Сюнну, предки гуннов, создатели первой степной империи - Олег Ивик

Интересно, что поначалу Чжунхан Юэ предостерегал Лао-шана — первого из шаньюев, которому ему довелось служить, — от увлечения китайскими товарами. Он сказал ему: «Численность сюнну не может сравниться с численностью населения одной ханьской области, но сила сюнну состоит в том, что они иначе одеваются и питаются, поэтому не зависят от ханьцев. Ныне вы, шаньюй, изменяя обычаям, проявляете любовь к ханьским вещам, но как только ханьские вещи составят две десятых, сюнну полностью перекинутся на сторону ханьцев. Если в полученных от Хань узорчатых тканях и полотне промчаться по колючим травам ваших земель, то верхняя одежда и штаны порвутся в клочья. Это ясно показывает, что их ткани не так прочны и хороши, как одежда из войлока и сюннуские шубы. Получаемые вами от ханьцев съестные продукты надо выкидывать, показывая этим, что они не так хороши и вкусны, как кумыс и сыры»{186}.

Тем не менее сюнну охотно пользовались китайскими изделиями, носили китайские ткани и ели китайский рис, не говоря уж о рисовом вине (рисовую водку тогда еще не изобрели). Впрочем, у них не было другого выхода. Дело в том, что кочевое скотоводство само по себе, хотя и обеспечивает людям «жизненный минимум», не допускает никаких излишеств{187}. Кочевник не может в полной мере обеспечить себя ни растительными продуктами, ни сложными ремесленными изделиями, требующими стационарных мастерских. Да и территории, на которых обитали сюнну, в основном не годились для земледелия. Кроме того, традиции свободолюбивых кочевников не позволяли сюнну жить оседло.

Конечно, на огромной территории, завоеванной Мао-дунем, существовали поселения земледельцев и даже города — но их было очень мало. Сюнну пытались исправить положение и, не удовлетворяясь грабежами и китайскими подарками, пытались наладить и свое производство зерна и ремесленных изделий. Но сами они, по крайней мере в большинстве своем, отказываться от кочевания не собирались и заселяли мало-мальски пригодные для земледелия участки, а также вновь создаваемые города пленными китайцами и перебежчиками{188}. Перебежчиков этих было достаточно много. «Сведущий в пограничных делах» сановник Хоу Ин в 30-е годы I века до н. э. говорил императору:

«Многие из участвовавших в прошлых походах [против сюнну] затерялись [в их землях] и не вернулись назад, поэтому их сыновья и внуки, которые живут в бедности и находятся в стесненном положении, могут однажды бежать к своим родственникам. (…) Кроме того, рабы и рабыни пограничных жителей печалятся о своей тяжелой жизни, среди них много желающих бежать, и они говорят: “Ходят слухи, у сюнну спокойная жизнь, но что поделаешь, если поставлены строгие караулы?” Несмотря на это, иногда они все же убегают за укрепленную линию. (…) Воры и разбойники жестоки и лукавы, они нарушают законы, объединяются в шайки, и, если, попав в безвыходное положение, [они] убегут на север за укрепленную линию, их уже нельзя будет наказать»{189}.

И все же силами случайных беглецов, разбойников и неквалифицированных рабов невозможно было развить земледелие и ремесла, хотя бы и исполнявшие подсобную роль в скотоводческом государстве. Поэтому сюнну использовали для этих целей пленных китайцев{190}. Среди них могли быть мирные жители — Бань Гу сообщает о том, как в 91 году до н. э. «сюнну вторглись в округа Шангу и Уюань, перебили и угнали в плен чиновников и народ»{191}. Но могли быть и сдавшиеся в плен солдаты. Мы уже упоминали о том, как император У-ди отправил воевать против сюнну Ли Гуан-ли, военачальника города Эрши, «во главе шестидесяти тысяч всадников и ста тысяч пехотинцев». Война продолжалась всего лишь десять дней, после чего китайский главнокомандующий узнал, что, пока он сражался за своего императора, тот казнил всю его семью по подозрению в колдовстве. Ли Гуан-ли немедленно прекратил военные действия и «вместе со своими войсками сдался сюнну». В результате огромное количество китайских солдат стали подданными (или рабами) сюннуского шаньюя: «[В Хань] удалось вернуться только одному-двум воинам из тысячи»{192}.

