Прикосновение к огню - Александр Васильев

Пробираясь по канаве, Орленко добежал до крайнего гнезда. Командир расчета, скуластый сержант с рассеченной бровью, увидев человека в гражданском, с винтовкой, выхватил из-за пояса гранату. Но догадавшись, что это не диверсант, а свой, обрадовался.

— Располагайтесь здесь, — он показал рукой вдоль берега, — и окапывайтесь. Лопаты есть?

— Нет…

— Что же вы… — Сержант кинул на бруствер свою маленькую саперную лопатку. — Только скорее! — предупредил он. — А то, видите, немцы сейчас вброд пойдут.

Орленко, облюбовав для себя заросший кустами холмик на берегу, с лопатой и винтовкой в руках пополз к нему. Ополченцы ползли следом.

Но окопы вырыть не удалось. На том берегу послышались крики, и командир отряда сквозь кусты увидел длинную зеленую цепь немцев, спускавшихся к воде. Их было много, наверное, не меньше батальона. Но пограничники не стреляли, и ополченцы, глядя на них, тоже не стреляли. «Хотят подпустить ближе», — понял Орленко и вспомнил знаменитую «психическую атаку» из фильма «Чапаев». Но немцы не были похожи на каппелевцев — они не шли молча, а вприпрыжку бежали по мели и орали хриплыми, натужными голосами.

Орленко с каким-то смешанным чувством страха и любопытства наблюдал за гитлеровцами. Один из них, широколицый, с галунами на погонах, бежал прямо на него. «Кто он — унтер?» Петр Васильевич еще держал фашиста в прорези прицела, и вдруг слева заговорил пулемет. За ним другой, третий… Крик на реке прекратился. Но тут же с того берега ударили десятки минометов. Над головой словно пронесся ураган и разорвался грохотом за спиной. Кусты затрещали от осколков, один оцарапал ухо, другой руку. «Жив!» — радостно промелькнуло в мозгу у Орленко, он даже не поморщился от боли. Он едва успевал перезаряжать винтовку — возле него на траве дымилось уже с десяток пустых гильз. Унтера перед ним уже не было. Цепь немцев разорвалась и превратилась в редкий частокол, который, однако, продолжал приближаться. Теперь прямо на холмик бежали двое солдат: один высокий, рыжий, без пилотки, с засученными по локоть рукавами, другой коренастый, в мокром по грудь мундире. Орленко выстрелил, и долговязый, словно споткнувшись, упал на колени, ткнулся носом в воду. Коренастый остановился и, прижав автомат к животу, застрочил. Орленко едва успел спрятать голову: пули застучали в дерево, разбрасывая вокруг щепки… И вдруг автомат смолк. «Ура!» — крикнул кто-то сзади. Над головой камнем пролетела граната и разорвалась в воде. Орленко выглянул. Теперь река была пустой, только на песчаной отмели лежало несколько трупов. Вода перекатывалась через них, шевеля одежду…

В последующие два-три часа немцы предприняли в этом месте еще ряд атак, но уже не таких, как прежняя, а вялых, словно нерешительных. Они добирались вброд до середины реки и, осыпав ополченцев градом пуль, отходили обратно. Уже потом Орленко понял, что это было прощупывание сил. Но тогда… Тогда он стрелял в отдельных вырвавшихся вперед солдат и радовался, что его люди, вооруженные лишь винтовками, не пропустили на берег ни одного фашиста.

Но слева, у моста, зловещий грохот все нарастал. Тяжелые взрывы следовали один за другим, заглушая непрерывный стрекот пулеметов и автоматов. В небо взлетали столбы дыма, земли и камней. Судя по всему, дела там были плохи: несколько раз к Орленко прибегал посыльный из комендатуры и просил ополченцев помочь защитникам моста.

К полудню отряд уменьшился почти втрое. Второй взвод оттянулся к заставе, раненых унесли в тыл, человек двадцать по приказу из комендатуры направили на другие участки… Здесь, у водокачки, осталось не больше сорока ополченцев. Но теперь они были опытнее: хорошо окопались и вели огонь не беспорядочно, как раньше, а умело и бережливо, держа на счету каждый патрон. Орленко, который только что узнал от посыльного о выступлении Молотова, был уверен, что стоит продержаться еще какой-нибудь час и на помощь им обязательно придут войска. Дивизионная артиллерия уже вела огонь по вражескому берегу. За себя и своих людей он почему-то не беспокоился. «Как бы там немцы ни старались, что бы ни делали, — думал он, — мы не уступим им ни клочка этой земли, ни за что и никогда!»

И все-таки им пришлось отойти. Вскоре снова прибежал посыльный и передал приказ коменданта об отходе.

— Снимайтесь отсюда быстрее, а то вас могут здесь окружить, — крикнул он убегая.

«Значит, все-таки немцы где-то прорвались!» — догадался Орленко.

