Джо Мэлоун. Моя история - Jo Malone

с энтузиазмом брался за последние два часа и чаще всего продавал одну. Но если он продавал картину утром, то, как правило, почивал на лаврах. С 25 фунтами в кармане он начинал торговаться и становился более упрямым, не желая идти на компромисс. Папа был скорее из тех, кто говорит: «25 фунтов — и все». Я же был скорее из тех, кто говорит: «25 фунтов — давайте сделаем 100».

Я знал, когда он вел переговоры, а когда у него был покупатель на крючке. В голове я думал: «Давай, папа, закрой сделку!». Я также чувствовал, когда сделка ускользала. «Они дадут тебе 30 фунтов, а не 40 — бери 30!» Но, будучи азартным человеком, он продолжал торговаться за дополнительные десять фунтов и неизменно терял. Он ненавидел снижать цену после того, как вложил душу в каждую картину.

В какой-то момент он полностью отошел от своего обычного жанра и начал создавать уродливые абстрактные картины, которые не были в его стиле и, что еще более важно, никогда не продавались. Это были действительно отвратительные творения — одна была синяя, другая розовая, а третья зеленая — и я не мог поверить, когда он оценил их по 15 фунтов за штуку. Меня ничуть не удивило, что мы таскали их с собой неделями.

Я так устала от них, что когда однажды он попросил меня присмотреть за ларьком, я решила заключить сделку. Когда он вернулся с чаем, он заметил, что они исчезли. «Ты их продала?!»

«Да», — гордо ответила я. «Я заключила сделку — двадцать фунтов за все».

Он взбесился, что было очень неловко, потому что я чувствовала, что все на нас смотрят. «Черт возьми, Джо! Это же деньги за целую неделю, а ты продала их за двадцать фунтов!»

Я пытался объяснить, что двадцать фунтов — это справедливая цена, но он не слушал, потому что видел только почти пятидесятипроцентную скидку. Я извинялся всю дорогу до дома, и в конце концов он простил меня — папа не мог долго злиться на меня, хотя я получил нотацию о том, что больше никогда не должен заключать сделки без его разрешения. Мама не расстроилась, когда мы отдали ей двадцать фунтов. Бедные не могут быть разборчивыми.

Мне больше нравилось, когда мы возвращались домой с чем-то, чем можно было пополнить семейный бюджет. Еще больше мне нравилось, когда день был удачным и мы продавали четыре-пять картин по 25–30 фунтов. Папа чувствовал себя богатым, когда в кармане у него были такие деньги, а в награду мы забирали китайскую еду по дороге домой. Пока мы с ним ждали в ресторане, он заказывал пиво, а мне – ананасовый сок, и мы чокались бокалами – за еще один продуктивный день отца и дочери.

 

За год или около того мама преуспела в качестве маникюрши, обзавелась постоянными клиентами и прониклась страстью к уходу за кожей. Работа, взятая из необходимости, превратилась в карьеру, и она была загружена с утра до вечера. Мне казалось, что я вижу ее только по субботам вечером и по воскресеньям, но это было нашей новой «нормальной» жизнью; это, как она постоянно напоминала мне, было тем, что помогало нам выжить.

Она уходила из дома, чтобы успеть на ранний поезд, еще до того, как мы уходили в школу, и возвращалась только в восемь, а иногда и в десять вечера. Она была так занята тем, чтобы обеспечить нам нормальную жизнь, что даже не сходила с беговой дорожки, чтобы отпраздновать свой день рождения. С восьми лет я взяла за правило отмечать этот день. Вооружившись рецептом и учитывая, что ее день рождения всегда приходился на середину октября, я пекла торт, намазывала глазурь ножом, покупала свечи и ждала за обеденным столом, пока она не войдет. Иногда мне приходилось ложиться спать, потому что она возвращалась поздно, но в день рождения или на следующий день я обязательно пела «С днем рождения» и делилась тортом. Это никогда не было большим праздником, но это был мой маленький способ выразить благодарность за все, что она для нас сделала.

В начале 1971 года появился повод для более торжественного празднования: ей предложили предложение, от которого она не могла отказаться, благодаря клиенту, который случайно увидел лондонскую величину в области ухода за кожей, косметолога по имени мадам Лубатти. Появилась редкая вакансия администратора в ее клинике в Мэрилебоне. Единственной небольшой трудностью было то, что мама страдала от розацеа — не лучшая реклама, когда ты первое впечатление для приходящих клиентов. Мадам Лубатти взяла ее на работу, но настояла на лечении кожи, и вскоре состояние мамы улучшилось. Думаю, именно в тот момент мама по-настоящему поняла чудеса ухода за кожей.

Позже я познакомилась с теплой и эксцентричной мадам Лубатти. В свои восемьдесят с лишним лет она была графиней, которая когда-то была замужем за итальянским графом. Она жила в Гонконге, где освоила гомеопатию, а затем переехала в Лондон и в 1930-х годах открыла собственное дело, создавая кремы для лица и делая косметические процедуры, которые привлекали клиентов из среднего класса и аристократии. Голливудские звезды Ава Гарднер и Вивьен Ли, как говорят, были преданными поклонницами ее процедур. Неудивительно, что мама, стремящаяся расширить свои знания во всех вопросах ухода за кожей, с радостью воспользовалась этой возможностью.

Новой начальнице не потребовалось много времени, чтобы понять, что мама — добросовестная, надежная и жаждущая знаний сотрудница. Уже через несколько недель мама не только проходила обучение на рабочем месте, но и возвращалась домой с работы, чтобы готовиться к экзаменам и получению диплома косметолога в Arnould-Taylor Therapy College. По воскресеньям она часто сидела на шезлонге в саду, одетая в зеленое хлопковое летнее платье и соломенные сандалии на танкетке, потягивала Дубонне с лимонадом и часами училась. Нам не разрешалось мешать ей сосредоточиться, но я наблюдала за ней из окна кухни и видела, как она увлеченно занимается. По тому, как она посвящала себя учебе, я понимала, как много для нее значила эта новая работа. Вскоре она с отличием получила диплом эстетистки (косметолога) по анатомии, физиологии и массажу. Я была так горда ею — она нашла то, что делало ее счастливой.

Из того, что я позже узнала, мадам Лубатти видела в маме многое от себя: женщину, которая хотела чего-то добиться в жизни, мечтала о высоком положении и не боялась тяжелой работы. Осмелюсь сказать, что она также узнала в маме