Двор. Книга 2 - Аркадий Львов

На следующем занятии Иона Овсеич сообщил хорошую новость: соцсоревнование охватило по стране уже две трети всех рабочих, включаются все новые и новые отряды. Токари-новаторы — это особенно приятно будет узнать нашей Дине Варгафтик — повысили скорость резания с 70–80 метров в минуту до 1000–1500 метров. В народе скоростников прозвали людьми, опережающими время. Поскольку придается особое значение повышению активности и самодеятельности масс, на заводах и фабриках всемерно оживляются производственные совещания, число их, по предварительным расчетам, составит в текущем году не менее трех, а возможно, и четырех миллионов.

Дина вспомнила, что ее Гриша был членом цехкома, два раза ему давали бесплатные путевки в дом отдыха, один раз он переписал на имя жены, и председатель завкома не имел ничего против, наоборот, он говорил, наши жены заслужили еще больше, чем мы.

— Ну, — сказала Аня Котляр, — не всем так повезло на жену, как вашему Грише.

Дина вся вздрогнула, вроде неожиданно хлопнули по спине, и вмиг ответила: кто-кто, а Иосиф Котляр мог позавидовать ее Грише.

Допустим, сказала Аня, но зачем пришивать покойным белые крылья, надо заботиться о людях, пока они живые.

Оля Чеперуха возмутилась: при чем здесь белые крылья! У Дины с Гришей бывали свои трудности, но все хорошо помнят: они любили друг друга, и он всегда был ей защитник. А кому не подходит, пусть держит свои мысли при себе — другим неинтересно.

— Давайте уточним, — сказал Иона Овсеич, — Григорий Варгафтик не только своей жене был защитником, он отдал жизнь за Родину. Другое дело, он не один, рядом с ним миллионы, и сегодня мы должны не оплакивать, а засучить рукава и на практике решать задачу, которую поставил перед партией и народом товарищ Сталин: создать в предстоящие три пятилетки, то есть, примерно, к тысяча девятьсот шестидесятому году, материально-техническую базу коммунизма. Для этого у нас есть все необходимые условия, и самая надежная гарантия, товарищи, — это мы с вами.

Поворот к общенародным задачам, который сделал Иона Овсеич, успокоил всех присутствующих, в том числе Дину Варгафтик, ибо от воспоминаний становилось только горше и больнее.

Восемнадцатого марта Верховный Совет Союза ССР своим постановлением придал силу закона новому пятилетнему плану, но если взглянуть на практику, народ уже фактически работал по этому плану, и многие показатели успешно перевыполнялись. Горняки Донбасса завершали откачку шестисот пятидесяти миллионов кубических метров воды из затопленных шахт. По объему работы это то же, что осушить озеро площадью семьдесят квадратных километров и глубиной десять метров. Там же, в Донбассе, было восстановлено около двух с половиной тысяч километров заваленных горных выработок. Это приблизительно равнозначно тому, чтобы прорыть и закрепить на глубине двести-семьсот метров тоннель от Москвы до Парижа.

Иона Чеперуха, когда товарищ Дегтярь привел последний пример, засмеялся и сказал, конечно, шахты нам нужны, как воздух, но тоннель Москва—Париж тоже мог бы нам пригодиться. Интересно спросить у Мориса Тореза.

— Иона, — сделал пальцем Дегтярь, — хорошо, что отсюда не слышно за океаном, а то бы они уже раздули.

— А я хотел на них чихать! — крикнул Иона. — Где они прятались, когда надо было открыть второй фронт и наши люди истекали кровью!

Иона Овсеич развел руками: где они были, все хорошо помнят, если бы сложилось иначе, сегодня среди нас наверняка сидели бы Гриша Варгафтик, Коля Хомицкий и братья Котляры и миллионы других.

Поскольку разговор опять перешел на личное, и женщины, теперь уже не одна Дина Варгафтик, стали тереть пальцами под глазами, Клава Ивановна попросила товарища Дегтяря конкретно уточнить, какой объем валовой продукции мы будем иметь на конец пятилетки в 1950 году.

Иона Овсеич ответил, на конец пятилетки мы будем иметь валовой продукции на сумму двести пятьдесят миллиардов рублей, но просил уточнить, что это в ценах 1926—27 годов, когда в стране сохранялся еще НЭП и цены были относительно низкие — например, у нас в Одессе десяток яиц можно было купить за два гривенника.

— Яйца! — закричал Иона Чеперуха. — Вино, хорошее молдавское вино из Тирасполя, при НЭПе стоило пять копеек стакан, а из Балты и Ананьева — по три копейки.

— Подожди, — остановил Дегтярь, — говоря о НЭПе, давай сразу внесем поправку: во-первых, в стране еще имела место безработица, во-вторых, заработать пятьдесят рублей в месяц было труднее, чем сегодня пятьсот. А самое главное, мы не имели бы своей социалистической индустрии и колхозного строя, без которых не могли бы выстоять эти четыре года против Гитлера и одержать всемирно-историческую победу.

