Двор. Книга 2 - Аркадий Львов

— Не любишь вишневку? — удивилась Полина Исаевна. — Тогда возьми себе абрикосовую настойку или сливянку.

Адя сидел с опущенными глазами и не трогался с места, Полина Исаевна внимательно смотрела на него и вдруг заплакала: она хорошо понимает — он боится, что у тети Поли заразная болезнь. Только не надо утешать ее и говорить неправду.

Адя не утешал, он сказал, что ему пора уходить — он может опоздать в музыкальную школу.

У Ани Котляр появилась новая забота: Аде нужен инструмент, и она просила соседей, пусть узнают, где продается пианино, она отдаст последнюю юбку, за ценой остановки не будет. На первое время выход нашел Иона Овсеич у себя на фабрике в красном уголке — Аде дали особое разрешение приходить два раза в неделю, когда нет кружков. Аня сказала спасибо, но каждый день интересовалась, где были бы сейчас Давид Ойстрах и Эмиль Гилельс при таких условиях. Ионе Овсеичу не нравилась эта риторика, и он убедительно просил, чтобы Анна Котляр внимательно прислушивалась к собственным словам.

Время близилось к зиме, и в один прекрасный день, шел мелкий, как моросящий дождь, снежок, возле ворот остановилась площадка, на которой привезли пианино, сверху и с боков укрытое попоной. Площадочник и его напарник, оба с брезентовыми шлеями через плечо, взяли с двух сторон пианино, немного покачиваясь, как портовые грузчики на сходнях, дошли до парадного, разом гекнули, чтобы не сбиться с ноги, и понесли на третий этаж. Пока несли, Оля Чеперуха стояла внизу, Дина Варгафтик — наверху, и обе помогали грузчикам держать точное направление; Аня побежала вперед открывать двери.

Когда покатили по коридору, от старых роликов, которые пятьдесят лет простояли на одном месте, поднялся страшный визг. Оля закричала снизу: можно подумать, в один присест рожает весь дом. Нет, ответила Дина, родить в наше время может каждая, а достать пианино — не каждая: для этого надо иметь такого мужа, как Иосиф.

— Дина, — сказала Аня Котляр, — я к вам в кастрюлю не заглядываю.

— Можете заглядывать, — ответила Дина, — пианино вы там не найдете.

Вечером Дегтярь имел разговор с Клавой Ивановной насчет новой покупки, которую сделали Котляры: откуда, из каких источников Иосиф достал такую сумму, чтобы заплатить за пианино. Надо будет уточнить, сколько он зарабатывает у себя на заводе Ленина, хотя можно заранее предвидеть, что сумма не сойдется по меньшей мере на три-четыре тысячи рублей.

— Из каких источников? — переспросила Клава Ивановна. — Я тебе скажу. Во-первых, Аня кое-что привезла с собой из Венгрии, во-вторых, Иосиф немножко сапожничает дома по вечерам.

Иона Овсеич задумался и сказал, что надо переставить местами: во-первых, Иосиф имеет левый заработок на дому, а во-вторых уже все остальное. Отсюда возникает новый вопрос: где он достает кожу и сырье?

Клава Ивановна сказала, что Иосиф нигде не достает кожу и сырье, а использует рваную обувь и вырезает из нее куски, ему приносит один старичок.

— А подметки, а головки, а задник, а союзки? — засмеялся Иона Овсеич.

— Дегтярь, — сказала Клава Ивановна, — я сама видела старичка, который приносит Иосифу мешки с рваными ботинками и туфлями.

— Малая, — Иона Овсеич захватил нос двумя пальцами, как будто собирается высморкаться, — на фронте мы широко использовали маскхалаты: зимой — белые, летом — желтые с зелеными пятнами. Танки и артиллерию мы украшали ветками с деревьев, но это было украшение не для красоты.

— Он меня держит совсем за дурочку! — возмутилась Клава Ивановна, — Ты хочешь сказать, что старичок с мешками — это просто декорация, а на самом деле Иосиф имеет другой источник. На это я тебе отвечу: нет и нет!

Полина Исаевна, которая до этого момента спала или только притворялась, потребовала, чтобы ее муж вместе с мадам Малой прекратили свои глупые споры: люди усыновили круглого сироту, одели его, обули, купили дорогой инструмент, пусть мальчик развивает свой талант, и, вместо уважения к ним, эти двое сидят-рядят, откуда взялись такие деньги. Не украл, не убил, не ограбил — какое вам еще дело!

Иона Овсеич выждал минуту, чтобы немножко продлить тишину, и спокойно, как будто самому себе, сказал: человек, когда он долго болеет, смотрит на мир другими глазами, последний пустяк становится для него самым главным, а самое главное — пустяком. Максим Горький, когда он тяжело болел на острове Капри, не позволял себе писать, иначе картина жизни получится искаженная. А Полина Исаевна Дегтярь, урожденная Крисюк, хочет навязать всему миру свои представления, чтобы люди жили по ее правилам и с ее режимом дня.

