Война олигархов - Павел Генералов

— А если понимаешь… Если понимаешь… — Нур от злости даже задохнулся.

Но Нюша не слушала его — она уже открывала дверь:

— Спасибо за угощение! — крикнула она в лицо Нуру и захлопнула дверь прямо перед его глазами. Такими светлыми, что ей на мгновение стало страшно.

Вот и кончилась любовь. Морковь, блин, — думала она, стоя на шоссе с поднятой рукой. Прощай, молодость, — вздохнула двадцатитрёхлетняя Нюша.

Начиналась новая, взрослая жизнь. Она родит ребёнка, потому что он уже существует. А отчество ему даст своё — Валентинович. Заскрипели тормоза и раздолбанная «пятёрка» гостеприимно распахнула дверь.

Интересно… — Нюша даже застыла на мгновение, прежде чем сесть в машину, — а если у Аниты от Хулио родится ребёнок, то каким будет отчество? Неужели…?

Глава шестая. Привет с того света

6 октября 1998 года

Константин Сергеевич Петухов поймал себя на странном ощущении.

То есть ощущение это было вполне нормальным для мужчины, но и впрямь несколько необычным для банкира. Сидя в своём кабинете, он время от времени с нетерпением посматривал на часы Киевского вокзала. Время двигалось так медленно, как будто хотело остановиться. В общем, впервые Константин Сергеевич с таким радостным чувством ждал женщину, которой собирался отдать, пусть и в долг, полмиллиона зелёных. Обычно женщины ждали его. И жаждущие кредита тоже ждали его. А тут — такая вот метаморфоза!

Ещё с утра, едва прибыв в банк, он распорядился подготовить необходимую сумму. Так как «Ва–банкъ» и в более спокойные времена, а уж тем более после последних потрясений много работал с наличной валютой, то недостатка в зелёных не было. Наличка поступала прежде всего из сорока пяти обменных пунктов, открытых в крупных торговых точках по всей Москве.

Уже непосредственно в главном офисе деньги пересчитывали и упаковывали в стандартные пачки. Аппетитные такие пачечки: десять штук — сто стодолларовых бумажек — в каждой. Упаковывали при помощи фирменной бумажной ленты «Ва–банкъ». Каждую пачку скрепляли своей подписью бухгалтер и контролёр.

Особое удовольствие Петухову доставляли те случаи, когда нераспакованные пачки в их собственной упаковке возвращались в банк. Это было зримым свидетельством того, что деньги на самом деле работали. Уходили, участвовали в каких–то процессах, бегали по кругу, чтобы вернуться в родные пенаты. Цельные эти пачки олицетворяли сказочную мечту о неразменном «рубле», воспроизводящем самого себя.

Время наконец приблизилось к двенадцати. Екатерина Германовна, как и следовало ожидать, прибыла минута с минуту. Сегодня она была не в красном деловом костюме, а в удлинённой чёрной юбке и открытой белоснежной блузке, сквозь которую почти просвечивало кружевное бельё. Или это Петухову так хотелось — чтобы просвечивало. Он мысленно раздел даму и остался доволен.

— Ну-с, — потирая руки, сказал он, — приступим к делу.

Петухов нажал кнопку переговорного устройства:

— Алёна! Соедините меня, пожалуйста, с главбухом!

Екатерина Германовна поправила воротничок. Константин Сергеевич улыбнулся ей, ожидая ответа:

— Виктор Степанович, принесите, пожалуйста, сумму для Фонда защиты животных и все документы.

Буквально через минуту в дверях кабинета появился главный бухгалтер с большой картонной коробкой в руках. Типичный Корейко из фильма «Золотой телёнок» в исполнении Евстигнеева. Потупленный робкий згляд, косо зачесанная прядь жидких волос, стыдливо прикрывающих плешь. И даже нарукавники у главбуха были точно такими же — классическими. «Корейко» бочком протиснулся в кабинет и поставил свой груз на журнальный столик.

Все трое в нужных местах поставили свои подписи. Екатерина Германовна улыбалась так ослепительно, что Петухов чуть было не забыл об охране. Об этом напомнил смущённо покашливающий Виктор Степанович:

— Я вызову ребят, Константин Сергеевич?

— Да–да, — спохватился Петухов, отрываясь от захватывающего зрелища — Екатерина Германовна перекладывала пачки денег в коричневый дипломат. — Екатерина Германовна, может быть, наша охрана сопроводит вас до места?

— Спасибо, не надо. У меня в машине свои надёжные люди.

— Ну, как знаете. Но, может быть, вы не откажете мне отобедать вместе?

— Не откажу. Только не сегодня.

