу свободу здесь, на этом самом месте, сгорело много молодых сердец! И пусть поют песни о герое Карамфиле, как поют о его первом учителе — Ботеве, о Ботеве-воеводе!

Как жаль, что мы не имели возможности похоронить его с венками и песнями!

Мать не оплакивала его, девушка — его первая любовь — не проливала над ним горючих слез. Только родные горы по-отечески стояли у изголовья героя, став немыми свидетелями его безвременной гибели.

Но я все еще не мог поверить в то, что Карамфил погиб. И все думал, что произойдет какое-то чудо и он снова пойдет вместе с нами. И мы опять усядемся под каким-нибудь буком, и он вновь напомнит нам, как прекрасно жить и бороться.

Низкий поклон славному сыну наших гор!

Выбрав удобное место, где нас никто не смог бы обнаружить, мы присели. Тихий ветерок шелестел пожелтевшими листьями. В этой монотонной песне словно звучала скорбь об ушедшем от нас товарище.

Сейчас предстояло решить, что же нам делать дальше. Наш приход сюда, в западную часть Среднегорья, преследовал совсем иную цель. Я, как представитель штаба зоны, имел поручение отвести Штокмана в отряд имени Васила Левского, новым командиром которого его только что назначили. Йонко и Веселин направлялись в отряд для его укрепления в качестве командиров подразделений. После встречи около села Войнягово Карамфил должен был отвести нас в отряд. Но Карамфила не стало. И мы оказались в незнакомой местности. Мы не имели представления, куда надо идти, чтобы установить связь со здешними партизанами.

— Прежде всего надо поровну распределить запасы продуктов и боеприпасы, чтобы при необходимости каждый мог действовать самостоятельно, — сказал Штокман.

Самым старшим из нас был Штокман, человек с богатым опытом, он всегда мог подсказать, как нужно поступить. А при нашем положении создавшаяся обстановка не сулила радужных перспектив. Оказалось, что мы располагаем всего лишь половиной мешка картошки.

— Товарищи, — сказал я, — полицейские, безусловно, блокируют лес. Надо искать отряд Карамфила, в противном случае нам придется туго!

— Это правильная мысль, — прервал меня Йонко, — но как нам узнать, где он находится? Ведь мы в этих краях впервые! В село входить опасно, мы не знаем никого из местных жителей.

— Давайте тщательно закопаем в землю оружие, чтобы его можно было легко найти нашим людям, ведь вскоре оно понадобится, — предложил Штокман.

Разумное предложение. Веселин и я начали копать яму между корнями могучего дуба, а Йонко и Штокман старательно завернули автоматы. Мы позаботились и о том, чтобы оставить знаки, по которым смогли бы сразу обнаружить это место.

— В руках партизан это оружие будет использовано по назначению, — заключил Йонко и вытер вспотевшее лицо.

Где-то около вершины Богдан, где начали собираться темные облака, сверкнула яркая молния. Прогремел гром. После теплого и душного дня наступала дождливая ночь. Первые капли, крупные и тяжелые, забарабанили по листве. Подул ветер, поднял с земли и понес за собой траву и листья. Небо быстро потемнело, сразу же наступил вечер, словно бы его пригнали облака, ветер и дождь.

— Давайте готовить постель, пока не намокла земля, — предложил я.

Мы наломали ветвей, сделали из них что-то вроде тюфяка, и укрывшись каждый своим пальто, легли.

— Завтра решим, что будем делать. Спокойной ночи! — сказал Штокман.

Крепки партизанские нервы: несмотря на непрекращающийся дождь, мы спали как убитые.

Рано утром неподалеку от нас затрещали выстрелы. Мы вскочили.

— Оставайтесь здесь, между этими двумя тропинками! — предложил Штокман. — А я поднимусь на холм и выясню обстановку.

Мы забрались в кусты и зарылись в опавшие листья. Вскоре вернулся Штокман, усталый и запыхавшийся:

— Лес блокирован солдатами и полицией!

Словно бы в подтверждение его слов совсем близко послышались крики, ругань. С хрустом ломались сухие ветки.

— Сюда идут! — прошептал Йонко. — Вон двое, внизу между деревьями.

К нам приближались две сверкающие от влаги каски. Прильнув к мокрым листьям, я весь превратился в слух. Не смел даже пошевельнуться, думал только об одном: «Если нас обнаружат, мы едва ли сумеем вырваться…»

В это время по тропинке зацокали конские копыта. Я осторожно выглянул из своего укрытия. В седле на гнедом коне в надменной позе важно восседал офицер. Он подождал, пока двое солдат в мокрых касках вытянутся перед ним.

— Обнаружили что-нибудь? Где вы мотаетесь? А ну, быстрее!

— Их здесь нет, господин поручик, мы облазили весь холм. Они, безусловно, забрались повыше, — высказался один из них.

— Куда они денутся по такой грязи? Вам лень искать как следует. Только и ждете, чтобы завалиться спать, негодяи! Партизаны — хитрые люди, но на сей раз им не уйти от нас. Ну, чего же вы на меня уставились? Бегом марш! И смотрите в оба!

— Слушаюсь, господин поручик! — одновременно откликнулись оба.

Лошадь фыркнула и понеслась. Один из солдат обратился к своему напарнику:

— Ну и скотина же этот поручик! Еще столько крови нам перепортит, глазом не моргнет!

— Зверь, настоящий зверь, только бы не попадаться ему на глаза!

Они поговорили еще немного и пошли вправо. Наконец мы смогли пошевельнуться. Нам стало ясно, что это и есть большая блокада, о которой мы уже имели сведения, но не знали, когда она начнется. Штокман развязал свой рюкзак:

— Товарищи, пока относительно спокойно, можно поесть.

Каждый получил по холодной картофелине, это, конечно, не обед, но делать нечего.

— Будем скрываться до вечера! Как стемнеет, попытаемся выбраться отсюда, — вздохнул Йонко.

— Это единственный выход. Для таких людей, как мы, темнота — самый добрый друг, — согласился я.

Перед закатом снова пришлось спрятаться в импровизированном убежище между двумя тропинками. Совсем близко от нас пять-шесть полицейских ногами разгребали опавшие листья. Я решил не выдавать своего присутствия, пока они на меня не наступят. Потом, когда мы вспоминали об этих напряженных часах в войняговских лесах, оказалось, что все думали об одном и том же: если кого-нибудь из нас обнаружат, то он должен отвлечь внимание врага, чтобы спасти других.