Полина Исаевна закрыла глаза, из наружного угла века выступила слеза, секунду подержалась на месте и быстро закатилась в ухо.

— Дегтярь, — вздохнула Клава Ивановна, — а я тебе скажу, иногда больной лучше видит, чем мы, здоровые.

— Не путайте, — Иона Овсеич ударил кулаком по колену, — Христа ради прошу, не путайте!

Под Новый год во дворе получился сразу тройной праздник: прибыл демобилизованный старшина Степан Хомицкий, через два дня после него — сержант Иона Чеперуха, а тридцать первого числа, то есть уже в самый последний день, — лейтенант Зиновий Чеперуха со своей женой Катей, уроженкой города Улан-Удэ. Про Катю, хотя впереди оставалось еще пять месяцев с гаком, многие уже знали, что она в положении. Первого числа Иона Овсеич зашел к Чеперухам поздравить с праздником и попутно велел передать персональное поручение председателю женсовета Анне Котляр, чтобы взяла под личное наблюдение женскую половину семьи — будущую маму и будущую бабушку.

— А дедушку, — всполошился старый Чеперуха. — Дегтярь, ты забыл про дедушку.

Зиновий Чеперуха, который сидел на кровати и держал в руках свой протез, тоже заявил претензии товарищу Дегтярю, но уже не насчет шефства, а по поводу квартиры: в одной комнате, десять метров, живут две семьи, не говоря уже о предстоящем прибавлении.

— Дорогой Зюнчик, — улыбнулся Иона Овсеич, — ты не успел сойти с поезда и уже требуешь отдельную жилплощадь. А в городе Одессе разрушено две тысячи двести домов. Если бы не война…

Зюнчик перебил Иону Овсеича и сказал: если бы не война, у него было бы две ноги, как у всех людей.

— Хорошо, — ответил Дегтярь, — конкретно, что ты предлагаешь: кого-то выкинуть из квартиры и предоставить Зиновию Чеперухе?

— Зюня, — вмешался Иона Чеперуха, — дай сказать слово батьке: живи со своей жинкой у меня, сколько будет надо, а когда появится возможность, тебе дадут в первую очередь.

— Молодец, Иона, — похвалил товарищ Дегтярь. — Старая гвардия!

— И старая, и молодая в одно время, — ответил Иона и показал пальцем на свой гвардейский знак.

— Можешь спрятать его в карман, — остановила Оля, — и не сбивай людей с панталыку. Мы хотим услышать от товарища Дегтяря, есть шансы, что в этом году мой сын, который оставил свою ногу и полжизни на фронте, получит квартиру, чтобы можно было жить по-человечески, или нет шансов.

Шансы есть, ответил Дегтярь, и очень много, мы уделяем первостепенное внимание жилищному строительству, но дать точный ответ, как в аптеке, через полгода, или через год, или через два — сегодня никто не может.

Зиновий Чеперуха засмеялся:

— А как насчет жизни на Марсе, товарищ Дегтярь, есть там жизнь или нету?

Иона Овсеич ответил, что шутки бывают разные — удачные и неудачные, — не всегда получается удачно. На это Зюнчик возразил, что уши тоже бывают разные: одни слышат так, а другие — иначе.

— Перестаньте гиркаться, — сказала Оля, — я хочу получить от товарища Дегтяря ясный ответ: на когда мой сын может рассчитывать, что ему дадут отдельную жилплощадь?

Дегтярь развел руками, Зиновий грубо сказал, пусть спрячет свои руки в карман и не размахивает: нечего строить из себя высокое начальство и расписываться за всю советскую власть.

За всю советскую власть — нет, спокойно ответил товарищ Дегтярь, но за свой участок советской власти — да, и здесь никто ему не помешает, никто не остановит, даже сама смерть.

Катя Чеперуха удивилась, чего так долго разговаривать с человеком, если от него не зависит, обняла мужа и сказала: на кой сидеть в этой Одессе, где без хабара шагу не ступишь, лучше уехать в Улан-Удэ — свой дом, свое хозяйство, все свое.

— Катя, — скривилась Оля, — если вам так не нравится, никто насильно не держит, а насчет хабара я вам отвечу: пусть все так берут, как наш Дегтярь, люди давно уже забыли бы это слово.

Зиновий вскочил с дивана и попрыгал на одной ноге к столу:

— Никто не говорит, что Дегтярь — хабарник, но даю голову на отрез, что в Одессе найдется еще пара свободных квартир, надо только хорошо заплатить. А Дегтярь, если не знает или не умеет помочь, пусть лучше не расписывается за других: мы уделяем первостепенное внимание! Мы, мы! Кто мы?