Такого рода сообщениями — об угоне мирных пограничных жителей и о сдаче в плен целых китайских армий — пестрят исторические хроники. Эти люди в основном и становились обитателями земледельческих и ремесленных поселений на территории сюннуской державы.

Еще одним источником китайских товаров для сюнну были рынки, располагавшиеся на таможенных заставах. Но открытия и работы этих рынков кочевникам приходилось добиваться с боем — точно так же, как и «подарков». Сюнну, да и любые кочевники, были кровно заинтересованы в торговле с оседлыми жителями. Дело в том, что в случае удачных сезонов, когда поголовье скота увеличивается, его избыток надо немедленно продавать — земля не прокормит больше определенного количества животных. Кроме того, засуха, снежная буря или мор в любой момент могут погубить все богатство кочевника, а такие катаклизмы случаются в степях Центральной Азии регулярно, с периодичностью примерно раз в 10—12 лет{193}. Земледелец в этом смысле чувствует себя в большей безопасности: природа не всегда посылает богатый урожай, но уж если он собран, ему мало что угрожает. Кроме того, земледелец в значительной мере автономен — в древности любая деревня, как правило, производила почти все, что было нужно ее жителям, и могла обойтись без торговли. Кочевник — не мог.

Что же касается политики ханьской администрации, она состояла в том, чтобы оградить жителей от контактов со степью, максимально привязав их к центру{194}. В огромном и порой достаточно рыхлом государстве, которым являлся Китай, окраины и так слишком часто стремились к отделению и к сепаратным переговорам с кочевниками, и поощрять их экономическую самостоятельность император не собирался. Недаром в сочинении «Спор о соли и железе», составленном по материалам реального придворного диспута о законах, регулирующих торговлю, есть такие слова: «Истинный царь закрывает [доступ] к “ [дарованным] Небом богатствам”, накладывает запрет на [торговлю на] рынках на пограничных заставах»{195}.

Тем не менее Китаю пришлось пойти на уступки, и уже Сяо Вэнь (правил в 179—157 годах до н. э.) «открыл торговлю на пограничных пропускных пунктах»{196}. Эту традицию продолжили его преемники Сяо Цзин и У-ди{197}. Они разрешили своим подданным торговлю, хотя и в ограниченном ассортименте (было запрещено продавать кочевникам стратегические товары — как сырье, так и готовые изделия, в том числе железо и оружие){198}.

Несмотря на то что У-ди использовал открытие рынков как средство усыпить бдительность сюнну и возле этих же самых рынков наносил по ним военные удары, кочевники высоко ценили возможность торговать с жителями Поднебесной. Прошло не так уж много лет после нападения четырех китайских армий на сюннуских торговцев, и очередной шаньюй, вступив на престол, писал все тому же У-ди: «Ныне я хочу открыть вместе с Хань большие заставы [для торговли]…»{199} Да и сами китайцы, хотя и рассматривали открытие рынков прежде всего как средство политического влияния на сюнну, экономическую пользу от этого тоже имели, и немалую. В «Споре о соли и железе» говорится:

«Золото [из района рек] Жу и Хань, дань [тканью из] тонких волокон конопли — вот чем завлекают государства периферии и выуживают ценности у варваров цян и ху. Ведь за одну штуку простого неузорчатого шелка из государства центра [мы] получаем от сюнну товар стоимостью в несколько слитков золота[8] и таким образом сокращаем средства для расходов вражеского государства. По этой причине мулы, ослы и верблюды вступают [к нам за пограничную линию] укреплений непрерывной чередой, [так что задние животные] держат во рту хвосты [передних]; кулан и рыжие лошади с белым брюхом все без исключения становятся нашим домашним скотом»{200}.

Итак, сюнну благодаря ханьцам имели по крайней мере четыре источника, из которых в степь поступали продукты земледелия и ремесленные товары. Это труд захваченных в плен (или бежавших из Поднебесной) китайцев, рынки на пограничных заставах, императорские «подарки» и, наконец, добыча, полученная при набегах. Последняя составляла самую крупную «статью» из всего вышеперечисленного. Об этом можно судить хотя бы из рассказа Бань Гу о шаньюе Сяне (13—18 годы н. э.). Историк пишет, что шаньюй совершал набеги на китайцев, потому что «стоимость захваченного грабежами исчислялась миллионами монет в год, в то время как подарки по договору о мире, основанному на родстве, не превышали 1000 цзиней (около 250 килограммов{201}. — Авт.) золота».