Эх, Малаховка!. Книга 2. Колхоз - Елена Поддубская

– Товарищи, я очень благодарен вам, что вы приехали к нам на помощь, – кричал председатель, поворачиваясь по сторонам с одинаковой регулярностью, как флигель; что тоже говорило об опыте выступления перед публикой.

– Партию благодари, – тихо ответил мужчине Стас и заткнулся от лёгкого поддыха от Стальнова.

– И комсомол, – поддержала Доброва маленькая Рита Чернухина, надеясь что и ей сосед Стаса уделит внимание. Но Володя только покачал головой, не удостоив девушку даже взглядом.

– Сейчас я расскажу вам, как мы будем жить и работать этот месяц.

– Эти полтора месяца, – язвительно поправила Кашина, шаловливо косанув глазами на Стаса и тут же наградив соперницу по перепалке взглядом суженных глаз. Про то, что срок практики увеличен с четырёх до шести недель, студентов «обрадовали» ещё на привале, во время обеда. С тех пор Кашина не переставала сокрушаться на эту тему. Добров на её слова промолчал, но его одобрение Ира все же заметила.

– Не женщины, а прямо комитет по поддержке, да Стас? – откомментировал сухо Стальнов, закусив верхнюю губу нижней.

– Жить вы будете вот в этих бараках, – мужчина развел руки по сторонам, весело обернулся и посмотрел на унылую толпу преподавателей на крыльце строения, ближнего к стоянке.

– Бараках? – глаза Шандобаева округлились и стали большими, как у европейца, – Мы шито на войне?

– Серик, не обращай внимания, – посоветовал Малкумов. Сам он тоже загрустил и подумал, что мысли о том, что в совхозе легче знакомиться с девушками, чем в институте на занятиях, не совсем верны.

Из толпы уверенно протянул руку Ячек. Председатель приветливо кивнул Мише, разрешая вопрос, но тут же, похоже, пожалел, так как сказанного не понял. Парень проговорил громким голосом, выйдя на шаг вперёд:

– Товащирь пердседатель, а почему бараки занываются бараками?

После такого толпа заржала и тут же принялась цитировать наизусть «товащирь пердседатель». Гофман весело ухмыльнулся, поняв, что новая кличка для Ветрова придумана. Пока все смеялись и шутили, Ячек пристально смотрел на худого и заросшего правителя колхоза, ожидая ответа.

Вместо председателя, глаза которого разъехались: один держал под прицелом странного рыжего студента, другой косил на руководство института, ответила Горобова:

– Ячек, встать в строй и все вопросы потом и мне лично. Ясно? Он – дизлексик, – тихо пояснила Наталья Сергеевна председателю. Ветров кивнул, но на всякий случай отодвинулся от толпы студентов подальше. Ячек неудовлетворённо вздохнул:

– Вот всегда так. Самое итнересное – топом.

– Не обращайте внимания, Николай Петрович, – попросила Горобова, предлагая жестом продолжать речь. Ветров пару раз хмыкнул, проверив голосовые связки, потом стал говорить, избегая смотреть в сторону рыжего парня со странным диагнозом.

– Работать вы начнёте с завтрашнего дня, сразу после еды и на вот этом поле, – председатель указал рукой на землю начинавшуюся за зданием столовой и уходящую далеко к горизонту.

– Славная перспектива для переваривания пищи, – ухмыльнулся Штейнберг, пощупав толстенький животик.

– Работаем пять дней полностью и в субботу только утром, – Тут Ветров радостно улыбнулся, давая понять, что такой распорядок – снисхождение для студентов. Сами-то деревенские в моменты посева или сбора урожая ни дней, ни часов, проведенных в полях, не считали, это точно. На слова председателя только тяжело выдохнули общим «уф», ожидая очередных принудиловок. Но следующая информация оказалась более приятной.– Баня – два раза в неделю, – заверил Ветров, всё также улыбаясь. Этот неразделённый оптимизм как солнечный зайчик пробежал по рядам, вызывая кое у кого подобие улыбок.

