Законы баланса (СИ) - Некрасова Алиса

Челюсти, вплющенные в миниатюрные морды, горизонтально защелкали, производя пыхтящую речь. Огон помотал головой, мол, не понимаю вас, и пришельцы, перебивая друг друга, перешли на язык жестов. Судя по продолжительному диалогу — велись торги. Огоны не любили торгашей, но сделку, в конце концов, заключили. Ацеля отсоединили от общих цепей, и пара в торопях поволокла его за собой.

— Не так сильно! — захрипел мальчик, давясь стягивающей болью, которую причиняло стальное кольцо на шее. Но никто даже не повёл ухом.

Из-за оголодания постройки на мертвом Зеассе большей своей площадью уходили под землю, минуя нестабильные слои. С высоты птичьего полета куполообразные крыши домов терялись в серости дюн, изнутри — разделялись на жилые и складские этажи. Материальный статус хозяина отражался в том, насколько глубоко «врослось» его поместье. Дом, в который попал Ацель, принадлежал среднему классу и находился в процессе возведения. Приобретая раба, вайсв`аги нуждались в дешевой рабочей силе, а с сондэссианским ребенком, по словам соседей, «невозможно прогадать». Именно это втолковывали они Ацелю, разбавляя свой чудаковатый говор фразами на его родном языке: «Теперь смысл твоей жизни — выкапывать этажи».

Мальчику показали его комнату на поверхности, что вмещала в интерьер одно круглое окно с непробиваемым стеклом и голые стены. Пол из вайсвагского аналога бетона был весь покрыт уличной пылью. Во время ядовитых бурь песок надувало сквозь щели и трещины, от которых страдали не только постройки семьи: сложной задачей становилось найти материал, неподверженный карозии в условиях этой планеты.

Закончив экскурсию, вайсваги вывели Ацеля во двор и сообщили о том, что существует некая важная личность, с которой ему придётся наладить общение.

«Будь вежлив, не перечь, проявляй инициативу в оказании помощи. Мастер Исаи — наш господин. Его народ покровительствует вайсвагам многие тысячелетия. Мы работаем на Исаи, ты — на нас, все понятно?»

Отношения, которые складывались между двумя совершенно непохожими расами, разделяющими жизнь на Гихране, имели строгую иерархию. Слабохарактерные вайсваги находились в добровольном подчинении у интеллигентных к`инов. При этом у первых — почти не было ограничений. Они обладали собственностью, могли заниматься любой деятельностью, и только одно правило для них было нерушимо: «Не смей ставить себя выше кинов». К примеру, это значило, что вайсваг не мог купить себе двух рабов до тех пор, пока его господин владеет только одним, даже если ему позволяет доход.

Особняк Исаи стоял по соседству с семьёй и куполом был идентично схож со всеми домами в округе. По периметру его обносила ограда из лучей зацикленной энергии, которые предсказывали ухудшение погоды, меняя цвет с полупрозрачного на плотный агатовый.

Приветствуя Исаи, вайсваги перестали шептаться и застыли, а их шумное дыхание уподобилось мертвому.

Ацель видел, как высокий гуманоид плывет по камням, будто бы его суставы — пластилин в теплых ладонях. Поверх рубахи с широкими рукавами на нем была красная жилетка, на которой все время что-то копошилось и мерцало: кины не напрягали себя одеждой и соответствующими хлопотами, используя для этой цели особые материальные проекции.

— Это же… — удивился мальчик, вспоминая, как пришелец в маске покупал Ливару, — тот самый тип. Вот ещё не хватало соседствовать с этой психопаткой!

Знакомство было коротким — Исаи даже не взглянул на того, задавая вопросы через своих подчиненных. Он перекинулся с ними парой слов на кинском, которые выползали из-под маски с каким-то нездоровым скрипом.

— Уважаемый Мастер хотеть знать твоё имя, — заговорил с акцентом один из вайсвагов,

— Вы же знаете моё имя… — Ацель скривился. — Сами скажите.

— Уважаемый Мастер хотеть знать имя от тебя, отродье! — прикрикнул второй.

Мальчик вздохнул и представился:

— Ацель. Моё имя — Ацель.

— Уважаемый Мастер, наш говорить его имя — Ацель.

