Меморист - М. Роуз

Снова проходя через вестибюль, Давид обратил внимание на восхитительные картины на стенах, делая мысленную пометку упомянуть об этом в своей последней заметке. Эту статью ему никто не заказывал, но она обязательно будет опубликована.

Выйдя на улицу, журналист уловил в воздухе легкий цветочный аромат и сразу же понял, что где-то неподалеку распустилась сирень. Возвращаясь обратно и разглядывая густые кусты, он усиленно гнал прочь воспоминания о том, как его жена когда-то в пику ему украшала спальню свежесрезанной сиренью. Вместо этого Давид вспоминал все то, что сделал за последние несколько часов, гадая, не окажутся ли все эти труды напрасными. Если у «Глобальной службы безопасности» есть новейшая система радиолокационного зондирования земной поверхности, то не нужно даже будет рыться в каких-то старых чертежах. Что ж, в любом случае, вряд ли кто-нибудь обнаружит только что спрятанный план подземелий раньше ближайшего четверга, когда Ялом собирался превратить Третью симфонию Бетховена в референдум, предостерегающее обращение и в свой собственный реквием.

Скорее, поймают его самого.

ГЛАВА 15

Суббота, 26 апреля, 11.20

Когда они приехали в художественный салон «Доротеум», Себастьян указал на лестницу.

— Кабинеты наверху.

Все еще не пришедшая в себя от грез наяву, Меер послушно протянула ему руку. Отец и Малахай стали бы настаивать на том, что случившееся было самым настоящим провалом в прошлое — фрагментом воспоминаний из предыдущей жизни, всплывшим на поверхность ее сознания. Чем, по их убеждению, были и видения о шкатулке и погоне в лесу. Однако сама Меер на основе собственных исследований считала, что речь идет просто о еще одном псевдовоспоминании — на этот раз уже не мгновенном, а достаточно продолжительном.

Меер достаточно много читала о Европе XVIII и XIX веков, и ее воображение могло запросто воссоздать этот маленький эпизод, — точно так же, как и ее детские видения, не сомневалась она, были порождены каким-то давним рассказом, прочитанным родителями, сказкой, выросшей в кошмарный сон. Ученые называют это избыточным воображением. И можно было объяснить, почему ее рассудок выдал этот обманчивый образ именно сейчас. В самолете она почти не спала… усталость, потрясение, вызванное жуткой находкой, тревога за отца…

Дойдя до кабинетов, они застали там всеобщее возбуждение. Несколько человек — как поняла Меер, сотрудников салона — толпились в тесной приемной вместе с полицейскими, которых она уже видела в доме своего отца.

Тщательно одетая молодая женщина с жемчугом на шее и темными волосами, забранными в пучок, сидящая за внушительным письменным столом, похожим на крепость, остановила Себастьяна и Меер, спросив их что-то по-немецки. Услышав ответ Себастьяна, она встала и вышла к Меер.

— Пожалуйста, проходите. У нас тут сейчас кое-какие затруднения. Только что приехали полицейские, они хотят видеть вашего отца.

— Он здесь?

— В субботу утром герр Логан всегда ходит в синагогу — но вам это, разумеется, известно. Наверное, он все еще там…

Меер не знала, что ее отец по субботам ходит в синагогу, но это ее нисколько не удивило.

— Может быть, отец позвонил вам по дороге в синагогу? — спросила она Себастьяна.

— Нет, он сказал, что у него неотложные дела…

— Из синагоги отец обычно приходит сюда? — не дав ему докончить, спросила Меер секретаршу.

— По субботам перед крупными торгами, вроде тех, которые намечены на следующую среду, герр Логан, как правило, появляется здесь, но, полагаю, вам следует переговорить с Энид, она знает больше. — Секретарша исчезла.

И тотчас же властная женщина в безукоризненных черных брюках и бежевом жакете, с волосами, уложенными в гладкий золотистый шлем, протянула Меер холеную ухоженную руку, называя себя.

— Я Энид Парнелл, заместитель куратора отдела, — с характерным британским акцентом произнесла она. — Я узнала вас по фотографии в кабинете вашего отца.

Прежде чем Меер успела ответить, к ним подошел следователь Фиске и, кивнув Меер и Себастьяну, о чем-то спросил Энид по-немецки.

— Sprechen sie Englisch?[12] — спросила его та.

— Да, говорю.

— В таком случае, если вы ничего не имеете против, я бы предпочла говорить по-английски — это даст возможность дочери мистера Логана понять, о чем идет речь.

