Розы в снегу - Урсула Кох

Входная дверь захлопнулась за спиной Катарины — теперь они оба стояли в темноте.

— Зачем вы принесли вино? Чьи силы вы им хотите поддержать, фрейлейн фон Бора? Разве вы не знаете, кто перед вами? Взгляните на мои руки! Видите: с них капает кровь. Разве не я был с ними, когда они штурмом взяли Вайнсберг и бросили в огонь женщин и детей? Разве не я убиваю ежедневно? Разве не я граблю, не я выбрасываю из храмов статуи святых? Я дал им Евангелие на родном языке. Истинное, не подделку. А что они вычитали в нем? Восстание! Смерть!

И вновь Лютер, точно его кто-то преследовал, забегал по холлу. Он уже не замечал Катарину, он кричал стенам:

— Сатана ведет их полки. Сатана ведет! Они читали Евангелие Христа, но истолковал им его дьявол!

Он остановился перед Катариной и зашептал:

— И вы знаете это, фрейлейн фон Бора. Там, в монастыре, вы прочли: «Христианин свободен в своих поступках, он господин надо всем…» И вы сказали себе: значит, я могу сбросить рабские путы! А теперь то же говорят крестьяне. И не понимают, что должен быть порядок на этой земле. Не желают платить налоги, сбиваются в шайки, убивают, грабят. И их убивают… Я самый несчастный из проповедников. Я стал причиной мятежа в этой стране. И теперь он убивает меня. Так пусть же он покончит со мной!

И Лютер с шумом рухнул на скамью.

— Все покинули меня, фрейлейн фон Бора. Все против меня: князья и крестьяне, папа и кайзер[26], ученые-богословы и нищие… Но я пройду свой путь до конца, до горького конца.

Что-то хрустнуло в чердачном перекрытии. Катарина не осмеливалась пошевелиться.

— Но и вы… и вас покинули. Я написал Баумгэртнеру. Еще в прошлом году. Недавно прибыл ответ с нарочным из Нюрнберга. От его отца. Он запретил сыну жениться. Сын и слушать не хотел. Но тут вмешалась мать. Принять в семью беглую монашенку? Она чуть не умерла от горя. И тогда он отрекся от вас… Вы свободны, фрейлейн фон Бора. Женой Глатца вы быть не желаете — вы сами передали мне это через Амсдорфа. Что вам остается? Не знаю…

Катарина — ей невмоготу было больше оставаться в холле — прошла в полутемную столовую бывшего монастыре. И поставила корзину на стол. Лютер последовал за ней.

Девушка пыталась заговорить, но у нее ничего не получалось. Повисло неловкое молчание, однако мало-помалу она взяла себя в руки:

— Да, господин доктор, меня покинули — вы правы. И вместе с тем не правы… И потом, друзья у вас есть. Посмотрите, что госпожа Барбара вам прислала. Возьмите! Ешьте!

Удивленный, Лютер остановился перед Катариной. Взглянул на нее. И внезапно раскатисто захохотал, стукнув кулаком сначала по столу, а затем и по своему лбу — словно бы у него неожиданно возникла какая-то мысль.

— Да, вы верно сказали: «Возьмите! Ешьте!» Как сказано, фрейлейн фон Бора! Как сказано! Так ворон обратился к пророку Илии, пребывавшему в унынии и отчаянии[27]. А я теперь в отчаянии. Сатана смеется надо мной. Так пусть же смеется сильнее! Пусть же еще больше насмехаются все, кто только и ждет, когда геенна проглотит доктора Лютера. Теперь я знаю, что мне необходимо сделать до того, как я умру: жениться на вас, фрейлейн фон Бора!

Пальцы Катарины вцепились в стул.

— Вы молчите, фрейлейн фон Бора, и вы правы. То, что я натворил, — ужасно. Христианин — мера всех вещей[28]… Лучше мне умереть в одиночестве.

— Нет.

Лютер, казалось, не расслышал. Он уронил свою большую голову на руки и замер. И вновь хлопнул дверью ветер. Старина пододвинула стул и села поближе к Лютеру.

— Нет! — повторила она.

Лютер выпрямился.

— Вы хотите сказать, что я… не должен умирать в одиночестве? Но вы еще слишком молоды.

— Я просила Амсдорфа передать вам, что если вы захотите взять меня в жены…

В следующее мгновение Лютер накрыл ее руку своей.

— Вы и вправду этого хотите? Вы все обдумали? Полагаю, я не задержусь на этом свете… Но у меня еще есть два серебряных кубка — их я завещаю вам в случае вдовства, фрейлейн фон Бора… Кэте… Моя Кэте?

Вернувшись в дом Кранахов, Катарина бесшумно проскользнула в пекарню. Старая Мари все еще сидела за столом и плакала. Девушка подошла к ней.

— Господь сжалится над вами!

— Нет, фрейлейн, нет. Его милосердие распространяется только на богатых.