— Тогда я буду вам звонить.

— Конечно, мои телефоны у вас есть.

— До встречи!

Обворожительная женщина, — подумал Петухов, провожая Екатерину Германовну до дверей кабинета.

Жаль. Жаль, что всё так быстро кончилось. И юбка сегодня была длинновата.

Тёмно–синяя «ауди» с правительственными номерами отъехала от «Ва–банка» и взяла курс в сторону Лужников.

Уже через пятнадцать минут машина остановилась возле гостиницы «Арена» на углу Усачёва и улицы Десятилетия Октября. Екатерина Германовна с дипломатом и в сопровождении двух дюжих охранников в тёмных двубортных костюмах поднялась на шестой этаж.

Водитель синей «ауди» заехал в соседний дворик. Выйдя из машины, он открыл ворота гаража и загнал «ауди» внутрь. Включив свет, он закрыл за собой ворота. После чего уже спокойно, не торопясь, отклеил «правильные», но всего лишь оттиснутые на самоклеющейся плёнке номера. Сначала сзади, потом — спереди.

Теперь, с «родными» номерами машину можно было возвращать законному владельцу, у которого она была арендована по дружбе и почти за символическую плату на пару дней.

В Подольской районной прокуратуре Гоше не понравилось. Впрочем, не понравилось бы ему и в прокуратуре Генеральной — окажись он там так же в роли подозреваемого. Хорошо ещё, хоть не подследственного. Всё–таки дядя Пекарь ухитрился его достать даже с того света.

Пожилой следователь по фамилии Отрошенко, усталый и, похоже, обиженный на весь мир, оказался весьма информированным:

— Известно, что между вашей фирмой и покойным гражданином Опекушиным был конфликт по поводу Тульского ликёро–водочного завода.

— Кому это известно?

— Следствию известно, — глаза следователя были пусты, как его кошелёк. А до зарплаты ещё — почти неделя.

— Никакого конфликта между нами не было. И вообще лично я встречался с Опекушиным один–единственный раз в жизни.

— Где встречались? Когда? При каких обстоятельствах? — оживился Отрошенко.

— В мае месяце, в сквере около Новодевичьего монастыря. Сидели на скамейке, беседовали.

— Тема беседы?

— Господин Опекушин сообщил, что не имеет к нам никаких претензий по поводу приобретения нами ликёро–водочного завода.

— Ага. И тут же назначил собственного управляющего на ваш, — следователь подчеркнул слово «ваш», — завод.

— Никого он не назначил, просто порекомендовал нам опытного управленца, — пожал плечами Гоша. — Дело обыкновенное.

Гоша тоже чувствовал себя бесконечно усталым. Может, это заразно?

— Но почему–то сразу после смерти, я бы уточнил, убийства Опекушина вы всю верхушку завода тут же сменили, — Отрошенко потёр морщинистую шею и отпил остывшего чая.

— Они не справились с задачей. И это право собственника — менять менеджера в собственном предприятии.

— Как–то у вас всё слишком гладко получается. Однако всё же именно вы были едва ли не самым заинтересованным лицом в смерти Опекушина.

— Это большое преувеличение.

— Возможно, возможно. Но обстоятельства свидетельствуют против вас, господин Сидоров.

— Обстоятельства или доказательства?

— Пока только обстоятельства. Но это только пока.

Следователь, даром что едва шевелился, вынимал из Гоши душу на протяжении часа. Он кружил вокруг да около, провоцировал, переспрашивал одно и то же по несколько раз. Выпил три стакана чая, противно позвякивая ложечкой, но Гоше не предложил даже воды. Но отпустил всё же с миром, и то хлеб.

По всему похоже было, что ничего серьёзного на Гошу у прокуратуры не было, но, тем не менее, ситуация была очень неприятная. С запашком ситуация. Если вдруг начнут копать серьёзно — то всё может повернуться ещё ох как нехорошо. Отрошенко, похоже, личной неприязни и особого служебного рвения не проявлял. Видно было, что просто отрабатывает номер. А вот кто постановщик номера — можно было только догадываться.

Короче, Гоша так и не понял, что ему хотел сказать Отрошенко. Не иначе, как привет с того света обязался передать. Мол, кланяется вам дядя Пекарь, низенько–низенько. А Отрошенко, со своей стороны, и понимать ничего не хотел: он сделал то, что ему было приказано. Сверху. С такой высоты, что даже от думы о ней кружилась голова и потели плечи под шевелящимися погонами.

Домой Гоша приехал, когда уже стемнело — застрял в колоссальной пробке на Варшавке, на самом въезде в Москву.