Моя любимая жена - Эдуард Левин

вижу сон наяву. Не могла пища, созданная на синти-ферме, обладать таким натуральным вкусом. И не могли люди, сгоревшие дотла у меня на глазах, вот так сидеть со мной за одним столом. Не могли они кушать, пить, общаться, смеяться… И в тот самый момент, когда я это понял, солнце село за горизонт, небо в иллюминаторах окрасилось в черный. В следующий миг голоса за столом затихли, свет в кают-компании погас. Как и во всем корабле. Ещё не привыкшими к темноте глазами я не мог разобрать, что твориться вокруг. Сквозь непроглядный мрак я лишь уловил, что стены начали двигаться, а пол подо мной разъезжался. И уже через несколько секунд я оказался снаружи, лежа на холодной земле, совершенно один, без скафандра, окруженный молчаливыми стручками. Увидев скафандр, валяющийся недалеко от меня, я тут же побежал к нему, стараясь не вдохнуть чужеродную атмосферу. И лишь облачившись в него, я смог перевести дух и осмотреться — корабля нигде не было. Только я и бесконечный лес, лес, лес…

Пока Хайбулов говорил, мне вдруг показалось, что я уже могу видеть впереди более крупные просветы меж оранжевых стручков, через которые проглядывались бескрайние белые поля и небо, становящееся все ярче и ярче с каждой минутой. Видимо, лес заканчивался. Интересно, насколько далеко находится капитанский модуль? Боль ощущалась всё явнее — при ходьбе особенно отдавало в ещё не зажившее колено правой ноги. Очень хотелось присесть, отдохнуть, но что-то подсказывало, стоит мне остановиться и расслабиться, дальше я уже не пойду. Поэтому стиснув зубы, я, поддерживаемый своей женой, двигался вперед и продолжал слушать историю капитана:

— Конечно, поначалу я решил, что мне это всё привиделось. Пост-травматические галлюцинации или вроде того… Но вернувшись на следующий день, я снова обнаружил корабль на том же самом месте, а в нём — экипаж, погруженный в какие-то будничные проблемы, которые в данных обстоятельствах были ну совершенно не важными. И встретили меня ребята как ни в чем не бывало, словно я не пришел извне, а всё время находился с ними. И, ясное дело, никто из них не хотел обсуждать со мной их вчерашнее исчезновение вместе с кораблем, как и вообще в целом всю сложившуюся ситуацию. Будто всё было нормально и так, по крайней мере у них уж точно. Таким образом, я провел несколько месяцев — приходил с утра, наблюдал за ними весь день, а вечером, когда они все испарялись, возвращался к своему модулю. Мне потребовалось совсем немного времени, чтобы разобраться, в чём тут дело. Всё, что я видел — космический корабль и якобы выжившие космонавты — всё это не было какой-то моей галлюцинацией, всё существовало на самом деле. Я выяснил: эти, скажем так, объекты, являлись точными копиями своих оригиналов. Точность, мягко говоря, поражала. Копии имитировали свои подлинники аж до клеточного уровня — имитации людей реально дышали кислородом, а по проводам в стенах их корабля, сделанного как будто из настоящего металла, действительно шел электрический ток. Лес производил или э-э-э синтезировал их по не до конца ясным мне причинам. Я не имел представления — он просто воссоздает всё, что увидел сам, или делает их специально для меня? Он умеет только копировать или может вообще генерировать с нуля что угодно? А самое главное, для чего ему всё это? Может хотел мне что-то сказать, управляя членами моей команды, как режиссер театральной постановкой… Не знаю. Будучи её единственным зрителем, я просто продолжал смотреть. Но только в дневное время — каждый раз с наступлением темноты, все копии, как правило, исчезали, и представление заканчивалось. Так было поначалу. Со временем я заметил, что лес эволюционирует. Или лучше сказать обучается… В какой-то из дней, когда сумерки сгустились, мне показалось, что копия корабля простояла чуть дольше обычного, буквально на несколько секундочек, и лишь затем пропала. В дальнейшем я стал обращать на это внимание, и действительно в следующие разы, с каждым приходом ночи, лесу удавалось удерживать созданную им имитацию, прежде чем она исчезнет, на всё большее время. Сначала на секунды, потом на минуты, часы… Он как спортсмен, готовящийся к соревнованиям, постепенно улучшал свой результат.

Солнце поднялось над горизонтом уже наполовину, и мы поспевали за Хайбуловым как могли. Он двигался быстрым шагом, то и дело настороженно озираясь, но свой рассказ не прерывал. Я уже отчетливо видел, что мы приближаемся к краю леса.

— И вот однажды копия корабля продержалась до самого рассвета, — говорил капитан. — За ночь она сильно прохудилась и сжалась в размерах, но всё же не испарилась и не распалась на отдельные стручки, из которых состояла. Вскоре лес каким-то образом даже научился поддерживать внутри корабля тепло и кислород в ночные часы. Сложно было назвать эти условия комфортными — к утру воздух становился совсем уж разреженным, и в отсеках было уже довольно прохладно, но всё же этого хватало, чтобы не умереть там без скафандра. Будто лесу не нравилось, что я ухожу ночевать в посадочный модуль, и он как бы говорил: “Эй, оставайся на ночлег, приятель! Не бросай меня.” Или я это всё выдумал, воображая, что у него есть сознание схожее с человеческим, и что он может скучать и грустить… В любом случае, как бы он не старался, мне больше нравилось спать в своём модуле, чем в этом металлическом доме с призраками. Корабль перестал исчезать совсем, он стоял день и ночь, лишь немного сдуваясь в темное время суток. Но было то, что лесу никак не удавалось сохранить по ночам — это живая плоть и электричество. Всякий раз с окончанием дня все копии людей испарялись, и свет в корабле полностью вырубался. Это оставалось неизменным и впредь — видимо, у возможностей леса есть свои пределы.

Ни с того ни с сего Хайбулов остановился и застыл, втянув голову в плечи. Его грузная фигура, повернутая к нам спиной, в предрассветных сумерках выделялась на фоне множества оранжевых штырей, торчащих из земли, что выглядело даже как-то кинематографично.

— Вы слышите? — прошептал он и вновь сорвался с места, на этот раз ускорившись ещё сильнее.

Мы, стараясь не отставать от него, переглянулись с Ольгой:

— Неа.

— Лес просыпается, — донесся до нас его запыхавшийся голос.

И действительно, я заметил сперва слабый, но постепенно усиливающийся звук — это была трехнотная низкочастотная мелодия. По началу она прерывалась, как разговор по телефону с плохим соединением, но с каждой секундой нарастала и уплотнялась, обретая глубину и становясь всеобъемлющей.

— Что это такое?! —