Тревожная ночь - Марк Симович Ефетов

— Иди, Минька, иди. Тебя позовут через минутку.

Минька вернулся через пять минут и молча уселся на табуретку.

— Что такой грустный? — спросил Поликарп Филиппович.

— Так.

— Нет, Минька, так ничего не бывает. Обидел тебя кто?

— Да не… А тебе, Поликарп, воды попить давали?

— Когда?

— Ну тогда, в ту ночь, когда на кране привезли.

— Не помню, Минька. А что?

— Нет, ты скажи, давали?

— Давали, наверно. Ты почему спрашиваешь? Ну что насупился? Теперь все хорошо. Скоро на тепловозе поедем, Минька…

— Знаешь, Поликарп, — сказал Минька, — у меня есть знакомая девочка, Леночка…

— Знаю. Она дочка моего врача.

— Ага. Она мне щегла в клетке подарила. Живого. Я его из клетки выпустил, а он как налетит на стекло в окне — и разбился.

— Совсем?

— Не совсем. А кровь пошла. Ему больно было. Он клюв раскрывал. Я хотел ему дать воды попить. А Женька сказал: «Не надо. Побеги за мамой. Что мама скажет».

Митька провел ладонью по глазам и вытер ставшие мокрыми щеки.

— Ну, ты не плачь, — сказал Кныш. — Помогла мама твоему щеглу?

— Я пока маму привел, он уже умер. А если бы я дал щеглу попить, он был бы живой. Знаешь, Поликарп, как сейчас птицы поют?

…Этот разговор происходил весной. А в один из летних дней начальник ДЖД приказал юным железнодорожникам выстроиться на перроне. В этот день Поликарп Филиппович впервые появился на станции Малые Березки. Вместе с Кущиным он прошел вдоль строя машинистов и кочегаров, дизелистов и стрелочников, диспетчеров и начальников станций — всех железнодорожников ДЖД, из которых старшему не было и пятнадцати лет.

Поликарп Филиппович шел, отвечая аплодисментами на бурные рукоплескания своих юных друзей. А его друг Минька шел рядом с ним, думая о том, когда же и он будет приходить на ДЖД не как гость, а как хозяин. Так, как сюда приходит его брат Женька и другие юные железнодорожники. И еще Минька думал о том, как хорошо, что Поликарп выздоровел. Одним словом, хорошо было у Миньки на душе. Разве мог он в то утро предполагать, какие тяжелые события ждут его впереди?

22

Прошел год с тех пор, как болел Поликарп Филиппович. Снова белым-бело за окном. Снова мороз разукрасил окно затейливыми узорами. Тишина. Где-то поет петух. Взошло солнышко, чуть потеплело, оттаяли морозные занавески, и за окном зачастило:

«Кап-кап… кап-кап…»

Точно часы секунды отсчитывают.

Минька сидит в большом кресле Кныша, поджав под себя ноги, как турок.

Обычно по утрам Поликарп Филиппович пьет чай с баранками.

Баранки висят на стенке большим ожерельем. Чай вкусный, душистый, сладкий.

Поликарп Филиппович спрашивает:

— Хочешь, развяжу? Целую баранку дам?

— Нет. Так интереснее — из связки ломать. А почему на календаре черные полоски?

— Траур. В этот день умер Ленин.

— А ты, Поликарп, помнишь?

— Помню. Вызывальщик в ту ночь сильно стучал мне в окно.

— А кто это вызывальщик?

— Должность такая была. Телефонов у машинистов и кочегаров не было. Если срочно человек нужен, к нему шел вызывальщик. А в ту ночь, помню, морозище был лютый. Окна были наглухо замазаны. Вызывальщик крепко стучал, пока разбудил.

— Зачем разбудил?

— В партийный комитет срочно вызывали всех коммунистов.

— И ты пошел?

— Конечно, пошел. Собрались мы все: машинисты, кочегары, смазчики. Кто прямо с паровоза, кто со склада — черные от угля. Секретарь парткома прочитал нам телеграмму из Москвы:

«Двадцать первого января в шесть часов пятьдесят минут вечера умер Владимир Ильич Ленин».

— Ты плакал?

— Плакал… — Поликарп Филиппович подвинул Миньке чашку. — Ты пей чай-то? Хочешь, горячего налью?

— Не. Не хочу. А кто у нас теперь за Ленина?

— Партия.

Минька вздохнул:

— Это хорошо. Партия никогда не умрет. Правда?

— Правда… Слышишь, Минька, скорый прошел? Мне пора начинать собираться. Сегодня будем тепловозик обкатывать после ремонта.

— Я к тебе приду, Поликарп.

— Не надо. Скользко очень. Слышишь капель: «кап» да «кап», «кап» да «кап». Как в апреле…

— Все равно приду…

Они вышли вдвоем и постояли на крыльце, где дороги расходились: Миньке налево, домой, а Поликарпу Филипповичу направо, к станции Малые Березки.

Кныш достал из кармана часы, щелкнул крышкой:

— У меня еще есть время. Смотри, Минька, весна в январе. Чудо!

— Что? Чудо? Поликарп, а ты мне дашь слово коммуниста?

— В чем?

— Ну, скажи, дашь!

— Если смогу выполнить, дам. Только скажи — что?

— Сможешь. Только дай слово коммуниста. Я знаю, что его нельзя не выдержать, ни за что нельзя. Правда?

— Правда.

— Так вот, дай мне слово коммуниста, что, если будет война, ты не будешь отдавать мне свой хлеб — ни крошечки.

— Минька, ты что?

— Не перебивай. Я знаю: в одной книжке мне мама читала, как Ленин встретил ребенка, когда была война, и узнал, что мама у этого ребенка умерла. Она отдавала своему ребенку свой хлеб, а сама умерла… Ну, я пошел, Поликарп. А ты помни, что дал мне слово. Не забывай!

…Далеко за соснами прошелестела электричка. Ветер прошуршал снеговой пылью. Минька шагал по направлению к своему дому, как обычно, в нахлобученной на уши большой шапке, в длинном, до пят, пальто. Рукава у Минькиного