Тайна жизни: Как Розалинд Франклин, Джеймс Уотсон и Фрэнсис Крик открыли структуру ДНК - Маркел Ховард

Розалинд росла в лондонском районе Ноттинг-Хилл, где в те времена сосредоточилась община состоятельных английских евреев. Франклины были богаты, но избегали показной роскоши. Мьюриэл скрупулезно следила за расходами семьи, чтобы уложиться в строго ограниченную сумму, которую муж выдавал ей по понедельникам. Эллис Франклин отказался от излишеств, которые легко мог себе позволить, скажем второго дома или водителя, и предпочитал ездить на метро в Сити, где работал в семейном частном торговом банке. Выходные семья проводила вдали от любопытных взглядов в имении его родителей в деревне Чартридж в графстве Бакингемшир (их дом обновил тот же архитектор, который создал фасад Букингемского дворца){181}.

Жизнь Франклинов определялась семейными узами, соблюдением приличий и любовью ко всему английскому. Эллис и Мьюриэл Франклин внушали своим детям, что важно получить образование и заботиться о тех, кто нуждается. Любимой благотворительной организацией Эллиса Франклина был Рабочий колледж на Краундейл-роуд возле железнодорожной станции Сент-Панкрас в Лондоне, основанный в 1854 г., чтобы сблизить рабочую молодежь с образованными сверстниками. Там предлагались всевозможные учебные программы, от экономики и геологии до музыки и крикета; Эллис Франклин был заместителем директора и долгое время преподавал основы электричества и электротехнику{182}.

Для Франклинов также была важна глубокая иудейская вера. Семья регулярно посещала службы в Новой Уэст-Эндской синагоге в Бейсуотере. Эллис участвовал в ее финансировании, а затем реорганизации на принципах ассимиляции. Идея заключалась в том, что иудейство – это религия, а не национальность и английские евреи – англичане в той же мере, что и остальные англичане{183}. Однако в эпоху, когда евреи считались особым народом и были далеко не всегда приемлемы для местного населения, члены семьи Эллиса Франклина – как бы хорошо они ни ассимилировались в британскую жизнь – оставались чужаками, отделенными от тех, на кого стремились походить. Стереотипы очень живучи, а в то время большинство англичан судили о евреях по шекспировскому Шейлоку, обсчитывающему покупателей-христиан, или диккенсовскому Фейджину, обращающему сбежавших из дома мальчиков в карманников. Как отметил в 1945 г. Джордж Оруэлл, в Великобритании насчитывалось всего 400 000 евреев, что составляло около 0,8 % населения, и почти все они жили в нескольких крупных городах. По его мнению, в Англии больше антисемитизма, чем хотят признать, и война это подчеркнула, а враждебность к евреям, по сути, совершенно иррациональна и не поддается никаким доводам{184}. Став взрослой, Розалинд также вынуждена была смириться с тем, что не является «англичанкой в той же мере, что остальные англичане». Она была не только одной из немногих женщин среди британских физиков, но и еврейкой, проникшей в башню из слоновой кости, где хозяйничали христиане. Гендерное неравенство, сложный характер, неявный антисемитизм в британских академических кругах – все это обрекло бы Розалинд Франклин на неудачу, если бы не ее блестящее дарование.

В начале 1930-х гг. девятилетнюю Розалинд отправили в женскую среднюю школу Линдорс в Бексхилле (графстве Сассекс) на берегу пролива Ла-Манш. Она с головой ушла в учебу, да и в рукоделии проявила верный глаз и умелые руки, но часто скучала по дому и писала родителям, как ей тоскливо без них и малышки-сестры Дженифер. Линдорс, очевидно, был не лучшим местом для Розалинд, и в январе 1932 г. родители записали ее в четвертый класс средней женской школы Святого Павла, расположенной в западной части района Кенсингтон в Лондоне. У этого учебного заведения было два преимущества: во-первых, оно находилось всего лишь в нескольких автобусных остановках от дома Франклинов в Ноттинг-Хилл, а во-вторых, там училось много девочек из образованных еврейских семей, поскольку школа не зависела от церкви, хотя и называлась в честь христианского святого{185}. Розалинд была счастлива оказаться поблизости от дома, однако не соглашалась с родителями в том, что она, по их мнению, слишком хрупкая для школы-интерната; тем не менее в ней осталась горькая обида за то, что ее отлучили от дома в таком юном возрасте{186}.

