Саксонские и нормандские короли. 450 – 1154 гг - Кристофер Брук

Винчестер был главным городом Уэссекса на протяжении нескольких веков. Лондон был главным городом Англии даже дольше — с римского завоевания, за исключением, вероятно, периода после того, как римляне ушли. Но у нас сложилось бы неправильное представление о правлении саксов или нормандцев, если бы любой из этих городов в указанный период мы назвали бы столицей Англии. Правительство путешествовало вместе с королем по его многочисленным резиденциям. Витан собирался там, где он созывал его. Вильгельм I собирал официальные советы в Рождество, на Пасху и Троицу. Когда он находился в Англии, совет собирался в Глостере, Винчестере и Вестминстере соответственно. Короли возили с собой часть своих денег и целый штат секретарей. У них действительно в разных местах имелись постоянные казначейства, самое главное находилось в Винчестере. В XII в. оно перебралось в Вестминстер со всем штатом финансовой администрации. Но для простого человека королевский сан означал личность короля, когда он встречал его во время путешествий, на охоте, в торжественном шествии. Если у современных англичан правительство ассоциируется с Уайтхоллом, Даунинг-стрит и парламентом, то он себе представлял при этом королевский двор.

Нельзя точно сказать, кто относился к королевскому двору в те далекие времена, но нам помогает то, что вскоре после смерти Генриха I один из его секретарей составил перечень чиновников, состоявших при королевском дворе. Этот документ показывает, что число королевских служащих внимательно отслеживалось, а жалованье им платилось лишь в том случае, если они исполняли свои обязанности. Он касался платы, а не обязанностей чиновников, но складывается впечатление, что Генрих I жестко регулировал и размер их жалованья, и функции. Тем не менее согласно документу при дворе короля было предположительно сто, а возможно, и гораздо больше человек на постоянной службе, начиная от глав ведомств с жалованьем 5 шиллингов в день до прачки, размер жалованья которой остается невыясненным. Канцлер был настоятелем дворцовой церкви и главой службы писцов (странно, но это один департамент). Двое управляющих, которых называли «виночерпиями», отвечали за буфетную и кухню, дворецкий — за кладовую и винный погреб, главный управляющий и казначей между собой управляли казначейством, казной и недавно созданным ревизионным департаментом. В ведении констеблей была королевская армия и конюшня. Канцлером обычно был ведущий церковнослужитель, который рано или поздно, вероятнее всего, получал награду в виде епархии. Казначеем был иногда человек духовного звания, а иногда мирянин. Другие ведомства возглавляли известные бароны, государственные министры в зачаточном, так сказать, состоянии. Дворецкий действительно был церемониймейстером, а не просто слугой. У каждого из этих высоких чинов имелся штат подчиненных, которые выполняли реальную работу. Самым многочисленным, что характерно, был штат охотничьей прислуги: четыре горниста, двадцать сержантов, разные псари, рыцари-охотники, простые охотники, смотритель и кормилец гончих, охотники с обученной сворой (держали гончих на длинных поводках), смотритель малых гончих, охотники на волков, лучники.

Двор не сидел на одном месте. В хозяйстве имелся смотритель королевского шатра. Он был большой, но его следовало держать наготове для частых и изнурительных поездок верхом вместе с повозками, волами и вьючными лошадьми. Обоз был средоточием правительства: с ним путешествовали архивы, королевские драгоценности и часть королевской казны; лишь государственное казначейство постоянно находилось в Винчестере. Это был великолепный двор великого властителя, пышность которого должна была производить впечатление на его гостей. Это также было организованное домашнее хозяйство с залом для приемов, буфетной, кладовой и кухней. Это был штаб военачальника с констеблями и маршалами для командования войсками. Но по мере того как глаза блуждают по страницам перечня, они то и дело возвращаются к последнему пункту: штату охотничьей прислуги. Он напоминает нам о том, что всепоглощающим занятием средневековых королей была охота. Это памятник жестокому спорту, в котором людей и животных приносили в жертву, чтобы получить удовольствие от приключения, зачастую более разрушительного, чем средневековая война, в сравнении с которым современная охота — под постоянным наблюдением Лиги бескровных видов спорта — сравнительно гуманное занятие. Это также личный памятник человеку, который получил королевство на охоте.

