Ведьмин век - Марина и Сергей Дяченко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ивга через силу усмехнулась. Пров насвистывал на кухне, шелестел водой из крана, тихонько позвякивал посудой; от всех этих привычных, домашних звуков у Ивги кружилась голова.
Некоторое время она сидела, откинувшись на спинку кресла и зажмурив глаза. Кто бы подумал, что шум теплой воды на кухне обладает такой завораживающей силой. Приглушенные шаги, звон посуды, солнечный луч на полу… Это реально. Это сейчас. Нет ни нявок, ни инквизиции, ни прошлого, ни будущего – шум воды и запах жареного мяса, ее жизнь длится и длится, пока длится утро…
Она улыбнулась уже увереннее. В солнечном луче кружились пылинки; пестрые обои казались еще более пестрыми от россыпи тут и там приклеенных фотографий, картинок и журнальных вырезок. Помогая себе руками, Ивга поднялась.
Зимний каток, на льду танцует женщина, чья одежда состоит из одних только ботинок с коньками да красного шарфа вокруг шеи. Розовая свинья с неподражаемым скепсисом на морде, уставившаяся на экран маленького монитора. Пров, загорелый, в линялых плавках, верхом на гимнастическом «козле», стоящем по брюхо в реке. Следующая фотография на том же «козле» уже четверо, трое мужчин и девочка лет двенадцати, на их вытянутых руках лежит громадный удав, судя по всему, живой и настоящий…
Уголок снимка оказался аккуратно проколот иголкой. На суровой нитке болтались синий автобусный билет, пластмассовое колечко из тех, что выдают школьникам за победу в какой-нибудь викторине, и пакетик шипучего растворимого напитка. Талисманы, имеющие смысл только для их владельца…
Морской берег. Полуосыпавшийся замок из песка, на пороге сидит грустный мальчуган лет пяти, голый, в съехавшем на ухо колпаке звездочета и подзорной трубой на коленях…
Трое, стоящие широким треугольником. В центре его…
Ивга отшатнулась, но оторвать глаз уже не могла.
В центре треугольника лежала на траве женщина со странно деформированным телом. С лицом, вдавившимся внутрь черепа, с вылезшими на лоб глазами. Надувная игрушка, из которой выпустили воздух.
Некоторое время Ивга боролась с собой – хотела вздохнуть, но вздох не получался, будто горло забили ватой. Прошедшая ночь никуда не делась. И никуда теперь не уйдет.
Следующий снимок – неожиданно большой, широкоформатный. Пожилой человек на асфальте, в луже крови. Скрепкой приколота желтенькая служебная бирочка – «смерть наступила… в результате падения с высоты… как следствие контакта с навью…»
Мужчина средних лет в мокром спортивном костюме, на крышке сточного люка. «Смерть наступила… в результате утопления… как следствие контакта с навью».
Ванна, полная темно-бордовой воды. Желтое лицо – не разобрать, парень или коротко стриженная девушка. «Смерть наступила… как следствие контакта с навью…»
Медведь, играющий на лютне. Что-то яркое, летнее, какие-то мячи и тенты, смеющиеся дети, блестящие брызги…
Опустевшее тело нявки. Оболочка, которую можно скатывать, будто коврик. Голова, как продавленный мяч…
– Хватит глазеть. Завтракать пойдем-ка…
Пров стоял за ее плечами. Ивга невольно дернулась от звука его голоса; широкая твердая ладонь примирительно легла ей на талию:
– Тихо, тихо… Сейчас микстурки тебе накапаем. Потому как нервная ты сверх всякой меры… Нервная ведьма – это печально. Все равно как крокодил-вегетарианец.
Ослабевшая и покорная, она пошла за ним в кухню; на сверкающем белизной столе дымились мясным духом две тарелки, изукрашенные ломтиками помидоров.
– Руки-то помой…
В ванной, справа от большого зеркала, она увидела маленький аквариум. На песчаном дне его лежали расколотая амфора, несколько речных ракушек и презерватив в упаковке. Две красных рыбки равнодушно проплывали мимо таблички: «В случае крайней необходимости разбить стекло молотком».
* * *– В последнее время я перестал их понимать, – куратор Мавин в четвертый раз за прошедшую минуту снял очки, чтобы протереть стекла. Они потеряли… не то чтобы осторожность… Чувство меры. Какие-то основные охранительные инстинкты. Я не понимаю, ради чего они совершают… то, что совершают. Ради собственной выгоды?.. Какая там, к лешему, выгода… Безрассудная жестокость, которая заканчивается, как правило, в наших допросных подвалах. Непонятное страшит, а нынешних ведьм я не понимаю совершенно…
– Раньше, выходит, ты мог похвастаться, что понимаешь их? – Клавдий прищурился, смачно выпуская под потолок сизую струйку дыма.
Мавин пожал плечами:
– Мне нравилось так думать, патрон. Это помогало мне… в работе.
