Тройное Дно - Леонид Могилев

Шалмана уже опрашивали на секретном объекте после убийства Магазинника. Опрос происходил несколько часов, но ничего внятного тот рассказать не смог. Он надиктовал имена всех ранее работавших во дворце, не проходивших через отдел кадров, предположительные адреса. Проверка шла по сей день, но ничего интересного пока не было. Самое пикантное заключалось в том, что никто, включая Шалмана, не мог понять, как же Магазинник оказался на «электрическом стуле». Посторонний вошел на сцену, накинул провод на клеммы, ушел, и никто этого не заметил.

Ожидая узнать что-то новое, Зверев поспешил на встречу. Шалман вышел из метро, прошлепал к ларьку, купил баночку «Невского» пива. Бутылочное брать было нельзя. Тут же несколько нищих встанут поодаль, будут собачьими глазами провожать каждый глоток, спрашивать про пустую бутылку. Зверев вынул из дипломата бутерброд в целлофане.

— Не посмотрите за ужином, товарищ? Пивка возьму…

Пока Зверев ходил за своей баночкой, Шалман подвинул бутерброд к себе, положил под него писульку.

— Послезавтра будут валить одного известного педа. А может подвесят.

— Про что это вы?

— Педов много развелось. В том числе на эстраде. Говорят, повесить бы некоторых. И ведь найдутся желающие… Ну счастливо, товарищ.

Допив пиво и складывая целлофан, Зверев сунул донесение в дипломат, постоял потом у книжных лотков, поглазел на завсегдатаев «Горьковской» тусовки, вошел внутрь станции.

Он доехал до «Сенной», перешел на Четвертую линию, простоял семнадцать минут в переполненном трясущемся вагоне и вместе с толпой поднялся наверх, на «Проспекте Большевиков». Попетляв, проверившись, вышел к парадной дома, в котором сейчас, в квартире на третьем этаже, должен был отмывать трущобную грязь Пуляев. Того дома не оказалось. Вообще-то приходить сюда не следовало в продолжение командировки Пуляева на Дно, но светиться с ним в скверах и кафе кооператоров было сейчас еще более опрометчивым.

Зверев задернул занавески на кухне, присел возле закипавшего чайника, развернул донесение Шалмана.

«Послезавтра, на вечернем выступлении, будет ликвидирован артист Иоаннов — „Венец разврата“. Он получил точно такое же письмо, как убитые ранее в Ленинграде поп-звезды. Сам он себя к попсе не относит. Опасностью бравирует. Менеджерам ничего не сказал. О письме знает популярная артистка Конатопская, его соседка по лестничной клетке в Москве. Утечка пошла через нее. Менеджеры Иоаннова втайне троекратно усилили охрану. В правоохранительные органы не обращались. Кроме того, к „Праздничному“ стянуты бригады братвы, на которую „вешают“ все предыдущие убийства и которые хотят реабилитации. Выступление начинается в 21 час вместо 19.30».

Донесение было крайне интересным. После массового убийства группы Гарри Карабасова сценические площадки города очистились от заезжих звезд, да и местные желания выступать не проявляли. Кто заперся в квартирах и на дачах, охраной, кто улетел в Анталию и подале. Зверев не включал телевизор, чтобы не слушать истерические монологи и зловещие предсказания. Радиоприемник у него дома был настроен на какую-то иностранную станцию, где несколько раз в день, прерывая музыку, набалтывали на чужом языке новости и можно было различить фамилии страдальцев. Но дома Зверев появлялся около полуночи, а в семь часов уже отбывал в отдел. Все три дела были теперь объединены в одно, ему добавили оперов, дали практикантов, от которых толку не было почти никакого, но которых можно было гонять с многочисленными поручениями и этим как-то освобождаться от рутинной текучки. Тем не менее Зверев стал центром внимания не только своих начальников, но и московских, товарищей из прокуратуры и ФСБ, а также прессы, настырные представители которой знали, кто ведет дело, знали Зверева по прошлым делам и не теряли надежды узнать что-то еще.

Наконец появился Пуляев. Грязный, как свинья, несмотря на демократический душ, и мечтавший о ванне, чае и диване, после того как уйдет Зверев.

— А нельзя поменьше пить? И что-нибудь получше? Вот что, к примеру, сегодня пили с Хоттабычем?

— Сегодня приходил его маленький друг. Пили «Русскую» по семь тонн. Я потом пальцы совал в глотку в сортире.

— А зачем пил?

— Ты смеешься надо мной, Юра?

— Ты и фамильярен стал. Ну ладно. Надо было нам тебя объявить подшитым. Докладывать будешь или мыться?

