Скажи им, мама, пусть помнят... - Гено Генов-Ватагин

Все, что говорил мне Ангел, хотя и будоражило память, но особенно меня не волновало. Я слушал его рассеянно, внимательно всматривался в новостройки и испытывал такое чувство, будто рассматриваю Пловдив из другого мира, с другой планеты.

Я широко раскрыл окно и засмотрелся на Марицу. После полуночи город затих. Только время от времени мимо проносилась автомашина или чей-то голос нарушал тишину. Небо скрылось в пелене темно-серых предвесенних облаков. Звезд не видно, а вокруг светло. Светло от неоновых вывесок, трепещущих в ночи, как светлячки. Силуэты исторических Пловдивских холмов вырисовывались передо мной, словно огромные памятники — стражи великого прошлого. Освещенный мощными прожекторами, возвышался высоко над городом памятник Алеше с поднятым мечом, которым он защитил всех нас от фашистской чумы. Я не мог отвести глаз от этого символа непобедимой силы Советской Армии, спасшей человечество от позора.

…Майор Сидоренко первым прибыл на своей боевой матине в Пловдив, и его никто не встречал. Ему предстояло предварительно уточнить все вопросы, связанные с размещением советских войск. Это был строгий человек, но когда он улыбался, то от него веяло какой-то мудрой простотой.

— Вы партизан? — воскликнул поседевший воин. — Хорошо, молодец!

Я онемел и не мог вымолвить пи слова. Ведь мне впервые выпало счастье встретиться с советским человеком. Впервые видел советского офицера. Я был удивлен: неужели это и есть советские люди? Да, оказывается, они совсем обыкновенные! Я внимал каждому его слову, запоминал каждое его движение. Готов был сделать для него все. Да и могло ли быть иначе? Вместе с майором Сидоренко мы отправились осмотреть казармы…

Где ты сейчас, советский сокол? Может быть, в генеральском мундире продолжаешь оставаться в строю или где-нибудь сложил голову?..

Сильный шум реактивного самолета нарушил спокойствие пловдивского неба и отвлек мои мысли. Я всматривался в стальную птицу, в Марицу. Мне вновь вспомнились последние месяцы борьбы с фашизмом, боевые друзья, отдавшие свои молодые жизни за победу, — Лиляна, Малчик…

Весна 1944 года наступала медленно. Ее заждались товарищи в горах. Ждали ее наступления и подпольщики в городе. С приходом весны мы выбрались из землянок и подвалов.

Мы с Лиляной шли вдоль берега Марицы, мечтая о дне победы. Стоял теплый вечер. Я на короткое время спустился в город, но не имел права там задерживаться, в горах меня ждали. Я рассказывал о деятельности бригад имени Христо Ботева, Васила Левского и Стефана Караджи, о ремсистах, составлявших большинство в этих отрядах. Затем заговорил о наших планах на будущее.

Лиляна слушала меня очень внимательно. О чем она думала? Может, обдумывала указания о дальнейшей работе, которые должна была дать мне, или просто мечтала о чем-то? Разве не могла и она спокойно гулять по набережной Марицы, разве не могла и она беззаботно перебирать волосы любимого? Я всматривался в красивые черты ее лица и видел в ней руководителя, строгого судью нашей партизанской молодежи.

Мы шли с Лиляной вдоль Марицы, время от времени умолкая и задумываясь то о птичьем весеннем гомоне, то о судьбе нашей молодости. Марица текла медленно и бесшумно. С другого берега реки доносились голоса армян. Бедные, усталые от тяжелого трудового дня, они встречали ночь грустными песнями, а мы, укрывшись в тени прибрежных кустов, продолжали строить планы на будущее.

Впервые мне довелось так откровенно разговаривать с Лиляной, и я мог глубоко заглянуть в ее глаза, в которых горела какая-то красивая мечта. Она обладала значительно более широким кругозором, чем мы, знала больше нас и умела смотреть далеко вперед. Лиляна стремилась читать все о Советском Союзе и знала о многом. Она мечтала учиться в Москве.

— Если доживем до победы, — говорила она, — поедем учиться в Советский Союз.

Я не знал, что ей ответить, такая мысль мне в голову не приходила. Я неопределенно покачал головой.

— Тебе, вероятно, не верится, что это возможно?

— Победа решит все!

— Именно победа, — добавила Лиляна. — Но до тех пор нужно бороться, как никогда еще мы не боролись. Чем ближе свобода, тем больше надо усиливать борьбу. Враг еще силен, но мы заставим его сложить оружие!

И задумалась. Какая-то птица пролетела над нами, словно бы подавая сигнал, что пора расставаться. Взор Лиляны устремился куда-то вдаль. Когда мы уходили, луна, словно светлячок, засеребрилась в ее волосах…

Цепь воспоминаний оборвалась… Но вот рядом с Лиляной встал Малчик.

И с Малчиком мы тоже гуляли в этих же самых местах. Я только что вернулся из казармы, и у меня еще после военной службы не отросли волосы. Во второй половине дня в квартале Капан всегда было наиболее шумно, поэтому мы направились к Марице.

Остановились на левом берегу реки. Присели. Я посмотрел на Малчика в надежде, что он сейчас заговорит, но тот молчал. Молчал и я. А у наших ног грустно плескались воды Марицы. Желтые плакучие ивы, казалось, стонали.

— Ты слышишь? — поднялся Малчик. — Марица плачет. Марица оплакивает Болгарию, наших погибших друзей.

Его слова тогда произвели на меня глубокое впечатление. В тот момент я был готов броситься на любого агента, вступить в бой с карателями, мстить без пощады за погибших товарищей.

Мне вспомнился 1943 год, когда нам с Йонко пришлось столкнуться на берегу Марицы с полицейскими. Здесь Йонко убили. Здесь и я мог погибнуть…

Я отошел от окон и подумал об Ангеле. Посмотрел на часы: стрелка показывала одиннадцать. Ничего. Позову старого тесняка и угощу его. Нажал кнопку звонка. Ангел словно только этого ждал — тут же пришел.

— Ангел, возьми, пожалуйста, в баре две бутылки шампанского. Что-то не спится. Хочу выпить с тобой на том месте, где могла быть моя могила.

Он вышел, через несколько минут вернулся и с шумом открыл бутылку:

— Я догадался, что именно здесь вы с Йонко вели тот бой.

Я поднял бокал, но не смог сделать и глотка. Напротив стояли Малчик и Лиляна, а голос Йонко не переставал звучать в моих ушах:

— Прощай, брат!..

СКАЖИ ИМ, МАМА, ПУСТЬ ПОМНЯТ…

Дороги, дороги,

Партизанские тропы,

Среднегорские леса и поляны,

Неужели я когда-нибудь вас забуду?!

ВСТРЕЧИ СО СМЕРТЬЮ

До рассвета оставалось два часа. Дул холодный ветер, разгоняя темные облака. Время от времени показывалась луна, освещая все вокруг неверным, безжизненным, фосфорическим светом. На севере все отчетливее вырисовывался силуэт Стара-Планины. Над всем этим господствовала мертвая и властная тишина.

Мы шли вчетвером — Штокман, Йонко, Веселин и я. Торопились. Требовалось как можно скорее прибыть на явку недалеко от села Войнягово.

Вскоре мы подошли к пенистой и мутной реке Стряме. Остановились.

— Какое сильное течение у этой проклятой реки! — сказал Веселин и тихо добавил: — Хоть бы она не оказалась глубокой.

— Возьмемся за руки и перейдем ее вброд! — сказал Штокман.

Мы взялись за руки и вошли в воду. Где-то на середине реки наша цепь разорвалась. Здесь течение оказалось особенно бурным, настойчиво пыталось свалить нас, и иногда каменистое дно ускользало из-под ног.

— Ну и противная же эта река! Вроде и не такая глубокая, едва до пояса, а какое сильное течение! — снова заговорил Штокман.

Он шел первым. За ним — Йонко и Веселин, а я — последним.

Пошатываясь и теряя равновесие из-за неровного дна реки, мы кое-как добрались до противоположного берега.

Сквозь поникшие ветви ив уже виднелись ближайшие дома села Войнягово, доносился хриплый собачий лай и мычание скотины. Справа, в направлении Стара-Планины, среди Карловской долины, возвышался небольшой, одинокий, почти голый курган. Мы направились к нему.

Когда подошли и оставалось пройти всего лишь сотню шагов, со стороны кургана донесся громкий голос:

— «Орел»! «Орел»!

Это был пароль, условленный с Карамфилом. Он командовал подразделением войняговцев в отряде имени Васила Левского.

— «Облако»! — последовал наш отзыв.

После этого из синеватого, предрассветного тумана показалась статная фигура молодого парня.

— Карамфил! — воскликнули мы в один голос.

— Здравствуйте, товарищи! — Он подошел и протянул нам обе руки.

Радостные и возбужденные, мы окружили его, обняли и забросали вопросами:

— Ну как вы здесь? Держитесь крепко?

— Пришло ли к вам новое пополнение молодежи?

— А сейчас, Карамфил, — сказал я, — представлю тебе товарища Штокмана. Он назначен к вам новым командиром отряда. С ним некоторое время останусь и я. А этих товарищей — Веселина и Йонко — возьми в свое подразделение. Оба они бывалые партизаны. Останутся у вас до весны. Чудесные ребята, будут помогать тебе в работе.