Подполковник медицинской службы - Юрий Герман

Левин внимательно посмотрел на командующего и ответил, не торопясь и подыскивая наиболее точные слова:

— Ну… приятели мы относительные… Что же касается до работы — то работать с ним, с Шереметом, и трудно и неинтересно. Так думаю не я один, так думают очень многие. Впрочем, он имеет и свои несомненные достоинства, которые невозможно отрицать.

— Какие? — с интересом спросил командующий.

— Он энергичен… напорист… умеет добиваться того, что ему нужно…

— Ему или нам? Учтите — это разница.

Александр Маркович подумал и согласился, что это, действительно, разница. Но достоинства у Шеремета, несомненно, имеются.

— В числе этих достоинств, например, хамское отношение к таким работникам, как Варварушкина? — неприязненно спросил командующий. — Так? Это ведь на нее он топал ногами, выясняя историю с баней. Впрочем, это вы лучше знаете…

— Знать-то знаю, — ответил Левин, — но, видимо, есть и у нас начальники, которым нравится, когда им специально подготавливают баню. Шеремет не дурак и знает, на кого работает.

Вот в чем загвоздка. Да что баня, товарищ командующий. Баня — пустячок, но символический.

Я с Шереметом на эту тему имел беседу, как вам, впрочем, известно. Есть вещи похуже…

— Есть! — сдвинув брови и поигрывая карандашом, произнес командующий. — Есть, товарищ доктор, и мы с ними боремся. Только не так это просто. Но сейчас мы с вами говорим о потатчике всей этой холуйской мерзости — о Шеремете. Так вот, что нам с ним персонально делать?

— А — выгнать! — кротко улыбаясь, ответил Левин. — Выгнать, и дело с концом. Я бы выгнал. Впрочем, может быть, это слишком сильно сказано. На аптечных склянках делают наклейки: «Перед употреблением взбалтывать». Если Шеремета взболтнуть, то есть взболтать.

Командующий курил, слегка отворотясь. И опять Александр Маркович заметил, как обрюзг и постарел генерал и какая печать усталости лежит на всем его облике — и на выражении лица, и на опущенных плечах, и на повисшей вдоль тела руке.

— Незачем взбалтывать, — сказал он сухо, — человек на пятом десятке должен сам понимать что к чему. Впрочем, мы разберемся. А сейчас приглашаю вас в салон ужинать, там займемся прочими нашими делами.

Своей твердой, чеканной походкой он пошел вперед, что-то коротко, почти одним словом приказал вскочившему адъютанту и с маху отворил дверь в салон, по которому размеренным шагом, негромко насвистывая, прогуливался генерал Петров — высокий, в чеплашке и серых замшевых перчатках, которые он, так же как и чеплашку, никогда не снимал, потому что был тяжело изувечен и не считал возможным, как он выражался, «портить аппетит здоровым людям».

И лицо его тоже было изуродовано так, что никто теперь не верил, будто нынешний заместитель командующего по политчасти генерал Петров был когда-то замечательно красивым летчиком. Сохранились на лице Петрова только прежние глаза, такие веселые, всегда такие полные дружелюбно-иронического блеска, что люди, которые впервые его видели, не сразу замечали и рубцы, и шрамы, и бурую кожу — все то, что много лет тому назад наделало пламя в кабине истребителя над Гвадалахарой. Впрочем, про Гвадалахару знали очень немногие: Петров, посмеиваясь, объяснял, что у него взорвался примус и испортил ему всю красоту.

— А говорили, что вы при смерти, — сказал он, пожимая руку Левину, — вовсе не при смерти, только похудели немного. Ничего, отвоюемся — поедете в Сочи. Вы ведь любите Сочи, часто туда раньше ездили?

И он раскатисто засмеялся, откинувшись на стуле и тряся головой. Все в ВВС помнили, как Александр Маркович ездил в Сочи.

— Не поедет Левин в Сочи, — сказал командующий, — ему теперь надо язву лечить, это в Железноводске, что ли, или в Кисловодске? Налить вам водки, подполковник? Я знал одного язвенника, так он только чистым спиртом лечился, говорил — прижигания очень полезны. Что вам можно? Сыру можно? Трески жареной желаете?

— Нет, благодарю вас, — сказал Левин, — я лучше чаю выпью с сухариком. Мне это всего полезнее покуда.

Подавальщица салона Зина одобрительно взглянула на подполковника. Ей очень нравилось, когда гости командующего не накидывались по-хамски на закуски. Надо же понимать, что в салоне тоже норма и на всех этих прожорливых летчиков никогда не напасешься. Вот давеча был тут майор Михайлов — подвинул к себе сыр гаудэ и съел сразу четыреста граммов. А этот подполковник пьет себе чаек и кушает корочки — сразу видно, что доктор и умеет себя держать.