Школа Святого Павла была типичным учебным заведением для девочек того времени: в учении делали упор на развитие таких положенных женщинам качеств, как опрятность и скрупулезность, и практиковалось бесконечное повторение материала для заучивания требуемых ответов. Стремление проявить себя и дерзкие суждения не поощрялись. Зато школа выделялась лабораториями с новейшим оборудованием, которыми заведовали высококвалифицированные педагоги биологии, физики и химии. Через четыре года после поступления Франклин перешла в шестой класс и объявила о намерении окончить старшую школу, специализируясь в области химии, физики и математики. Она не стала брать курсы биологии и ботаники, которые обычно выбирали девочки, собиравшиеся в медицинскую школу. По воспоминаниям Энн Крофорд Пайпер, одной из ее ближайших школьных подруг, Франклин много занималась самостоятельно интересующими ее науками и разбиралась в них гораздо лучше одноклассниц{187}.

В семнадцать лет Франклин держала вступительные экзамены в Кембриджский университет по математике и физике. Как многие другие абитуриенты, она очень волновалась перед тестами и собеседованиями, но сумела собраться. В октябре 1938 г. оба женских колледжа Кембриджа, Гёртон и Ньюнем, дали согласие ее принять. Эти два колледжа, хотя и красивые по любым архитектурным нормам, далеко уступали в величии многим мужским колледжам. Розалинд выбрала Ньюнем, который представлял собой комплекс зданий в стиле эпохи королевы Анны – из красного кирпича, с выкрашенными белой краской оконными рамами и массивными дымовыми трубами, – окружавших ухоженный сад.

В Кембриджский университет вплоть до 1869 г. женщин не принимали, а евреев – до 1871 г. Затем возможности девушек ограничивались двумя женскими колледжами, в которых было в сумме 500 мест, тогда как мужских насчитывалось двадцать два и мест было 5000{188}. Это лишь немногое из длинного списка проявлений неравенства, с которыми сталкивались девушки, желающие получить первоклассное образование в Британии до Второй мировой войны. Характерная деталь той прискорбной ситуации – пренебрежительный комментарий, написанный на великом множестве дипломов: «Отличные результаты, но женщина»{189}.

В отличие от Оксфорда, где женщинам начали присваивать ученые степени в 1921 г., студентки кембриджских Гёртон-колледжа и Ньюнем-колледжа до 1947 г. только посещали занятия, но не допускались к получению степени B. A. Cantab[20]; в их дипломах значилось: degree titular[21]. Женщинам в Кембридже приходилось постоянно терпеть свой второстепенный статус, в частности в том, что в аудиториях им отводились места в отдельной зоне (в первом ряду){190}. Если студентка приходила чуть позже, когда свободные места оставались только в мужской части, мужчины клали ноги на спинку ее деревянного стула и швырялись в нее шариками из жеваной бумаги.

В октябре 1928 г. в Обществе искусств Ньюнем-колледжа и в обществе ODTAA[22] Гёртон-колледжа читала лекции английская писательница Вирджиния Вулф. Она была не из тех, кто позволит пропасть даром хотя бы одной своей тщательно продуманной фразе, и в том же году опубликовала тексты этих выступлений в виде книги с многозначительным названием «Своя комната» (A Room of One's Own)[23]. Она описала, как боялись студентки случайно ступить на зеленые лужайки возле мужских колледжей, потому что это серьезное нарушение университетских правил. Только члены колледжа имели право игнорировать таблички, предписывающие «по газонам не ходить», а право членства в этих колледжах принадлежало лишь мужчинам{191}. Девушкам в утешение дозволялось расхаживать по газонам в садах своего колледжа.