Глава 4

ПРОИСХОЖДЕНИЕ

Такова в общих чертах была власть саксонских и нормандских королей. Теперь мы можем обратиться к завораживающей проблеме ее происхождения. При этом мы должны хорошо держать себя в руках, следовать за настоящими путеводными нитями, идти по тропинкам, которые нанесены или могут быть нанесены на карту, и избегать необдуманных предположений, к которым такие темы всегда нас располагают.

В этих поисках мы можем получить некоторую помощь в трудах социологов-антропологов. Они изучили общественные институты современных народов в различных государствах на стадиях дикости, варварства и цивилизации. Во многих из них существовали высокоразвитые представления о королевской власти, во многих же не было никаких. Они предупреждают нас, что королевская власть не является «естественной» или «неизбежной» характеристикой общества любого типа, и показывают, что королевская власть в том или ином виде была очень широко распространена во многих различных уголках мира. Она явно отвечает каким-то ощущаемым потребностям человеческого общества; как именно — трудно сказать. В основном королевская власть имела религиозное и военное значение. Мы поступим правильно, если рассмотрим англосаксонские войны и религию на начальном их этапе.

Главный урок, который преподает нам современная антропология, — это, видимо, предупреждение о нашем невежестве. Когда современные человеческие общества, не имеющие письменности, были впервые изучены с помощью научных методов, появились попытки проследить историческую эволюцию их механизмов, основанные отчасти на неких предположениях о том, как функционируют общества, а отчасти на выводах, сделанных из устных преданий самих народов. Метод установления исторической правды таким способом в настоящее время назван несостоятельным: он порождал массу пленительных догадок, часто противоречивых. Антрополог в наши дни изучает структуру, механизм функционирования общества, как он его видит. И если он говорит об истории, то это «структурная» история, то есть он строит модель в рамках двух или трех поколений, которая демонстрирует, как работает существующее общество. Так, он может прояснить и уточнить данные о нынешних событиях, а также выявить смысл устной народной «истории». Устная история может часто содержать фрагменты подлинных преданий, уходящих в века; в исключительных случаях эти фрагменты могут почти не изменяться на протяжении поколений. Но устная история в том виде, в каком мы видим ее сегодня, представляет собой смесь древних и новых преданий, подлинных и сфальсифицированных рассказов. Она предназначена для того, чтобы объяснять настоящее, — грубая попытка по праву «структурной» истории, несознательная попытка описать прошлое ради него самого. Но, просто изучая широко распространенные устные предания, мы не можем рассчитывать на то, что сможем отличить старое от нового с той или иной степенью точности. Мы можем только подтвердить существование старого, если более ранние письменные документы или археологические находки подтверждают это. Это помогает объяснить, почему подлинные предания в совершенно разных странах могут смешаться. Чувство времени, в смысле веков и десятилетий, очень обманчивое понятие. Для большинства народов, особенно первобытных, тысячелетие воспринимается как «вчера» или, по крайней мере, «позавчера». Тех, кто изучает средневековые источники, постоянно сбивает с толку то, что правдоподобная история и самая буйная фантазия часто идут бок о бок, будто были в равной степени вероятны. Отчасти это проистекает оттого, что в Средние века мир событий отличался от нашего и был населен демонами, и чудовищами, и необыкновенными чудесами, которые склонны ставить нас в тупик отчасти потому, что лишь немногие люди имеют какое-то конкретное представление о прошлом. Историк вроде Беды Достопочтенного мог с серьезными намерениями приступить к сбору воедино своих материалов в связное историческое повествование. Но он был редким и поразительным исключением. Для большинства людей прошлое существовало лишь в тех пределах, в каких они или их друзья его могли вспомнить. События прошлого записывали только постольку, поскольку оно заинтересовало их или помогло объяснить события настоящего.