Спасти красноармейца Райнова. Книга четвертая. Райнов - Владимир Геннадьевич Поселягин

попрощались, вряд ли увидимся ещё, и я поехал на той же «эмке», к зданию радиовещания на Тверской. Пока ехали, я размышлял над назначением. Я действительно не видел проблем с назначением. Конечно неизвестно, что за часть, какой опыт, чем вооружены. Вроде там лёгкие машины, это «Т-26»? Или их уже все выбили? На месте узнаю, прибыв в Воронеж. Батальон там на окраине стоит. Я же не буду на танке кататься. Не буду же? Вот и я не знаю. Вроде комбаты уже просто командуют подразделениями. Выясню на месте, в этом я честно скажу, плаваю. Личная защита при мне, надеюсь защитит. И вообще рано паниковать, увижу, что за часть, там видно будет. А пока поглядывал по сторонам, на данные сканера. Пока засаду не фиксируют, я по оружию ориентируюсь, но вокруг много оно у кого, даже у меня в кобуре табельный «ТТ». Снайперских винтовок в округе на километр нет, обычные и карабины есть, но в мою сторону не направлены. Никто с таким оружием на чердаке не засел. К слову, петлицы у меня до сих пор малиновые, стрелковые. Прибуду в часть сменю, но пока так. Сейчас эфир, что я воспринимаю спокойно, волнения особо нет. Ну подумаешь выступить нужно. Речь же написана должна быть. Потом домой, вещи матушка собрала. Чемодан и вещмешок, припасы в дорогу, долгого хранения, и можно на вокзал, пока машину имею. А то заберут, временно же выделили, спасибо Судоплатову. Авто из гаража его конторы. А вот его людей я вычислил, на трёх авто были, причём одно уже ждало недалеко у здания радиовещания, а опера в гражданке прогуливались рядом.

Машина притёрлась к бордюру у края проезжей части, я сам открыл дверь, покинув салон, и хлопнув ею, на ходу надевая фуражку, без неё в машине сидел, двинул ко входу, козырнув двум командирам. Те на меня с интересом взглянули проходя мимо. Узнали. Да, меня теперь все узнают, по улице пройти невозможно, тут же окружают, и вопросами заваливают. Да, слава она такая. Это ладно, никто не остановил, засады тоже не было, хотя о дне эфира и времени, было сообщено за пять дней. Меня уже ждали, до эфира пятнадцать минут, обычно часа за два прибывают, там идёт накачка, объясняют правила, дают почитать текст. Так что со мной работали в сжатом формате, пока я читал свою речь, никакой свободы слова, описывали что можно и что нельзя. Как-то всё так быстро пролетело, ничего не запомнил, хотя бумаги с речью, какие ответы должны звучать, оставили, буду по ним ориентироваться. Вот так и завели в зал, как раз время эфира, едва успел пожать руку диктору, и устроится на стуле, перед своим микрофоном, как редактор за окном стал делать обратный отсчёт пальцами, до начала эфира. Дальше диктор взял слово, сообщил для чего мы тут все собрались, меня представил, я поздоровался, краткая моя биография, и вот прозвучал первый вопрос. Я в руке держал шесть листов, где вопросы и ответы записаны. Первый лист, с первыми вопросами.

— Скажите, товарищ Райнов…

— Можно Иван, я не кусаюсь, — не по тексту сказал я, стараясь не захохотать от тех ответов, что были написаны.

Интересно, кто этот бред написал? Ну кто бы не написал, эти листы я сохраню. Анекдот на анекдоте. Память. Диктор даже не дёрнулся, лишь кивнул головой и продолжил, профессионал:

— Хорошо, Иван, скажите, что вы чувствовали, когда смогли сбежать из этого страшного лагеря, о котором столько писали в газетах.

— Страх. Я испытывал страх, — деловито складывая листы, я убрал их в карман галифе. А на самом деле в хранилище.

— Вы боялись за себя?..

— Я боялся не успеть в бордель в Берлине до вечера. Мне девятнадцать лет, о чём я вообще мог думать в такой момент? Радость свободы, и понимание, что в моём состоянии нет не красивых девушек, и даже водки не нужно. А про бордель мне рассказал один заключённый. Он как раз житель Берлина, попал в лагерь за свои пристрастия. Немцы гомиков не любят, у нас в лагере их хватало. Охрана их давила, как могла. Сам видел, как двоих просто забили дубинками. Так что побег в Берлин имел вполне веские причины. Это уже потом. Через две недели задумался, что к своим пора, когда уже перепробовал весь ассортимент этого увеселительного дома. Кстати, полек больше всего. Три француженки было, две итальянки. Они мне больше всего понравились. И ещё одна девица, что поздоровалась словом шалом. Она больше всех чаевых получила. Вообще я когда до Берлина доехал, деньги от генерала есть, квартиру снял, то позвонил диспетчеру, сразу сказал, хочу немку. Вот прям натуральную немку. Думал буду мстить за все месяцы в лагере. Та пришла на мою квартиру и сходу «шалом». Я сразу заподозрил, что-то не так, это какая-то странная немка. Три дня у меня жила. И не потому что впечатлила, а выгнать никак не мог. Пока щедрых чаевых не дал, не уходила.

То, что сейчас плёл, я на это сознательно шёл. Кстати, многое из того что я говорил, при опросах и допросах тоже было сказано. Всё просто, Политуправление копытом било чтобы меня задействовать, а я быть символом и ездить на всякие встречи и разные выступления не хотел категорически. Ну не моё это, не публичный человек. А вот после этой встречи в радиоэфире со слушателями, думаю сто раз подумают прежде чем со мной связываться. Да, мой авторитет заметно просядет в верхах, но у простого народа, я так думаю, наоборот взлетит. Директор слушал меня весело улыбаясь, пока наконец по жестам редактора не заткнул меня:

— Шутим?

— Ну конечно шучу. А то сидите тут все такие серьёзные. Ну а так, особо эмоций я кроме настороженности не испытывал. И то что до Берлина добрался, скорее цепь случайностей. Форма офицера неплохо мне помогала, машина генерала удачно подвернулась и в салоне сумочку с деньгами нашёл, что здорово мне потом пригодились. А добыча с ювелира, что отобрал у ограбивших его бандитов, там это вообще дар небес. Все эти мои приключения описаны в газетах. Уложилось в шесть статей, там всё довольно достоверно описано. Конечно немало мелочей упустили, иначе большой объём бы вышел, но так всё верно.

— Ясно, — диктор переложил листы и уточнил. — Вот вы потеряли память. Как это сказалось на вашей жизни?

— Да нормально живу. Знаете, есть такая поговорка, бог