Уранотипия - Владимир Сергеевич Березин

С отчётами вышло неважно, а вот заметки в газете принесли ему местную славу, которую он потом, не раздумывая, поменял на столичную жизнь.

Перед тем как устроиться в Иностранную коллегию, ему надлежало экзаменоваться по иностранным языкам. Он долго говорил со старым академиком – сперва по-персидски, а потом по-арабски, – а сам смотрел в низкое петербургское небо, пропитанное водой, и думал о том, как оно отличается от выцветшего неба Палестины. Когда академик стал задавать ему вопросы по-турецки, он чуть запнулся, но это не означало ровно ничего: старик уже записал в экзаменационный лист, что испытуемый сведущ в восточных языках более экзаменатора.

Но при этом Витковский понимал, что языки – лишь инструмент знания и способность распространить его. Сейчас, в неспешной прогулке по набережной, где небо смыкалось с Невой мелким моросящим дождём, он вспоминал историю из своего путешествия, когда он лежал в часовне на берегу Нила.

Этим воспоминанием он заплатил за свою любовь, и оттого теперь оно было прерывистым. Да и была ли эта часовня?

В этот момент он случайно ступил на мостовую и чудом разминулся с несущейся пролёткой.

Витковский с некоторым изумлением остановился. Чувства испуга в нём не было, он ощутил, как легко сейчас его мог убить лихач-извозчик. Но если бы он успел до этого придумать непротиворечивую теорию, то, значит, он не проиграл.

Он поднял очки из грязи, протёр их, осмотрелся и продолжил путь.

Говорят, когда человек вдруг останавливается среди своего пути, то это ангел пытается заговорить с ним: напомнить что-то или предсказать.

Один мусульманский купец как-то остановился в пути. Нужно было собрать силы, чтобы не отстать от каравана, но сил никаких не было.

Ослы отказывались идти, и на него самого накатила смертная истома. Однажды он отправился с грузом китайской ткани в Каир, выгодно продал его и не менее выгодно закупился другими товарами.

Путь его лежал через пустынные места, и он остановился у старой христианской часовни.

Там он встретил путешественника, по виду – франка. Впрочем, франк был не похож на других франков. Он ходил по часовне с верёвкой, покрытой мерными узлами, и что-то зарисовывал.

Купец был любопытен и разговорился с путешественником. Они оба были чужаками в этих местах, что располагает к откровенности. Оказалось, что путешественник хочет разобрать часовню и увезти её по частям к себе на север.

Купец спросил, не боится ли он. Тот отвечал, что сам христианин и всё, что он делает, делается с благословения христианского Бога. А христианам важно, чтобы всякая святыня была у них под боком.

Если храм находится далеко, то всегда есть вероятность, что на это место налетят какие-нибудь сарацины, как это было с храмом Гроба Господня.

Мусульманин согласился, что это довольно мудро, хотя сердце его было на стороне сарацинов, потому что Бог их был один.

С франком они говорили по-арабски, и купец выразил восхищение путешественником, что путешествует без толмача. Он сказал, что много веков тут говорят на разных языках. Купец был в Персии, где язык, кажется, произошёл от арамейского, и в этом смешении тоже нерушимость традиции. Все народы живут рядом, мы разрушили храм Соломона тогда-то, но после мы же восстановили его. Нет нужды, как вы называете Бога: Он един.

Чужестранец подивился учёным речам купца и спросил, чем его собеседник занимался раньше. Купец рассказал, что учился картографии, но обстоятельства заставили его бросить это дело. Франк не стал более расспрашивать, потому что восточный этикет запрещает задавать вопросы, ответы на которые могут оказаться неприятными.

Когда-то тут говорили на арамейском, а римляне оберегали свою латынь от соприкосновения с подлыми людьми. Власть всегда говорит со своим народом на нечеловеческом языке – даже пытаясь говорить на арамейском. Это свойство власти, так ей назначено общественным сознанием. Впрочем, купцы, как и путешественники, быстро учат языки. Это входит в их образ жизни, точно так же, как умение разжечь костёр или лечить себя в пути от неизвестных болезней.

Они простились, и купец оставил чужестранца среди подвижных камней, что готовились начать своё путешествие.

Он вспоминал свою жену. Жена была на сносях, когда он отправился в путь. У них долго не было детей, так что даже дочь казалась подарком, хотя на Востоке девочки ценятся куда меньше мальчиков. Старухи, знавшие древние приметы, говорили, что по форме живота беременной женщины могут определить, кто живёт внутри. Но купцу это было неинтересно. Главное, его жизнь продолжалась там, внутри, росла и крепла.

Брак их произошёл не по сговору. Купец увидел свою жену случайно, когда она наполняла кувшин у источника. Подробнее он сумел рассмотреть её только наутро после свадьбы, когда свет, допущенный сквозь маленькое окошко, косо упал на её лицо.

Но отец всё равно выгнал его из дома. Теперь он был никем, а купцом может быть всяким. Это хорошим купцом быть сложно.

У них особое чутьё на удачи и неудачи, но на этот раз ему пришлось спрятать чутьё в кошель. Накануне к молодому купцу явился странный человек. Он предложил ему отвезти в Иерусалим мешок с золотом. За перевоз купцу полагался процент, причём особый, куда выше обычного.

Он понюхал монеты. От них исходил странный запах. Потом попробовал на зуб. Нет, монеты не были фальшивыми, но что-то в них было не то.

Купец вспомнил о слухах про старого еврея, что живёт то в Константинополе, то в Яффо, то в Иерусалиме и может делать золото из оловянных ложек.

Аллах впрямую не запрещает изобретение машин, даже тех, что превращают один металл в другой. Иное дело – ссудный процент.

Но всё же на этом золоте было какое-то проклятие. Он запрятал свёрток с монетами внутрь тюка с шёлком и двинулся в путь.

Он ехал на осле и вспоминал науки, которым учился. Возможно, если бы он следовал наставлениям отца, то жизнь сложилась бы иначе. Он стал бы не купцом, а учёным. Он рассказывал бы ученикам о древних и новых картах, а они благоговейно записывали каждое его слово, сидя кружком.

То, что привлекало его, были карты. Ему нравилось, что весь мир можно описать, погрузив в лист бумаги. Карты позволяли взглянуть на мир сверху, а значит, почувствовать себя ближе к Богу. Совсем немного, так, чтобы не навлечь на себя гнева Аллаха. Но в конце концов, Синдбад тоже видел землю сверху, когда летел на своей гигантской птице.

На арабских картах не было диковинных животных и полуголых существ с трезубцами и копьями,