За окнами кураторского кабинета светало. Клавдий подумал, что следует немного поспать. Прежде чем влезть в плавки и отправиться на золотой пляж, вымечтанный пляж, раскаленную губу ласкового теплого моря…
– Я и плавок-то не захватил, – сказал он вслух. Федора потупилась, Мавин вымучено улыбнулся:
– Разгар сезона… Странным образом совпавший с… я бы назвал это «временем неожиданных наследниц». Скажем, умирает от сердечного приступа уважаемая дама, не старая еще хозяйка парикмахерского, к примеру, салона… И является наследница, как правило, из глухого поселка. И… ну что ей надо?! После короткого упадка салон снова оживляется, причем клиентура остается во многом прежней… И – вал пациентов для психиатрической клиники. Несколько инфарктов, несколько немотивированных убийств, внезапный выигрыш в лотерею, какая-то маникюрщица, скажем, внезапно начинает петь и взлетает на вершину эстрадной славы… И тогда мы идем их брать. Как правило, слишком поздно. Ведьмачье гнездо уже расползлось, пустило щупальца; парикмахерши, они почему-то особенно…
Мавин осекся, будто не в состоянии подобрать слова.
– Вплетают клиенткам «жабьи волоски», – бесцветным голосом сообщила Федора. – Опять же, остриженные ногти, волосы… По заказу? Чьему? Кто закажет сумасшествие горничной из скромного мотеля, которая на один визит в шикарный парикмахерский салон копит деньги полгода? Зачем?..
Клавдий поднял брови:
– Но ведь маникюрша отчего-то запела?
– Маникюрша… – Федора раздраженно поморщилась. – Мы проверяли ее десять раз. Она – побочный продукт. Или чья-то злая шутка.
Мавин вздохнул:
– А ведь в Однице не так мало парикмахерских, патрон. И разного рода салонов, где рядом с невинной татуировкой сплошь и рядом рисуют на коже наивных клиентов клин-знак и насос-знак. И увеселительных заведений, где… – Мавин засопел. – Я уж молчу о тысячах гостиниц, ресторанов, массажных кабинетов, частных клиник, площадок для выгула собак…
Клавдий утопил окурок в громоздкой и безвкусной мраморной пепельнице:
– Мавин, я всегда думал, что ты знаешь округ, в котором работаешь. Более того – когда ты брался за эту работу, ты знал, на что идешь; теперь ты сообщаешь мне с обиженным лицом: огонь, оказывается, больно жжет, а оса кусает…
Мавин снова снял очки, открывая взору Клавдия болезненно-розовый след оправы на переносице:
– Тем не менее в Однице спокойно, патрон. Внешне, по крайней мере, спокойно; ради этого мы… ладно. Но эпидемия, к примеру, случилась в Рянке, а не…
– Не зарекайся.
Мавин встретился с Клавдием глазами – и вдруг побледнел так, что даже розовая полоска на переносице слилась с кожей:
– Что? У нас? В Однице? Что?!
– Мне надо сделать одно дело, – Клавдий задумчиво пересчитал сигареты, оставшиеся в пачке. – Я очень должен говорить с вашими смертницами. С теми десятью приговоренными, которые еще не казнены… Не надо так смотреть, Федора. Мне понадобится допросная и… И, возможно, я буду их пытать.
(Дюнка. Март)Юлек не знал, что в самый день своего рождения Клаву довелось пережить новый шок.
Нехорошее предчувствие проклюнулось уже на автобусной остановке, где он по обыкновению соскочил с рейсовика, чтобы по безлюдной весенней тропе полчаса шагать до спортбазы. Никаких внешних причин тому не было – ни звука, кроме отдаленного вороньего кара, ни запаха, кроме обычного духа мокрой земли, ни постороннего следа на осевшем ноздреватом снегу – но Клав напрягся, и во рту моментально сделалось сухо.
Привычный путь он преодолел почти вдвое быстрее. У ворот спортбазы стоял микроавтобус – желтый, с цветной мигалкой. Клаву показалось, что ноги его по колено увязли в земле.
Сволочи!..
Он уже почти видел тесный хоровод, в центре которого корчится девичья фигурка в купальнике змеиного цвета. Он уже почти ощущал под стиснутыми кулаками теплую, окровавленную плоть ее палачей. И он всеми силами рванулся туда, вперед, где, один против многих, он все равно сумеет защитить…
Он не сделал и шага.
Вдох. Выдох. Медленно сосчитал до десяти и двинулся вперед спокойно и неторопливо, и не лице его никто, никакой наблюдатель не прочитал бы ничего, кроме удивленного пацанячьего любопытства.
Чугайстры не танцевали. Их было четверо, они расхаживали по берегу тронутого льдом залива, курили и перебрасывались деловитыми репликами; даже не успев прислушаться, Клав понял, что танца не было. У станцевавших, уморивших свою жертву чугайстров совсем другие лица. И движения, и походка.
