Плохая хорошая дочь. Что не так с теми, кто нас любит - Эшли С. Форд

и замешательстве, ответила, что все в порядке и она ничего не помнит. Я услышала щелчок — моя мать повесила трубку. Я сказала подруге, что мы увидимся завтра, и тоже повесила трубку. Потом пошла к себе в спальню, села на кровать и посмотрела на дверь. «Сейчас она зайдет и скажет, что ей очень жаль. Зайдет и извинится», — думала я. Тем вечером я заснула одна в своей комнате и проснулась в жару.

На следующий день я выпрямила спину, войдя в школу, и прошла по коридору в наш класс. Положила свои вещи рядом с вещами одноклассников. Моя лучшая подруга пыталась встретиться со мной взглядом, но я избегала ее. Я не делала того, в чем меня обвиняли, но все равно стыдилась обвинения. Я слышала голос матери, описывающей меня как «больную», повторяющей мои якобы высказанные вслух грубости. Ее слова, ее тон больно ранили меня и как будто приклеились ко мне. Я полагала, что достаточно посмотреть на меня, чтобы убедиться в этом, поэтому мне не хотелось, чтобы на меня смотрели те, чье мнение для меня что-то значило. Я не была уверена, что миссис Йорк все еще входит в их число. Она солгала про меня.

Закончив заполнять лист проверки домашней работы — задание, которое я ненавидела, — я спокойно подошла к столу миссис Йорк и стояла, пока она не подняла голову, оторвавшись от бумаг, в которых что-то писала. В ее взгляде читалось удивление, что рассердило меня. Она позвонила мне домой и оговорила меня так, что мама разозлилась на меня и не разговаривала со мной весь вечер. Эта женщина не имела ни малейшего понятия, какой переполох она устроила в моем доме и чего мне это стоило. «Или ей все равно, — подумала я, ощущая, как с каждым вздохом во мне нарастает гнев. — Она не ожидала, что я к ней подойду».

— Тебе чем-то помочь, Эшли Форд?

Я посмотрела ей в глаза и спросила:

— Почему вы сказали моей матери, будто я говорила что-то плохое, если я этого не делала?

Улыбка любопытства на ее лице сменилась выражением замешательства. Она начала что-то говорить, по всей видимости — объяснять, но замолчала. Потом позвала другую ученицу — девочку младше меня, которую я не слишком хорошо знала. На второй день занятий я познакомилась с Джейми, ставшей моей подругой, и с тех пор особенно не старалась заводить новые знакомства. Иногда к нам присоединялись и другие, но для общения мне хватало и одной подруги. Эта же девочка в число моих близких знакомых не входила.

Миссис Йорк присела перед ней.

— Дорогая, это ведь ты сказала мне, что Эшли Форд кое-что… говорила вчера?

Девочка посмотрела на нее, потом на меня. Потом опять на нее. И опять на меня. Потом пожала плечами и сказала, как будто мы обе только зря тратим ее время:

— Ну, мне показалось, что голос похож на Эшли Форд.

Улыбка окончательно исчезла с лица миссис Йорк.

— Так ты не видела, как она говорила?

Девочка закатила глаза.

— Голос был похож.

— Ну ладно, — миссис Йорк подняла руку, заставляя девочку замолчать, а другой схватилась за щеку. — О боже.

Она посмотрела на меня и как будто только сейчас поняла, что произошло нечто непредвиденное. К ее чести надо отметить, что она попыталась исправить ситуацию.

— Эшли, извини, мне так жаль.

Я поверила ее извинениям и была уверена, что ее ввели в заблуждение, но знала, что этого недостаточно.

— Вы должны позвонить моей маме, — сказала я. — Пожалуйста, позвоните моей маме и скажите ей, что я этого не говорила.

Учительница пообещала, что позвонит. Я снова напомнила ей об этом до конца дня.

— Скажите ей, что это была не я, — повторила я.

Я ехала домой на автобусе и представляла, как подхожу к открытой двери, а мама уже поджидает меня, чтобы заключить в объятия, поцеловать и извиниться. Она скажет мне, что ей очень жаль, что она должна была поверить мне, ведь она знала, что я хорошая, и пообещает никогда больше не бить меня. Мой разум не позволял мне заглянуть дальше, но эта сцена казалась очень важной, учитывая, насколько серьезно вчера вечером мама отреагировала на обвинения в мой адрес. Ей, конечно же, захочется загладить свою вину, сделать все правильно. Ведь так поступают с теми, кого любят. По крайней мере в кино.

Когда я подошла к дому, дверь была закрыта, но это была не самая главная часть моего мысленного сценария. Я открыла дверь и вошла на кухню. Мама что-то готовила на плите. Я попыталась прочитать язык ее тела, прежде чем подойти, но никаких признаков опасности не уловила. Она глянула на меня через плечо, продолжая помешивать что-то в кастрюле.

— Домашнее задание дали?

Я сняла рюкзак, не сводя с нее глаз.

— Просто чтение.

Мы обе знали, что в таком случае я, можно сказать, уже закончила с домашним заданием.

— Учительница звонила? — спросила я.

Мама перестала помешивать содержимое кастрюли.

— Да, звонила.

И тут же снова принялась за готовку. Я сделала шаг вперед, не будучи уверена, хорошо ли она расслышала меня и говорим ли мы об одном и том же звонке.

— Она сказала, что я ничего такого не говорила? Она сказала, что та девочка наврала про меня?

Мама снова перестала помешивать то, что было в кастрюле, выключила горелку и повернулась ко мне лицом. Лицо у нее было каменным. Мы долго смотрели друг другу в глаза, и это пугало меня, но мне казалось, что я не должна отводить взгляд.

— Да, Эшли, сказала. Чего ты тут до сих пор стоишь?

Она знала, чего я хочу, и хотела дать мне понять, что я этого не получу. Мы оказались в своего рода тупике, словно боролись за власть друг над другом, хотя в то время я не могла бы так выразиться. Я была смущена, поскольку не хотела чувствовать ее власть над собой. Я ждала признания, что она причинила мне боль, как физическую, так и душевную. Я хотела, чтобы это что-то значило для нее, потому что она любила меня, и не могла понять, почему она просто не может извиниться. Что во мне было такого, что я не заслуживала извинений?

В ту ночь мне приснилось, что я лечу через черную ночь, как дети в «Тар-Бич», на ферму в Миссури, а когда приземлилась, то каким-то образом оказалась разрезанной на две части, причем одна моя половинка осталась в Индиане. Мне не хотелось возвращаться за этой частью.