Царица ночи - Нелли Хейл

– Не ты ли говорил, что Матвея во время поединка осыпали проклятиями? – не сдавалась Марфа. – Кто знает, на какую сделку со своими черными богами они пошли?

Сделка.

Шок от внезапной потери Матвея на какое-то время вытеснил из разума Фаи мысль о Марене. Та приняла ее жертву и обещала, что благословение потеряет силу, только если Фая не будет первой женщиной, которая его коснется. Условие было выполнено. Матвей даже сказал, что чувствовал ее прикосновение еще в шатре.

Лишь глаза были другими, золотистыми.

Голос Матвея соединился с воспоминанием о ритуале в лесу, и Фая вздрогнула всем телом, будто снова ощутила холод ночи. Но вместо ужаса, овладевшего ею в тот момент, сейчас она чувствовала, как внутри клокочет ярость. Она наполнила колотящееся сердце, которому стало тесно в груди, и вернула измученному телу силу. Пинки на какое-то время прекратились – люди внимательно слушали спор Марфы и воеводы, – и забытая всеми Фая медленно повернула голову.

Между ногами собравшихся рядом людей ей был виден вход в лагерь. Двое мужчин уносили тело Матвея к ожидавшей их лошади, чтобы вернуть в деревню и подготовить к похоронам. На месте его смерти, как огромная ворона, застыла закутанная в черные одежды фигура. Фая знала, что ее взгляд был устремлен на нее, – и когда всего на мгновение уродливая старуха преобразилась в ее ухмыляющегося двойника с янтарными глазами, поняла всю глубину ее обмана.

– Верни его, – одними губами произнесла она.

Марена открыла рот, и показалось, что она стояла совсем рядом, склонившись над Фаей и шепча ей на ухо без тени сожаления:

– Тебе больше нечего за него дать. И я говорила, что он может вернуться лишь раз.

Взгляды и улыбки во время их прошлого разговора обрели новый смысл. Марена не собиралась спасать Матвея; она решила забрать его себе, позволив Фае получить то, о чем она просила, – но всего на несколько мгновений. Фая наивно полагала, что времена, когда могущественные боги и духи опускались до игр со смертными людьми, как дети с потешками [8], давно остались в прошлом. Могли ли они, после всех молитв и подношений, испытывать хоть немного сострадания к существам, которые никогда не обретут ни подобной силы, ни бессмертия?

Нет, не могли, решила она, чувствуя на языке металлический привкус.

Марена, для которой сильные чувства делали души краше, обманула ее и пришла посмотреть на последствия. Прежде чем она могла снова исчезнуть, Фая сплюнула кровь и сказала, глядя ей в глаза и не сомневаясь, что она сможет услышать шепот:

– Проклинаю тебя.

Злорадно наблюдая, как ухмылка сползла с ее лица, она повторила это еще раз. Выступившие на щеках слезы сделали голос только сильнее.

– Проклинаю тебя!

Вокруг нее воцарилась мертвая тишина. Фая встала на колени, смутно отметив, насколько легче было теперь держать голову, когда концы волос только щекотали шею. Горло саднило от криков, но сейчас это лишь разжигало ее ярость.

– Фаина, замолчи, – в ужасе сказала Марфа, но осталась неуслышанной и не осмелилась приблизиться к девушке. После того, что случилось, та уже обрекла себя на смерть, и теперь женщина могла лишь наблюдать, как написанное рунами воплощается в жизнь.

– Ты коварная душегубка, мерзкое создание ночи, – пошатываясь, Фая поднялась на ноги и снова отыскала дух взглядом. Она с трудом узнавала собственный хриплый голос. – Проклинаю тебя за все, чего ты нас лишила. Мы ни в чем перед тобой не провинились. Ты недостойна никаких даров и почтения. Ты черный дух!

Земля под ее ногами содрогнулась, в небе мелькнула молния, и оскалившаяся Марена исчезла. Быстро обернувшись к капищу, Фая увидела попятившихся прочь людей и расхохоталась, когда сосед попытался прицелиться в нее из лука. Он так дрожал, что стрела ушла в землю у ее ног. Марфа качала головой, глядя на нее со слезами на глазах, но она уже не могла остановиться. В ее сердце не осталось ни страха, ни почтения к высшим силам. Проклятия и ругательства обрушились на головы идолов богов – надменных, слепых, несправедливых, глупых, не спасших их от беды и врагов. И если Марену никто из жителей деревни увидеть не смог, то сейчас всем было ясно, к кому были обращены яростные слова едва стоявшей на ногах Фаи. Даже скорбь по умершему у нее на коленях юноше не могла служить ей оправданием.

Воевода сильно ударил ее по голове со спины, заставляя замолчать на полуслове, и Фая со вскриком рухнула на землю. В другой день она была бы забита прямо на месте и сожжена без всяких церемоний. Сейчас люди колебались. Воины провели несколько дней, разрывая связь со смертью, и совершать новое убийство так скоро было не положено.

Верховный жрец предложил провести казнь на следующее утро и посвятить нынешний день усердным молитвам Перуну.

Марфа, ближе которой у Фаи не было, обязалась принести самые богатые дары. Она клялась, что ничего не знала о делах девушки, и настаивала, что не учила ее, как проклясть Матвея, ведь никто не владел подобной силой. Но ведь он видел богохульницу в своем шатре, возражали в ответ, и умер именно после ее прикосновения. Вина Фаи была очевидна. Что касалось Марфы, семья Матвея имела полное право требовать мести, и лишь заступничество других жителей – все-таки они не были родней по крови – спасло бы ее от смерти.

В суматохе никто из жителей не заметил, как окружавшие солнце облака становились все темнее. Лишь когда, подгоняемые холодным ветром, они закрыли его целиком, стало ясно, что проклятия Фаи достигли ушей богов. Небо приобрело серый, как в зимнее утро, цвет. Клубящаяся над неподвижным телом девушки туча казалась почти черной.

Воздух стал тяжелым, давил на грудь и пригибал к земле, не оставляя возможности убежать. Как один, все люди упали на колени, уповая на милость к невинным со стороны бога-громовержца, умоляя не карать их за безумие одной-единственной ведьмы. Детские голоса, растерянные и напуганные, вторили отчаянным взрослым. Казалось, что во всем мире больше не осталось ни единого луча солнечного света, и даже птицы покинули его, спасаясь от надвигающейся грозы. Воцарившаяся тишина предвещала появление чего-то более страшного.

Первая молния ударила в воду недалеко от берега, с грохотом разорвав небо. Послышались крики и плач. Веки Фаи дрогнули и медленно открылись. В первое мгновение она решила, что настала ночь. Оглушительная вторая молния, опередившая первую почти на сажень, заставила ее дернуться и открыть рот в беззвучном крике от накатившей боли. По