— О, — хлопнула себя по колену Клава Ивановна, — от этой печки надо всегда танцевать, а то человек хорошо помнит, что стакан вина стоил пять копеек, но забывает, что колхозы по всей стране можно было сосчитать на пальцах и кулаки наживались, как им хотелось, а голота оглядывалась вокруг и спрашивала: где же Советская власть, за которую они положили свои головы? Марина Бирюк, ты жила в те годы на селе, приведи нам пример из личного опыта.

Марина сказала, что была тогда еще девочкой, личного опыта не имела, но глаза от жизни не прятала. В соседнем селе Чобручах делали все по-людски, там был умный голова сельрады, а у них, в Вапнярке, голова сельрады был дурень и вместе с куркулями выслали Гончаренка Петра, Гончаренка Василя и Бондаря Юхима Панасовича, которые были хозяйские люди, хату, скотину и землю держали в хороших руках.

— Постой! — схватилась Клава Ивановна. — Какой пример ты нам привела? Что Советская власть неправильно раскулачивала и высылала на каторгу честных людей?

Марина пожала плечами: она не говорит за всю Советскую власть, она говорит за свое село так, как видела своими глазами.

Клава Ивановна вскочила с места, Иона Овсеич велел ей сесть и громко сказал:

— Бывают дети с двумя головами, бывают телята с двумя туловищами и хвостом на голове — кому интересно, пусть идет в музей. Гражданка Бирюк, мы не задаем вопрос, кто была ваша семья, какое вы держали хозяйство. Нам известно, что сегодня ваш муж майор Андрей Петрович Бирюк, имеющий много боевых наград, в том числе Золотую Звезду, со своей частью стоит на очень ответственном участке в советской зоне Берлина, где проходит граница с американской. А для дурака из Вапнярской сельрады слишком большая честь, чтобы о нем лишний раз вспоминать и приводить в пример.

Марина сказала, что ей плевать с высокого полета на того дурня из сельрады, она его сто лет не вспоминала, а здесь заставили ее и теперь сами лаются, вроде Бирючка защищает куркулей. От этих разговоров у нее разболелось сердце, кончится занятие, она придет домой и напишет своему мужу в Берлин, чтобы его генерал сообщил в военкомат, пусть в военкомате знают, как обливают грязью жену советского офицера.

— Уважаемая Марина Бирюк, — улыбнулся Иона Овсеич, — по-моему, вам никто не угрожал. Наоборот, вам дали слово, чтобы вы могли высказаться. Кому-то ваш пример с односельчанами больше понравился, кому-то — меньше. Это наше право — иметь свое мнение. А пугать нас письмом майору Бирюку и его генералу не надо, мы не из пугливых. Я вам скажу по секрету: мы сами напишем в часть, если будет нужно, и нам поверят не меньше, чем вам.

— Меньше? — крикнула Клава Ивановна. — Нам в сто раз больше поверят!

— Значит, — совсем разошлась Марина, — Дегтярь со своей Малой говорит правду, а я брешу, и мне муж не поверит, генерал не поверит, военкомат не поверит! Так чего меня сюда звали? Чтобы хаять на людях? А сидите себе сами, моей ноги здесь больше не будет, и до моих дверей близко не подходите!

Марина набросила платок, концы пустила на затылок, чтобы завязать, и пошла к дверям. Хотя все слышали предупреждение, но никто не ожидал такого быстрого оборота. Дина Варгафтик, Тося Хомицкая и сама Клава Ивановна машинально отодвинули стулья, чтобы дать проход, одна Аня Котляр громко засмеялась, взяла Марину за плечи и силой усадила на место. Марина сделала попытку встать, но Аня, со своими руками хирургической медсестры, крепко прижимала ее и не давала двинуться.

— Жжжж! — опять засмеялась Аня. — Слова нельзя сказать человеку.

— Сказать можно, язык без костей, — Марина задыхалась от волнения, — а я слушать не хочу, и он со своей Малой нехай пугают других, а на меня, куме, не тратьте силы.

Клава Ивановна сидела белая как полотно, синие глаза сделались совсем черные. Иона Овсеич сказал, пусть выпьет стакан воды и успокоится, конфликт не стоит выеденного яйца: каждый слышит только себя, а послушать другого не хватает терпения. Что касается лично Марины Бирюк, он не имеет ничего против: она хочет идти, пусть идет, занятие по изучению выступления товарища Сталина и материалов сессии Верховного Совета СССР — строго добровольное, никто не навязывает, наоборот, люди сами глубоко заинтересованы и неоднократно обращались с просьбой. А вообще, повторил Иона Овсеич, кто не желает — скатертью дорога, догонять не будем.