— Конечно, в ванну. Потом чаю. Закипает уже?

— Ага.

Отталкиваться приходилось от того, что нейтрализовать их в ночлежке, дать уйти подозреваемому, запростецкие бомжи не могли. Кто-то отключил свет и синхронно отрубил Фролова. Причем, по словам того, — профессионально, рациональным способом, особо не прилагая сил. Все, кто был в помещении тогда из обслуги, пребывали на своих местах и теперь. Бомжей всех, сидевших в столовой, идентифицировали после и аккуратно проверили. Никто не был ранее ни спортсменом, ни десантником, ни другим кем-то, могущим владеть приемами и способами, входившими в обязательный круг навыков определенных лиц. Искать следовало среди обслуги, и искать осторожно.

Располагало к некоторым размышлениям и то, что у «Соломинки» не было «крыши». Она существовала уже четыре года и не имела благодетелей. Была проведена сложнейшая комплексная проверка. Бомжи жили сами по себе. Вначале Зверев не поверил ушам своим и глазам. Не было благодетелей. Основатель — бывший журналист. В команду входили педагоги, офицеры-отставники.

На счет фонда поступали довольно скромные средства от меценатов. Имелась и гуманитарная помощь, работала коммерческая структура по мелкооптовой торговле, существовала сеть ларьков. И чудесным образом ни один из них не платил дани. Можно было предположить, что причина чисто нравственная, братская. Многие из клиентов «Соломинки», кушавших теперь бульон с булкой, вернулись из мест заключения. Они не имели контактов с группировками, вели себя пристойно. То есть если не удавалось зацепиться за работу, потихоньку подыхали, не делая вреда никому. И вообще, вокруг «Соломинки» как бы возникло силовое поле тайного и сильного свойства. Вся информация на «обслугу», начальников, наиболее видных бомжей собиралась у Вакулина. Он педантично переваривал ее, делал выводы и строил предположения, которые впоследствии Зверевым разбивались мгновенно. Зацепиться было не за что.

— Ну и что за маленький друг Хоттабыча?

— Чаю дай. Сейчас расскажу.

— Печальная история Владимира Кириллова, маленького друга старика Хоттабыча. Жилье Володя терял при большевиках неоднократно, после каждой ходки, коих было шесть. Поножовщина, пьянь, дикие бессмысленные кражи, опять пьянь, драки.

Маленького роста, очень маленького, гораздо слабее Хоттабыча, законченный алкоголик. Проживал на жилплощади своей сожительницы Хромченко (двое детей семи и девяти лет от прошлых браков) в двухкомнатной квартире в Центре города. После сказок про приватизацию решили продать квартиру, купить другую поскромнее, а на разницу — сарайку с участком в Синявине. Были «кинуты» при сделке, оказались на улице. Агентства, «кинувшего» их, не существует более в помине. История обычная. На оставшиеся деньги (аванс) гудели большой компанией несколько месяцев. Опомнившись, попробовали обратиться к адвокатам. Над ними просто посмеялись. Теперь избранница Вовы живет то у сестры в Колпине, то на чердаке вместе с ним. Пробовали заякориться в одной из бесхозных квартир в доме фонда, но были строго предупреждены Кузей. Затем повторили попытку — и Вова был избит, без последствий, но достаточно больно.

— Слушай. А что ты заговорил языком милицейских протоколов? Где твоя яркая образная речь?

— Потаскай мусор с пятого этажа в доме старинной постройки, послушаю, как ты излагать начнешь!

— А я, по-твоему, груши околачиваю? У тебя есть что еще добавить, пролетарий?

— Напрасно обижаешься, старик…

— Старик так старик. Ты не переживай. Излагай потихоньку.

— Кириллов, видимо, был свидетелем убийства неопознанного бомжа в правом подъезде фасада прошлой осенью. Он спал в помещении квартиры на первом этаже, выбив окно. Квартира тогда была бесхозной. Спал он там вместе со всей семьей. Его счастье, что не высунулся. На погибшего вылили ведро бензина. На момент возгорания он еще, несомненно, дышал. А вообще за год в окрестностях «Соломинки» случается пять-шесть трупов, которые милиция, осмотрев, просто увозит в неопределенном направлении. Некоторые замерзают зимой. Некоторые не делят чего-то с товарищами. Однажды в соседнем дворе нашли труп милиционера из соседнего райотдела. Он недалеко функционирует, и сотрудники, сами того не желая, знают всю «Соломинку» в лицо.

— Ты думаешь, их в нашем гараже утилизируют?

— Именно так.

— С тобой большую разъяснительную работу нужно проводить, Пуляев. Хочешь, я тебя потом на курсы пошлю?