Дорога в Алатырь - Николай Шмагин

– Сексот явился, – презрительно сощурился Симак и цыкнул в него.

– Кончай плеваться, – миролюбиво огрызнулся Панька, присаживаясь.

– Может, у братана лодку попросишь? – осенило Сашку, – сплаваем.

– А што, – обрадовался Симак, – под парусом как рванем, и клад наш будет! Заметано. Чем бой-то кончился, Ванек?

– Наши кого ухлопали, кого в плен взяли, – закончил свой рассказ Ванька. – Дед говорил, пленные фрицы траншеи под водопровод рыли да перемерли от голода, самим есть нечего было. За нашим кладбищем ихнее находится.

Из кустов донеслись звонкие птичьи диалоги, привлекая внимание.

– Глянь, пацаны, щегол! – вскинулся Симак. – Чур, мой будет.

– Сначала поймай, потом хвались, – остудил его порыв Сашка. – Вот картошку уберут, тогда на пашнях лафа будет, лови – не хочу.

– А я синичек люблю! – загорелся новой идеей Ванька и увидел появившегося в огороде Васькиного отца, – Васька, беги, отец идет!

Перепуганный Васька вскочил и, увидев отца, грозно смотревшего в их сторону, обреченно затрусил к нему, предчувствуя взбучку.

– Пистолет не потеряй, командир! – засмеялся Симак ему вослед.

По тропинке, громыхая ведрами, спешили дед с бабушкой, и Ванька тоже вскочил:

– Побегу, огород поливать надо…

Панькина мать торопливо зачерпнула воды из колодца и потащила ведро между грядками, хлеща из кружки направо и налево, Панька тоже старался не отставать от матери и лил воду прямо из ведра.

– Ишь, торопятся, – пробурчал дед. – Не надорвись, соседка!

– Как-нибудь управимся, – загремела она быстро опустевшим ведром.

– Воду экономить надо, так всем не хватит…

Ванька вместе с дедом и бабушкой тщательно поливал огурцы, помидоры, поглядывая на друга. Васька старался изо всех сил, искупая вину. Его мать с трудом наклоняла дородный торс и аккуратно лила воду из лейки, орошая грядки с зеленью.

Отставив в сторону ведро, выпрямился Васькин отец:

– Иван Яковлевич, – деловито, по-военному обратился он к деду, – я тут все посчитал, измерил. У вас больше земли и деревьев тоже, плодовых кустов, а полагается всем поровну.

– Земли всем хватит, – усмехнулся дед, – бери вон и разрабатывай.

– Я имею в виду пашни, – нетерпеливо возразил Васькин отец.

– И я о том толкую. Свои пашни я своими руками вскопал, и сад этот вырастил, а ты только приехал, сразу делить собрался.

– Есть план приусадебного участка, где указано, кому и сколько полагается, так что придется делить заново, – ехидно улыбнулся Васькин отец.

– Ты мне рожи не корч! – рассердился не на шутку дед. – Сначала вырасти хоть одно дерево, потрудись для общей пользы, потом делить будешь.

– Вы не имеете права так разговаривать, я заслуженный офицер, подполковник, – вскипятился и Васькин отец. – Я этого так не оставлю!

– У тебя, как я погляжу, целых два чина – дурак да дурачина!

– Безобразие! – загремела на весь огород Васькина мать. – Они еще и оскорбляют. Как миленькие потеснитесь…

Панькина мать схватила свои ведра и вместе с сыном спешно ушла от греха подальше, хотя ее так и подмывало вмешаться в скандал.

– Хосподи, было бы из-за чего ссориться, – укоризненно заохала бабушка. – Двадцать лет с соседями мирно жили, душа в душу, всем хватало. Делите, ежели так вам приспичило.

– Пусть поработают сперва, – не отступал дед, провожая взглядом удалявшуюся семейку. – Я старый партизан, нас криком не испугаешь. Ванюшка, шабаш, – махнул он рукой и пошел домой вслед за бабушкой.

– Сейчас, руки сполосну, – Ванька присел на корточки у колодца и потянулся к воде, ноги его скользнули по раскисшей земле, и он вниз головой нырнул в узкий колодец, не успев вскрикнуть…

А от дома бежал Васька. Вот он уже у колодца и, схватив друга за дергающиеся ноги, вытянул наверх. Весь мокрый, дрожа от озноба и пережитого ужаса, Ванька вместе со своим спасителем побрел к дому…

– Батюшки-святы, что с тобой? – бабушка без сил осела на табурет.

– Я смотрю из окна, а он бух в колодец, одни пятки торчат. Ну, я тогда побежал и вытащил его, – обстоятельно объяснил Васька.

– Болезный мой, в родном огороде чуть не утоп, – запричитала бабушка, обнимая внука. – А ты, старый хрыч, зачем мальца одного оставил?

Расстроенный дед озадаченно развел руками.

– Васеньке спасибо, спас друга, – бабушка ласково погладила Ваську по голове, – ты заходи к нам почаще, не стесняйся.

