Человек, который поднял мертвых - Павел Юрьевич Беляев

никто не догадался о её чувствах, девушка почти не принимала участия в пустых вялых разговорах. Почти всё время молчал и Ерохин. Он пристально смотрел на Птицыну-младшую и мял в руке салфетку. Несколько раз он будто бы порывался что-то сказать, но отступал и делал вид, что собирался выпить. Весь разговор держался на Меньшикове и Вере Петровне, которая временами отвечала бессвязно и невпопад.

Вечер прошёл скомканно и несуразно. В довершение всего обычно расторопная крепостная Ульянка испачкала платье Светланы пирожным. Крем попал в область декольте и частично под ткань, невольно сконцентрировав внимание мужчин на этой области. Девушка вспыхнула и выбежала из-за стола.

Остаток вечера девица провела в своей комнате. Она сидела за столом, положив подбородок на ладони, и читала Байрона. Несмотря на то что Байрон всегда был любимым поэтом Светланы, тем вечером незабвенные строки его вяло расплывались перед взором – в мыслях девушка уже прощалась с Константином. Она знала, что, если Ерохин уедет, им больше никогда не встретиться вновь. И странная, не похожая ни на что тоска безжалостно сжимала сердце тончайшими иглами, такими же острыми и ядовитыми, как взгляд горбатого приказчика.

В окно постучали.

Словно очнувшись от сна, девушка выглянула на улицу. За тонким, покрытым прозрачной сетью морозных штрихов стеклом на неё с грустной улыбкой смотрел Константин. Светлана улыбнулась и открыла окно. Сопровождаемый миллионами невидимых игл молодой человек ворвался в комнату. Затворив за ним окно, девушка быстро обернулась и выдохнула:

– Неужели нельзя было через дверь?

– Какой интерес ходить через дверь, когда за окном такая погода? – шутливо отозвался Ерохин. – Вы позволите, сударыня? – всё тем же шутливым тоном спросил бывший студент и, не дожидаясь ответа, схватил со стола бумажную салфетку. Спустя некоторое время он смастерил из неё розу и, напустив чрезвычайно сосредоточенный вид, взмахнул руками. Роза поплыла по воздуху.

Улыбка Светланы стала ещё шире. Сжав ладони в замок, Птицына с замиранием сердца наблюдала за волшебным полётом искусственной розы. А коварный Ерохин всё пятился, загадочными пассами увлекая цветок всё ближе к пламени свечи. Ещё мгновение – и, вспыхнув, роза обращается прахом. Константин вскидывает руку, словно хочет вырвать её из пламени, но в ладони непостижимым образом вместо бумажной оказывается настоящая роза.

– Ты всё-таки волшебник, – восхищённо произносит девушка, принимая подарок.

– Увы, это не так, – вздохнул Ерохин, прохаживаясь по будуару. – Если бы я был волшебником, всё сделалось бы иначе. Я устроил бы всё по-другому.

– Тебе нельзя здесь находиться, – запоздало сообразила девушка. – Уходи скорей, нас могут увидеть!

Вместо ответа молодой человек задёрнул шторы.

– Ты сумасшедший, – выдохнула Светлана.

– Пожалуй, – с улыбкой произнёс Константин. Взгляд его упал на книгу. Осторожно взяв её в руки, он спросил: – Любите стихи?

– Как и всякая девушка, – пожала плечами Птицына.

– Лорд Байрон, – будто бы пробуя имя на вкус, произнёс он и замолчал. Некоторое время Ерохин рассматривал обложку книги, как будто что-то припоминая, а потом медленно и вдохновенно прочёл:

Я на тебя взирал, когда наш враг шёл мимо,

Готов его сразить иль пасть с тобой в крови,

И если б пробил час – делить с тобой, любимой,

Всё, верность сохранив свободе и любви.

Я на тебя взирал в морях, когда о скалы

Ударился корабль в хаосе бурных волн,

И я молил тебя, чтоб ты мне доверяла;

Гробница – грудь моя, рука – спасенья чёлн.

Светлана подхватила, и дальше они читали уже вместе:

Я взор мой устремлял в больной и мутный взор твой,

И ложе уступил, и бденьем истомлён,

Прильнул к ногам, готов земле отдаться мёртвой,

Когда б ты перешла так рано в смертный сон.

Землетрясенье шло, и стены сотрясало,

И всё, как от вина, качалось предо мной.

Кого я так искал среди пустого зала?

Тебя. Кому спасал я жизнь? Тебе одной.

И судорожный вздох спирало мне страданье,

Уж погасала мысль, уже язык немел,

Тебе, тебе даря последнее дыханье,

Ах, чаще, чем должно, мой дух к тебе летел.

О, многое прошло; но ты не полюбила,

Ты не полюбишь, нет! Всегда вольна любовь.

Я не виню тебя, но мне судьба судила —

Преступно, без надежд, – любить всё вновь и вновь[3].

– Да, – закончив, медленно произнесла она. – Это моё любимое произведение у него. Как ты догадался?

– Я ведь волшебник, – мигом нашёлся Константин.

Потом они говорили о многом. Ни о чём и обо всём одновременно, о чём только могут говорить молодой человек с юной особой на пороге расставания. Ерохин горячо обещал Светлане, что, как только он покончит с делами в Петербурге, непременно вернётся в Покровск. Он обещал и сам почти верил, что в скором времени они снова встретятся. Хотя где-то в самой глубине его души давно обитало сознание того, что это «скорое время» никогда не настанет. И оттого Ерохин чувствовал себя последним негодяем.

Константин покидал комнату Светланы как в тумане. На самом пороге задержался, словно боясь, что стоит пройти его, как они разлучатся навсегда. Коротко обернувшись, чтобы ещё раз напоследок взглянуть на неё, он увидел прекрасное лицо так близко от своего, что чувствовал сбившееся дыхание девушки. И повинуясь безрассудной дерзости, так внезапно завладевшей им, Ерохин поцеловал Светлану в губы. Долгим горячим поцелуем. Так, наверное, мог бы целовать свою жену преступник, приговорённый к виселице. Девушка ответила. Они цеплялись друг за друга, словно стояли на краю пропасти, а вокруг бушевал ураган, угрожавший столкнуть обоих вниз.

А потом Ерохин ушёл. Так быстро, как только мог, поскольку ещё миг промедления – и пришлось бы остаться. Но он не мог так поступить с этой девушкой, зная, что наутро им придётся расстаться.

О, как он ненавидел в тот миг наследие Лазарева, свалившееся к нему в руки! В какое уныние его приводило то, что ещё предстояло сделать. Ещё не спустившись в подвалы, Ерохин уже чувствовал тошнотворный запах тлена, который, казалось, давно пропитал его самого, всё естество, разум, душу. Запах формальдегида, трупных газов и горелой плоти чудился так явственно, что оскоминой скрипел на зубах.

Сам себе Ерохин представлялся глупым маленьким человечком в бескрайней пустыне, целиком сотканной из бренности и тлена. Он в действительности стал тем колдуном, одно лишь упоминание о котором вызывало у