Джо Мэлоун. Моя история - Jo Malone

Когда я рассказала маме о том, что произошло, она не выглядела удивленной. С того дня она следила за тем, чтобы мадам Лубатти носила бирку с адресом, которую мы прикрепляли к ее пальто. Я не видела в этом ничего странного; для меня это было не отличалось от того, что мое имя было вышито на моем школьном пальто.

Я и понятия не имела, что женщина, которую я обожала, начинает терять рассудок, медленно и незаметно становясь чужой для всего, что ей было знакомо.

В одно воскресное вечером к нам домой пришла группа высоких мужчин в костюмах, которые, похоже, застали папу врасплох. Трейси и меня увели наверх, как только мама открыла дверь, поэтому я не знаю, что они хотели и о чем говорили. Но после их ухода между родителями разгорелся такой сильный спор, что я поняла: неожиданные гости были связаны с долгами по азартным играм.

Папа не возвращался домой до трех или четырех утра, и я понял, что он пытался отыграться. В результате родители начали часто ссориться. Причины их частых ссор в основном оставались для нас тайной, но не раз я слышал, как мама в отчаянии повторяла, что она «устала убирать за тобой».

Еще один из этих беспорядков был обнаружен, когда по почте пришло письмо из муниципалитета с подробным перечнем неоплаченных штрафов за парковку за несколько месяцев. Мама не знала об этом растущем долге, поэтому она схватила ключи от папиной машины, вышла на улицу, открыла багажник и обнаружила там пачку неоплаченных, смятых квитанций, которые инспекторы по дорожному движению оставили на лобовом стекле. После этого папа не возвращался домой два дня.

В таком маленьком доме, как наш, было невозможно скрыть напряжение. Мама, кипящая от разочарования, казалась нервной, а папа, упрямый, замыкался в себе и отвечал односложно. Неловкое молчание за столом прерывалось только звуком столовых приборов о керамику, и мы с Трейси научились держать голову пониже в этой крайне неприятной атмосфере.

Когда их брак был счастливым, они жили в гармонии, но когда дела шли плохо, это было ужасно — то, как они кричали друг на друга, сводило меня с ума. С этого момента, когда мне было восемь лет, а Трейси — три, я часто сидела на лестнице, затыкая уши руками, пытаясь не слышать шума. Иногда их ссоры могли тянуться днями. Но я знал, что дело действительно серьезно, когда чувствовал запах жареного баранины, потому что точно знал, что это означает. Это был мамин способ отомстить.

Папа не мог выносить этот запах с тех пор, как в молодости служил в морской пехоте, и единственной съедобной вещью в морозилке была протухшая баранина. Находясь в море в течение нескольких дней, выносливые моряки не жаловались на такие вещи, как просроченные продукты, поэтому ему приходилось есть то, что ему подавали, что объясняло, почему даже слабый запах баранины вызывал у него рвотные позывы. И мама не колебалась, чтобы нажать на эту кнопку.

Я чувствовала, как она готовит баранину, и боялась, что папа вернется домой, потому что он войдет в дверь... и его стошнит. И начиналась очередная громкая ссора. По этой причине богатый аромат жареной баранины не является для меня « » запахом, который пробуждает счастливые воспоминания. Я предпочитаю вспоминать папу, улыбающегося, сидящего в кресле, а мама подает ему чашку чая, как будто никакой ссоры и не было. Так быстро заканчивались их конфликты: переход от ночи к дню. Если баранина означала неприятности, то старая добрая британская чашка чая означала перемирие, каким бы кратковременным оно ни было.

Не могу сказать, что школьные годы были для меня легкими. У меня мало приятных воспоминаний о времени, проведенном в общеобразовательной школе. Для меня этот период был ритуалом перехода — болотом между детством и взрослой жизнью, через которое мне пришлось пройти.

Я испытывала трудности в учебе, казалось, что я не могу запомнить ничего, ни слова. Возьмем, к примеру, французский язык — я не могла понять ни язык, ни текст. Слова на странице выглядели скорее как перемешанный морской код, и не помогало то, что учитель был родом из северной части страны и говорил с сильным шотландским акцентом. Чем больше я старалась сосредоточиться, тем больше текст становился для меня непонятным.

Вне школы я любила один вид спорта — нетбол. Я играла в центре и попала в школьную команду. Мне нравилось быть в центре, в гуще событий. Но в конечном итоге нетбол не помог мне в учебе.

Порой я приходила домой и хотела плакать от отчаяния, потому что чувствовала себя глупой; на самом деле, я бесконечно переживала, что я глупая. Учителя мало чем могли мне помочь, а с мамой и папой я не могла поговорить, потому что они, казалось, и так хватало проблем; к тому же я не хотела их расстраивать своими плохими оценками. Впрочем, они и так не проявляли особого интереса. Я не помню ни одного родительского вечера или спортивного дня, на котором они были бы. Я бегала по 200-метровой дорожке, ища их лица в толпе, но они никогда не появлялись, и я не придавала этому большого значения.

Кроме того, мои проблемы в учебе казались незначительными по сравнению с финансовыми трудностями родителей. Мама часто выглядела утомленной и подавленной, и мы почти не проводили время вместе. Далеко ушли в прошлое те дни, когда мы уютно устраивались на диване и смотрели телевизор. Но я понимала причину — она в одиночку вела салон Madame Lubatti. Когда ей удавалось передохнуть, ее внимание в первую очередь требовала Трейси, как младшая дочь ( ). Я тоже понимала это. А когда мама находила время для настоящего отдыха, она уходила «за сахар» по соседству, чтобы найти утешение и поболтать с подругой. Мне приходилось искать ее, чтобы сказать, что ужин готов, и угадывать, в чьем доме она находится: у Морин, у Шейлы или у Мэй.

Один из случаев, когда я помню, что мама уделяла мне особое внимание, был, когда я заболела ветрянкой, и мама бросила все дела, чтобы быть со мной пять дней. Я лежала на диване, она ухаживала за мной, гладила меня по волосам и натирала пятна каламиновым лосьоном. Болезнь дала мне редкую возможность побыть наедине с мамой, и она была удивительно внимательна. После выздоровления я вернулась в школу, но с глазами