Он подозвал Циркина.

— Поднимай свой взвод!

— А вы?

— Мне оставь человек пять: мы вас прикроем.

— Нет, уж пойдем вместе!

— Выполняйте!

Ополченцы отходили снова дворами. Неподалеку от Плаца на Браме они встретились с пограничниками из заставы Патарыкина, и те сказали им, что на площади уже немцы, которые вышли на главные улицы — Мицкевича и Словацкого, и рвутся к парку. Оставался только один путь — вдоль набережной к кладбищу и дальше на Пралковцы. «Пойдемте вместе!» — предложили бойцы.

Пробравшись между кладбищенскими крестами и склепами, они вышли на большую поляну, ведущую к подножию холма. Здесь их догнал Патарыкин и передал новый приказ, теперь уже командира погранотряда Тарутина: не доходя до села Пралковцы, на северном склоне занять боевой рубеж, с тем чтобы не дать противнику выйти на дорогу Перемышль — Хыров.

Секретарь горкома яростно вгрызался лопатой в землю. Его глаза заливал пот, ладони были в крови. Он не отдыхал. «Только бы успеть окопаться, пока не подошли немцы!» — билось у него в мозгу.

Вражеская артиллерия уже начала артобстрел. Противник бил шрапнелью. Прилетело звено «хейнкелей» сбросило бомбы и улетело. «Приготовиться к отражению атаки!» — понеслось от бойца к бойцу. Руководивший обороной капитан-пограничник словно прилип к биноклю. «Идут!» — крикнул он.

Вдали показались вражеские пехотинцы. Зеленые фигурки сбегали по лесистому склону Замковой горы и рассредоточивались по кустам, обрамлявшим поле. Слева от них ехали по шоссе мотоциклисты с пулеметами и минометами, установленными в колясках.

— Аристократы! — проговорил стоящий рядом с Орленко в траншее пограничник. — Хотят и нас выбить, и сапоги в пыли не замарать.

Он выругался и выстрелил. Мотоциклисты, не останавливаясь, ответили. Застрочили пулеметы, засвистели мины…

Орленко снова стрелял, с беспокойством ощупывая пустеющий карман. Патронов осталось мало — всего две или три обоймы. А ведь еще утром ему казалось, что полсотни патронов может хватить черт знает на сколько. Он с завистью посмотрел на вещмешок с патронами, лежавший у ног бойца. Тот, перехватив его взгляд, подвинул мешок ногой.

— Бери! — сказал он. — Только не трать зазря…

Солнце уже висело над Винной горой, когда бой прекратился. Немцы после безуспешных попыток выйти к полотну железной дороги утихомирились. Зеленые фигурки поползли обратно на Замковую гору, уехали и мотоциклисты, оставив на шоссе несколько разбитых машин. Пограничник усмехнулся:

— На ужин поехали! — Он сел на бруствер, свернул цигарку и протянул кисет. — Закуривай, отец, рабочий день закончился.

«Отец!» — Орленко усмехнулся в душе и мысленно посмотрел на себя со стороны: небритый человек в помятом пиджаке, перепачканном землей и кровью… «Хорош же ты, хозяин города!» Но он не чувствовал обиды. Наоборот, ему было приятно, что боец разговаривает с ним как с равным: значит, он воевал неплохо…

— Петр Васильевич! — услышал он голос Циркина. — Вас зовут.

— Кто?

— Васильев.

— Чего ему надо?

— Ранило его.

— Ранило?

Орленко поднялся и пошел за Циркиным.

Железнодорожник лежал на траве бледный, с беспомощно раскинутыми руками. Над ним на коленях стоял другой ополченец, выполнявший роль санитара. Он прикладывал к боку раненого тампоны из ваты и тут же отбрасывал в сторону. Вата быстро пропитывалась кровью, боец умирал.

Увидев Орленко, Васильев слабо улыбнулся.

— Ну что, товарищ секретарь, я оправдал себя перед партией?

Он закрыл глаза. Секретарь горкома нагнулся к нему, взял за руку, пожал ее, хотел сказать что-нибудь, но не успел…

Васильева похоронили здесь же, в окопе.

А вскоре, когда поле окутали сумерки, бойцы покинули и этот рубеж. Поступил приказ отойти еще дальше на юг, к селу Нижанковичи. Там, как сообщил связной, собрались все командиры во главе с самим генералом.

В большой комнате с занавешенными окнами горел яркий свет. Люди шумели. Орленко поставил свою винтовку в угол и огляделся. Командиров было человек тридцать, большинство из них он хорошо знал.

— Иди сюда, Петр Васильевич! — услышал он голос Тарутина. — Ты что там стоишь как бедный родственник?

Начальник погранотряда, сидевший на диване рядом с командиром дивизии полковником Дементьевым, подвинулся, освободив место.