За едой говорили о спасательном самолете. Левин даже нарисовал чертежик — как все должно быть оборудовано, и отдельно, покрупнее, изобразил автоматический трос, предложенный Курочкой. За этот трос должны хвататься утопающие.

— А что? Остроумно, право, остроумно, — сильно жуя крепкими зубами над ухом Левина, сказал Петров. — Ах, голова у Курочки, Василий Мефодиевич, удивительная голова. Тут что же, шарикоподшипники, что ли, подполковник?

Левин не знал и ответил, что не знает.

— Он нам так и немца-летчика доставит, — сказал командующий, — немец-то за трос первым схватится, еще нашего оттолкнет. Привезете немца, доктор? Или это нынче негуманно с точки зрения международного Красного Креста? Нынче что-то там сломалось вовсе в этом Красном Кресте, ничего не понять, верно ведь?

— Верно, — улыбаясь, ответил Левин.

Зина принесла ему с кухни свежих сухариков, и он грыз их еще молодыми, ровными, белыми зубами. А командующий и Петров говорили о том человеке, который должен управлять будущим спасательным воздушным кораблем.

— Вы о ком-нибудь персонально думали? — спросил командующий. — Курочка ведь тоже знает ваших людей. Толковали с ним?

Левин ответил, что они с Курочкой не раз обсуждали кандидатуру Боброва и что пришли к выводу — плохой пилот погубит идею, идея будет дискредитирована.

И, размахивая в воздухе карандашом, принялся объяснять, каким, с его точки зрения, будет хорошее начало. Объяснял он долго и подробно, и по тому, как он останавливался на случайностях, возможных в таком деле, было видно, сколько вложено в эту идею сил и труда.

Командующий и Петров слушали молча, не перебивая. В стаканах остывал чай.

Пощелкивало в радиаторах парового отопления. Несколько раз входил и что-то докладывал на ухо командующему оперативный дежурный. Василий Мефодиевич кивал головой, задумчиво соглашаясь, помешивал ложечкой остывший чай. Петров курил.

Зина, стоя на своем всегдашнем месте у самоварного столика, тоже слушала Левина и от усталости за день то и дело засыпала. Во сне она видела огромный самолет над студеным морем, видела, как в самолете сидят доктора в халатах с инструментами, как эти доктора смотрят в окна и вдруг самолет опускается, опускается и садится на быстро бегущие волны. И из самолета выходит какая-то веревка, веревка волочится за ним по волнам, В пилот в это время кричит в трубу, потому что воют моторы и шумит море и совершенно ничего не слышно. А летчик в капке, обожженный и раненый, как когда-то генерал Петров, из последних сил плывет к самолету. В небе же в это время продолжается сражение, сражаются друг с другом наши и фашистские самолеты, и вдруг один немец увидел нашу спасательную машину. Обрадовавшись, он камнем ринулся вниз, но не тут-то было!

— Не тут-то было! — сказал Александр Маркович, — Вот вам наше вооружение. И вот вам сила огня и пулеметного и пушечного, впрочем, это, разумеется, приблизительно, я тут не совсем уверен…

— Боюсь, что вы путаете, — сказал командующий, — не поднять вам такое вооружение. Да и какой смысл? Мы нам лучше истребителей будем давать с дополнительными бачками…

— Но это же не очень важно — путаю я или нет. Важно то, что покуда я или другой военврач оказывает помощь спасенному из воды, машина готовится к взлету. И вот, пожалуйста, мы стартуем и ложимся на обратный курс. В случае если мы получаем сообщение еще о таких происшествиях, мы возвращаемся и производим посадку вновь, но на положении первых спасенных это никак не отражается. Спасенные уже находятся в условиях, близких к стационарным. Первая помощь любого типа ими уже получена. Обогревание и прочие процедуры, выполненные квалифицированным персоналом, закончены. Как я себе представляю, состояние нервного подъема уже покинуло спасенных, они спят сладким сном, обстоятельства дальнейшего рейса им неизвестны и непонятны…

— Зинаида, чаю! — сказал командующий.

— И мне, Зинуша, — попросил Петров.

Зина, покачиваясь спросонья, принесла горячего чаю. Командующий посмотрел на нее и засмеялся.

— Смотрите, спит! — сказал он. — Как пехотинец на марше.

И, повернувшись всем туловищем к Левину, сказал все еще веселым и звонким голосом:

— Ну, что ж, одобрим, Петров? А? На мой взгляд, отличная идея. И если все пойдет благополучно, создателей самолета от имени нашего Советского правительства наградим, а?