– Три раза, – Горобова не торговалась, требовала, поясняя, – Обеспечьте баню хотя бы три раза в неделю, Николай Петрович, – именно добавление имени-отчества председателя, сыграло на безотказность. Председатель тут же согласно задрал обе руки, сдаваясь:

– Хорошо. Только нашего кочегара Матвея нужно предупредить, чтобы он, по привычке, третий раз не промухал. Но это я беру на себя. Все инструкции по работе вам завтра утром даст наш главный агроном Сильвестр Герасимович Эрхард. – Услышав подобные метрические данные агронома, даже истинные носители русского языка сглотнули слюну. А Серик с Арменом только бессильно переглянулись. Но председатель этого не заметил. Вернувшись к знакомой теме, он продолжал говорить с прежним энтузиазмом, пытаясь нарисовать картину счастливого коллективного труда. Но чем больше мужчина говорил, тем меньше оставалось веры в его слова. – Столовая начнёт работать уже сегодня вечером, правда, в связи с тем, что котельню, обогревающую ваши бараки и подсобные помещения, затопили только в обед, ужин будет холодным, скорее всего – варёная картошка и овощи. Распорядок дня и режим работы столовой вам объявит дополнительно ваша уважаемая Наталья Сергеевна. – Ветров вынул из кармана куртки листок, сложенный вчетверо и протянул Горобовой, – Тут указаны все часы для обеих смен. Увы, столовая, – Ветров указал большим пальцем за первое здание, не глядя в ту сторону, – не может вместить сразу всех. Но это уже организационные процессы, которые я предлагаю решить вашему начальству так, как всем вам удобнее. Я буду появляться здесь регулярно. Я постоянно езжу по полям. Такое сейчас время, в кабинете не усидишь. Если возникнут вопросы или жалобы – звоните мне, Наталья Сергеевна; телефон там указан.

Председатель закончил речь, нахмурил лоб, подумав о чём-то, возможно о том, не лишней ли была последняя фраза. С момента начала жатвы зерновых и по сей день увидеть председателя совхоза в правлении не удавалось ещё никому. Но не стал вот так сразу пугать горожан, решив, что всё равно, если понадобится что срочно, то секретарша найдёт его и на передовой, а потому зааплодировал. Студенты с двух сторон покосились на мужчину, неуверенные, что примеру стоит следовать. Наталья Сергеевна, подмёрзшая на усилившемся за последний час ветру, поправила шарфик и берет, подошла совсем близко к председателю совхоза, и, демонстрируя солидарность, тоже захлопала. Жидкие аплодисменты раздались в кучке преподавателей. Студенты бездействовали. Оглядываясь на жилые помещения и длинную трубу низкого строения перед ними, почему-то действительно хотелось сравнить место в крематорием. И заявление Доброва о железной проволоке показалось теперь не жестоким или кощунственным, а скорее справедливым и уместным.

– Надеюсь сторожевых собак у них тут не будет? – подытожила мысли всех Таня Маршал.

В это время между ног Горобовой просунул лохматую морду Золотой, которого Бражник спустил с рук, и заскулил. По рядам строя прошёл ответный вой. Человеческий.

12

– Игнат? – Николина стояла около двери в одну из комнат общежития на втором этаже и стучала в третий раз. В комнате горел свет, но оттуда не доносилось ни звука. Подумав, Лена решила не вторгаться в чужое пространство и тихо побрела по коридору, но за поворотом коридора, сзади девушки, послышались шаги. Лена остановилась, дождалась идущего и переспросила в темноту. – Игнат?

Навстречу Николиной вышёл из изгиба коридора очень высокий и худой парень. Он еле отрывал ноги от пола, шаркая кожаными шлёпанцами. Весь внешний вид его и вправду напоминал затравленного пса: всклокоченные тёмные волосы были влажны после умывания и торчали длинными прядями, как торчит шерсть у собаки, вылезшей из реки. Длинный нос, которым парень то и дело подёргивал, нервно и коротко втягивая воздух, как делают, когда удерживают сопли, был перепоясан светлой полоской от солнечных очков. Красивые, печальные глаза под насупленными бровями кололи.

«Симпатичный, но очень уж какой-то несчастный», – промелькнуло у Николиной. Рассматривая друг друга, молодые люди сближались медленно в полутёмном коридоре. Каждый соблюдал осторожность. Подойдя совсем близко, парень кивнул:

– Да, я – Игнат. Что нужно? – Голос юноши был ломаным, с хрипотцой, каким он бывает у четырнадцатилетних подростков, вступивших в фазу полового созревания. Лене это показалось смешным, Игнат был её ровесником.

– Привет, – голос девушки звучал по-доброму и во взгляде присматривался след улыбки, – А я – Лена Николина. Мне про тебя дежурная на проходной сказала. Пошли ужинать?

Парень разглядывал Лену с настороженностью и недоверчиво молчал. Николина тоже ничего не говорила. Игнат трижды шмыгнул носом и сглотнул слюну, отчего острый кадык на его худой и длинной шее прыгнул снизу-вверх.

– Я не хочу есть. – Голос был надломленным, совсем неестественным. Николина засомневалась в искренности ответа:

– Ну да?! А у нас на ужин жаренная картошка.

Даже при слабом вечернем свете было видно, как лицо юноши полосонула боль: губы сначала задрожали, потом сжались в узел, на скулах появились провалы, брови на переносице сошлись.