Тревожная ночь - Марк Симович Ефетов

23

Тепловозик проходил по второму километру там, где детская дорога идет мимо запасных путей большой железной дороги.

За рычагами управления сидел Толя Сечкин, а Поликарп Филиппович стоял рядом, приглядываясь и прислушиваясь к тому, как идет локомотив. Вблизи узкой колеи, по которой медленно шел тепловоз, гремела, звенела, свистела обычная утренняя суета станции Большие Березки. Маневровый тепловоз сновал туда-сюда, подталкивая вагоны. Цокали связки. Играл рожок стрелочника, заливисто свистели составители.

Шум с маневровых путей доносился и сюда, на тепловозик. А еще тут было слышно, как за простенком дышит машина, как движутся маслянистые поршни и вращаются валы. Легким движением рычага Толя ускорял это вращение, и тепловоз набирал ход.

— Тише! — командовал Поликарп Филиппович.

От чуть заметного движения Толи тепловоз плавно замедлял ход.

— Песочек, — приказывал Кныш.

И Толя отвечал:

— Даю песочек!

И на рельсы перед колесами тепловоза сыпались две струйки песка, и это спасало поезд от скольжения по обледенелым рельсам.

Да, в то утро железнодорожникам на станциях Березки, и Большие и Малые, было трудно работать. Снег подтаивал, а ветер тут же превращал его в лед. И рельсы от этого и шпалы блестели, точно их покрыли прозрачным лаком.

Трудно было идти Миньке в такой гололед. А шел он к Поликарпу Филипповичу. Вот и переход через пути. И так-то Минька не любил карабкаться по крутым ступенькам перехода, а тут еще гололед. Люди поднимались и спускались по лестницам, боясь хотя на миг от перил оторваться. Не лестница, а каток.

«Нет, — решил Минька, — сделаю, как Женька: спрыгну с платформы и побегу прямо через пути».

Он так и сделал. А вот теперь шел и каялся. Между путями были ямки, кочки и горушки — все такие скользкие. Ногу на них поставишь, а она подворачивается. И время Минька упустил: опоздал из-за этой трудной дороги. Серебристый тепловозик уже мчится, наверно, по путям. Отошел Поликарп от станции. Где его теперь ловить? Вот беда…

А тепловозик действительно отошел уже от станции Малые Березки и взял разгон. Ветер бил в лобовое стекло, с легким посвистом обтекал кабину. Все чаще и чаще щелкали стыки рельсов. Мимо окон пролетали большие черные железные корыта с углем, которые почему-то называются, как красивые итальянские лодки, гондолами. Темно-синий маневровый тепловоз толкал по путям огромные белые вагоны-рефрижераторы, проще говоря — холодильники, и наливные цистерны, похожие на одногорбых верблюдов.

— Тише! — скомандовал Поликарп Филиппович.

Он увидел, как через обледенелые шпалы карабкается Минька. Длинное пальто путается в ногах, ноги разъезжаются. Вот Минька поскользнулся и, стараясь сохранить равновесие, ухватился руками за горушку, встав на четвереньки. Вот он стал выпрямляться. А сзади на Миньку надвигался состав: маневровый тепловоз толкал вагоны-холодильники вперед. Поликарп Филиппович понял, что машинист не видит, что делается перед ним на путях. Как говорят железнодорожники в таких случаях: обзор впереди был закрыт. Правда, на переднем вагоне, прицепившись к боковой ступеньке, держась руками за скобу, едет сцепщик. Он внимательно следит за тем, что делается на путях, и в случае опасности сигналит свистком. Свисток висит у него на груди. А опасность-то вот она! Минька, занятый тем, чтобы выкарабкаться из тяжелого и скользкого положения, в какое он попал, совсем забыл, что на железнодорожных путях надо смотреть во все глаза и во все стороны.

Нет, не оборачивается Минька.

Поликарп Филиппович видит, как сцепщик подносит к губам свисток и, конечно, свистит. Но здесь, в кабине тепловоза, свистка не слышно. Поликарп Филиппович видит все происходящее, как на экране немого кино. Сцепщик машет рукой, надувает щеки, свисток дрожит у него в губах, а звука не слышно.

Не слышит свистка и Минька: огромная шапка плотно накрыла его голову.

— Ой! — вскрикнул Толя и сам, без команды Кныша, нажал на тормоз.

А Поликарп Филиппович толчком раскрывает дверцу тепловоза и соскакивает на пути. Если громко закричать, может быть, Минька услышит, но от крика растеряется, рванется не в ту сторону или испугается, споткнется, упадет. Нет, кричать не нужно. Вот и сцепщик, соскочив на землю, бежит к Миньке. Но Кныш ближе. Еще секунда, и Поликарп Филиппович сталкивает Миньку с рельсов, спотыкается, падает…

24

На детской железной дороге имени машиниста Поликарпа Кныша я был ранней весной. В лесу еще лежал белый снег, а возле станции Березки Малые на ивах уже распушились белые стрелки. Березки ж, растущие вокруг станции Березки, выглядели совсем по-праздничному. На тоненьких стволах их, точно огоньки, сверкали солнечные блики.

Торжественная пионерская линейка состоялась на площадке перед станцией Малые Березки. Я видел Митю и Витю, которые, как самые высокие, стояли на правом фланге. Следующим в строю стоял Толя, а рядом с ним — Женя.

Сбоку, за барьером, толпились взрослые жители Березок и те, что приехали из города на открытие памятника машинисту Кнышу.

Медленно, как бы задумчиво сползло белое покрывало, и я увидел Поликарпа Филипповича. Бронзовое лицо его смотрело ласково. Он был в фуражке машиниста, а на груди его красовался значок почетного железнодорожника. Сотни ребячьих глаз смотрели на своего учителя, и я читал на их лицах: «Клянемся, дорогой Поликарп Филиппович, быть такими же честными и смелыми, как ты».

В то утро на площади у станции Березки я пережил минуты, которые мне не забыть никогда. Это было, когда высокий седой Кущин и маленький Минька стали на колени у пьедестала памятника Кнышу и положили сюда первые цветы — синие подснежники.

Это было, когда сотни мальчиков и девочек произнесли здесь, на площади, свое торжественное обещание:

«Я, юный пионер Советского Союза, перед лицом своих товарищей торжественно обещаю: горячо любить свою Советскую Родину, жить, учиться