— Да, хорошо. Дома у мистера Логана произошел несчастный случай, и мы его сейчас ищем. Вы можете сказать, где он находится?

— Несчастный случай?

— Мистер Логан направляется сюда? Похоже, никто этого не знает. — Фиске хотел получать ответы, а не давать их сам.

— Да. Мы ждем его появления здесь.

— Вам известно, где мистер Логан сейчас?

Энид замялась.

— Что за несчастный случай?

— Мисс Парнелл, все это очень серьезно. Если вам известно, где сейчас мистер Логан, пожалуйста, скажите мне. Нам нужно срочно с ним связаться.

— Я могу дать вам номер его сотового телефона.

— Он у нас уже есть. Мистер Отто дал нам его дома у мистера Логана. По этому телефону никто не отвечает. Поэтому мы вернулись к тому, с чего начали. Получился замкнутый круг — кажется, по-английски это называется так. Мисс Парнелл, где Джереми Логан?

— Ему угрожает опасность?

— А у вас есть основания так думать?

— Такая возможность существует всегда, это вызвано характером тех предметов, с которыми работает Джереми. Все, кто работает здесь, уязвимы. — Энид нервно теребила браслет часов, открывая и закрывая золотой замочек.

— Вы мешаете проводить расследование.

Металлические щелчки стали более частыми.

— Джереми в Женеве. Он встречается с доктором Карлом Сметтерингом, специалистом-графологом.

— В Женеве? — Меер удивленно посмотрела на Себастьяна, но тот лишь пожал плечами.

Следователь расспросил Энид о докторе Сметтеринге, и та по памяти продиктовала телефон и адрес. В тот же самый момент один из полицейских, стоявших в приемной, отошел в сторону и раскрыл сотовый телефон.

Энид обратилась к Меер:

— Почему бы нам не подождать в кабинете вашего отца? Это сюда. — Спохватившись, она снова повернулась к Фиске: — Вы не будете возражать, если мы пройдем туда?

Хотя это был вопрос, тон Энид не оставлял сомнений, что она не спрашивает, а лишь ставит в известность, и следователь не стал возражать.

Как и библиотека дома, кабинет Джереми был битком забит книгами и каталогами, громоздившимися на всех мыслимых поверхностях. Три стены были завешаны фотографиями религиозных артефактов и картами Европы. На письменном столе был относительный порядок, но свободного пространства среди стопок пухлых папок, каталогов, компьютера, экзотических стеклянных пресс-папье и стакана с карандашами почти не оставалось. Себастьян взял фотографию в серебряной рамке, изображавшую темноволосую женщину, склонившуюся к пятилетней девочке, которая подняла руку к щеке матери. Поза была обратной ожидаемому: ребенок утешал мать.

Себастьян протянул фотографию Меер. Та непроизвольно прикоснулась рукой к щеке матери. Снимок не мог показать, как уже в следующее мгновение Полина Логан отдернула руку дочери от своего лица, не в силах принять жест сочувствия от собственного ребенка. Несмотря ни на что, Меер так и не оставила попыток прогнать эту тоску из глаз матери. Но когда она, наконец, выросла, чтобы испробовать другой подход, было уже слишком поздно.

Меер Логан было восемнадцать лет, она училась на первом курсе школы Джульярда[13], когда как-то раз после занятий отец повел ее гулять в парк. Они уселись на скамейке напротив детской площадки, где когда-то играла Меер, и в золотистых лучах заходящего солнца отец рассказал о болезни матери. Даже несмотря на то что родители вот уже как шесть лет были разведены, он специально вернулся из Вены, чтобы взять на себя эту ношу, раскрыть оглушенной горем дочери свои объятия, вытереть ей слезы. Полина скрывала от дочери то, что больна лейкемией, и предоставила своему бывшему мужу открыть Меер всю правду. Это явилось тяжелым ударом, однако по-настоящему Меер не удивилась. И потом, все эти последние месяцы жизни Полина отдавала все свои силы, все внимание фарфору и стеклу, зеркалам, коврам, стульям, шкафам и этажеркам своего антикварного магазина, отметая все попытки дочери сблизиться с ней. Она ни разу не призналась, что ей больно, что она страдает и боится. Затем без предупреждения она вдруг впала в кому, и через две недели ее не стало. Мать и дочь так и не успели поговорить друг с другом по душам.

— Вы похожи на мать, — сказал Себастьян. — Очень похожи.

— Да нет. Мать была красивая…

Себастьян начал было возражать, но тут в кабинет вошел следователь Фиске.

— Произошли серьезные неприятности, — объявил он, глядя Меер в лицо.