– Извините, мне домой пора, – спохватился Васька и ушел.

– Стары мы стали, рази уследишь за ним? Пущай родители приезжают да дома живут, – ворчала бабушка по привычке, усаживая переодевшегося внука за стол. – Счас чайку попьем и баиньки. Завтра в город пойдем к деду в столярку за стружками да опилками. Может, обрезков каких наберем, все для зимы пригодится, чать никаких денег на дрова-то не напасешься…

Панькина мать привязала козу к колышку и выпустила из своего сарая кур:

– Цып-цып, – она ловко схватила зазевавшуюся курицу и понесла к крыльцу, около которого замерли в ожидании мальчишки.

Схватив топор, отрубила ей голову прямо на ступеньке; голова отскочила в траву, мигая, а сама курица промчалась несколько шагов по двору и завалилась на бок, трепыхая крыльями.

Панькина мать подняла ее за лапы и понесла в дом. Панька за ней.

Ванька растерянно огляделся и, схватив палку, подбежал к козе, настороженно смотревшей на него злыми глазами; размахивая палкой, он стал дразнить ее, и коза заметалась на веревке, пронзительно блея.

– Ванька, брось сейчас же! – запыхавшаяся бабушка схватила озорника за руку, и в это время из двери выскочила Панькина мать:

– Тетя Дуся, у нее же молока не будет! – заорала она возмущенно.

– Ах ты, поганец этакий, – бабушка сердито потащила внука в калитку, – пошто безобразишь, перед соседями позоришь на старости лет?

– А зачем она курице голову отрубила? – упирался Ванька. Бабушка в недоумении остановилась:

– Жаль стало? Ты же мясо ешь.

– Больше никогда не буду.

– Эх ты, аника-воин, привыкай к жизни, то ли еще увидишь…

Поднявшись в гору, они вышли на улицу. Мимо прогромыхала деревянными бортами старая полуторка, окутав их пыльным облаком.

Бабушка заботливо стряхнула пыль с матросского костюма, из которого явно вырос Ванька, и увидела бредущую навстречу нищенку:

– Здравствуй Поленька, как здоровьице? – она достала из кошелки кусок пирога и подала ей.

– Жива пока, – обрадовалась подношению нищенка. – Вот спасибо, так пирожка с утра хотелось. Уважила старуху, бог тебя в беде не оставит, он видит добрых людей-то, – и бормоча про себя, она побрела дальше.

– Почему она побирается, бабань?

– Жизнь тяжкая сложилась: муж, дети в войну погибли, вот и тронулась умом, – сочувствовала бабушка, – шатается по городу, места себе не находит, все их ищет. И фамилия у нее Шатина, чудно…

Они прошли мимо витрины магазина, в которой отразилась бабушкина сгорбленная фигура, смешно размахивающая руками, следом гордо проплыла Ванькина, стройная и неотразимая…

– И мне нищенствовать довелось, – продолжила разговор бабушка, – с тех пор ноги и болят, застудила. Хлебнула горя, не дай бог никому такого.

– Ты просила милостыню? – возмутился внук.

– Родители-то мои, царствие им небесное, померли перед революцией, вот и пришлось скитаться, горе мыкать, пока дедушка твой не встретил меня. Он и пожалел сиротинку, в жены взял. Я ведь тогда совсем молоденькая была, на двадцать годков млаже Иван Яковлича…

– Бабуля, а баба Груня тебе кто? – вспомнил вдруг Ванька.

– Невестка, – усмехнулась бабушка, – жена моего брата Митрия. Давно его не видела, в Явлеях проживает, в районе, стало быть, – пояснила она внуку. – Чать не ближний свет, да и старый совсем стал. Ему, поди, за восемьдесят стукнуло, где уж тут разъезжать по белу свету.

– А Славка с Юркой мне братья?

– Троюродные, родня. Их матери, Лида с Аннушкой, племянницами мне доводятся, твои тетки. Што, повидать охота? Придут как-нибудь…

– А баба Груня как треснет их по затылку, когда они по переулку к нам спускались. Почему она такая плохая, злая, как волк?

– Жизнь тяжелую прожила, да и характерец у нее, не приведи господь.

Неподалеку от магазина с витринами сидел широколицый сапожник-китаец, призывно размахивая щетками.

– Садись, обувка чистить надо, мал мало. Грязный нельзя таскать! – зазывно улыбался веселый китаец, приглашая к себе прохожих.

Ванька смущенно покосился на свои босые ноги и гордо отвернулся.

– Бабуска! Внуку ботинки давай покупай, босой нельзя ходить, – не отставал китаец, улыбаясь бабушке с внуком узкими щелками глаз и похотливо оглядывая бабушку.

Ванька вконец рассердился. Как может этот наглый китаец так смотреть на его старенькую бабушку. Он схватил бабушку за руку и потащил прочь от противного китайца, хихикающего им вслед.