Исаи одобрительно кивнул. Казалось, это — вся информация которая была ему необходима. Он развернулся и поплыл обратно в многоэтажные хоромы, пугая мальчика своей чрезмерной безучастностью.

«Да кто он вообще такой?» — подумал Ацель, изнывая под лучами разжаревшегося солнца. Земля тоже нагрелась, и от шага в шаг проминалась, словно батут.

Шли дни, месяцы, годы, а Ацель все никак не мог свыкнуться со своей новой ролью. Как и все рептилии, он плохо переносил морозы, а поскольку ночами температура на Зеассе нередко преодолевала отметку ниже нуля, свои обязанности раба мальчик старался исполнять до захода солнца. К сожалению, отоспаться ему удавалось нечасто. Народ тёмной планеты, в большинстве своём, бодрствовал в дневные часы, и вайсваги то и дело врывались в его «покои» с мелкими бытовыми поручениями. Иногда Ацель перебарывал слабость и возвращался к работе, но в очень морозные периоды — впадал в состояние анабиоза и никаким битьем или угрозами его было не поднять. Вайсваги очень серчали на подобное упущение с их стороны и не скупались на наказания, лишая ребёнка и без того скудных пайков, будто бы он был виноват в своих физиологических особенностях.

Ацелю вручили инструмент — лопату, которая в своих габаритах превосходила самого мальчика. И если с ручным трудом он кое-как справлялся — в том числе и эмоционально — дефицит воды сводил его с ума. Дело в том, что вайсвагам не требовалось много жидкости для поддержания жизни. Они закупали у Исаи один средний горшок с водой на двадцать заходов солнца, и из запасов выделяли рабу всего десятую часть. Таким образом, чёрный ящер потреблял где-то полстакана воды раз в трое суток, учитывая, что норма для его вида — два литра в день.

В процессе взросления у сондэсианских детей наступает такой момент, когда они сбрасывают кожу. Данное явление можно сравнить со сменой молочных зубов (зубы у рептилоидов растут всю жизнь) или пубертатом. Когда это случилось с Ацелем, он не был готов. Чешуя сходит достаточно болезненно: все тело ноёт и зудит. Как-то интуитивно мальчик знал, что от мучений его избавит только вода — она смягчит ороговевшую кожу и позволит ненадолго восстановиться. Естественно, вайсваги не допускали и мысли о дополнительных расходах на раба и голословно обвиняли Ацеля в том, что тот просто придуряется, чтобы отлынить от работы.

И вот однажды мальчик сделал рискованный шаг — он пробрался в кладовую и вылил на себя целый горшок воды. Как последствие — вайсваги взбесились и избили мятежного раба до полусмерти. После этого сюжета в голову Ацеля начали прокрадываться мысли о суициде. Ему казалось, что он гниет, что он уже не жилец — компост в выгребной яме. И чем глубже уходили этажи, тем сильнее он убеждался в этом. К нему прочно привязалось неоднозначное чувство — отвращение. Для чёрного ящера погребение во смраде рабского существования стало ассоциироваться с болью и смертью, а как известно, отвращение — это форма страха, которая защищает организм от опасных вещей. Незаметно для себя мальчик мечтал о тех запахах, что омывали его в медицинском отсеке Дьего — вечно недовольного, брюзжащего козла, что не гнушался поднять руку на ребёнка. Было бы враньем — сказать, что Ацель не опустился по эмоциональной лестнице до жажды крови. Но он был таков.

Помимо вайсвагов, мальчик кипел ненавистью к Ливаре. Несмотря на рабство, девочка продолжала улыбаться ему при встрече и махать рукой так, словно с Исаи она действительно обрела счастье. Ливара не носила цепей, на ней всегда была чистая одежда, и, замечая все это, Ацель давился завистью, без слов проклиная ее.

— Эй, ты чего меня игнорируешь? — позвала его девочка в один из дней, когда черный ящер возвращался из «дыры» — так называли участки земли, где непредсказуемо возникали и также непредсказуемо затягивались бездонные ямы. Современные зеасские народы сбывают в них мусор и отходы жизнедеятельности.

— Может потому что я не хочу? — огрызнулся тот.

— Прости! Ты так тихо говоришь — я ничего не слышу! — кричала Ливара со своего двора, за пределы которого ей запрещалось выходить: как она объясняла — ради ее же безопасности.