В полном расстройстве чувств, с тяжелым сердцем поднялась Катарина в свою спальню. Лежа в постели, она вслушивалась в ночные звуки. В доме было тихо, а вот на улице шумел ветер. Неужели Лютер все еще меряет шагами столовую? Один в обезлюдевшем монастыре…

Где-то там, в этом огромном пустом здании, у него есть ложе, — соломенный тюфяк, брошенный на каменный пол.

Уже погружаясь в сон, она увидела бледное, обрамленное спутанными темными волосами лицо Лютера и услышала его голос — так же близко, как стук собственного сердца:

— Моя Кэте?

И заснула.

Во время церковной службы Катарина и Барбара стояли неподалеку от кафедры, во втором ряду. Проповедь читал Бугенхаген[29].

— И вот стоим мы пред нашим Небесным Отцом с пустыми руками и не можем сказать ему: «Смотри, Господь, велики творения рук наших, все это мы…»

Катарина глянула на свои руки. Они окрепли с тех пор, как она вызвалась помогать Кранахам.

— Все лишь по благодати, по благодати Господа нашего Иисуса Христа…

Вокруг дышали, сморкались и толкались люди. Прихожане стояли тесно прижавшись друг к другу. Мыслями своими Катарина была далеко-далеко, рядом с мужчиной, находившемся где-то в чужих краях. Весь он — молния и огонь в толпе, которой случалось не только окружать его, но и предавать. Услышат ли они его? Прислушаются ли к нему крестьяне, вышедшие на войну с косами и цепями? Или напрасно кричал он им:

— Аминь. И мир Божий, который превыше всякой власти земной…

Катарина опустила голову, собираясь с мыслями. Детям Кранахов не стоялось на месте. Барбара сидела на скамье, держа младенца на коленях. Лукас дергал сестренку за косички. Самого мастера не было в церкви, но Ганс, старший сын, стоял, сдвинув брови, подле матери. Прихожане запели. Катарина вся сжалась. Что сказал бы епископ фон Пфорта об этом пении? Каждый тянул ноту как ему заблагорассудится, голоса женщин походили на тремоло соловьев. Ни Меры, ни порядка… Разве это можно сравнить со стройным Пением монастырского хора? После того как была наконец-то прочитана молитва «Отче наш» и священник благословил собравшихся, дети с облегчением выбежали на улицу. Старина взяла маленькую Анну за руку. Не сразу им удалось пробраться сквозь толпу празднично одетых горожанок.

— Почему мастер Лукас не пришел на службу? — спросила Катарина у Барбары.

— Почему? Он говорит, что если колокольный звон застанет его за работой в мастерской, — это его лучшее богослужение. Таковы мужчины: и католики, и лютеране охотно передоверяют женам посещение храма.

Придя из церкви, хозяйка поспешила на кухню, где над приготовлением воскресного обеда трудились служанки, а Катарина пошла в мастерскую.

Художник Лукас трудился над алтарем. В группе людей, теснившихся вокруг креста Спасителя, он тщательно прорисовывал одно лицо. Погруженный в работу, художник не услышал шагов Катарины. Она встала за его спиной и принялась наблюдать за тем, как он пишет.

Вот он отвел руку в сторону, и она невольно вскрикнула.

Кранах резко обернулся:

— Ты испугала меня, Катарина!

— Но ведь это же… Это же старая Мари!

— Да. Может быть.

Меж солдат, чьи глаза горели ненавистью и желанием убивать, художник поместил отчаявшуюся, несчастную женщину. Ее широко распахнутые глаза обращены к распятому Христу. Чуть дальше к подножию креста припала Богоматерь. Над ее фигурой — она была почти готова — трудился один из учеников мастера. Со странным безразличием смотрела с полотна на Катарину Божия Матерь. Но старая Мари! Какая мука на лице! Одна среди насмешек и звона оружия. Рты мужчин разверзнуты в крике, глаза под кустистым бровями выпучены. Они бряцают мечами и копьями, и им мало крови.

— Мастер Лукас, кого вы пишете?

— Крестьян, Катарина, и ландскнехтов[30]. И те и другие жаждут убивать и грабить.

Он отложил кисть в сторону и отступил на шаг, рассматривая нарисованную им толпу.

— Лютер с крестьянами, — вырвалось у Катарины.

— Знаю.

— А если они его…

— Они не осмелятся его уничтожить. Ни кайзер, ни папа не смогли его убить.

Катарина вздохнула:

— Он говорит, что жаждет смерти.

Художник с улыбкой обернулся:

— А разве ты не знаешь, как этому помешать?

Катарина покраснела:

— Скорее бы он вернулся!

— Господь простер десницу Свою над его головой.

Катарина молитвенно сложила руки. В церкви ей не удалось сосредоточиться, и она молилась без обычного для нее воодушевления.

— Пойдем, Катарина, думаю, госпожа Барбара нас заждалась.

Они вышли из мастерской и прошли через двор. Малышки Барбара и Анна со смехом бросились им навстречу. Катарина тяжело вздохнула: