Новое оружие - Василий Анатольевич Криптонов

Они — так только, следом мотаются, чуток колдовать помогают. Ну и поумнее обычных зверей. Речь человеческую понимают. Некоторые, вон, даже говорить умеют.

— Государю императору — ура! — подтвердил Джонатан и вернулся к чистке оперения.

— Говорю же, тебе фамильяр особенный достался, — продолжала Мурашиха. — Он в линиях вероятности живёт.

— Видит линии вероятности? — не понял я.

— Ладно — видит! Он в них — живёт. — Мурашиха многозначительно подняла палец. — Нет для него ничего, кроме этих линий. Он и вместо тебя только узел видит, из линий скрученный.

— И что ему тогда так во мне нравится?

— Поди спроси, — усмехнулась Мурашиха.

— И что он мне ответит? «Государю императору — ура!»? — пожал я плечами. — Кстати, откуда он это взял? Неужели великая княжна научила?

— Где взял — там уже нету. — Мурашиха явно устала говорить и начала брюзжать. — Ишь, пристал! Чего, да кого, да откуда! Всё-то тебе знать надо, княже! А спрашивается, чего ты с этим знанием делать-то станешь? Легче тебе от него будет?

— Мне «легче» не надо, бабка Мурашиха, — отрезал я. — Мне надо картину в целом видеть. Ещё с прошлой жизни ненавижу, когда меня втёмную используют — показывая только тот кусочек, что мне положен.

— Ну вот он — видит, — вновь указала Мурашиха на Джонатана. — Пожалуйста! Всю-превсю картину. А сказать может только одно, что государю императору — ура! Ты точно хочешь так же много видеть?

Ответа у меня не нашлось. Я помолчал, глядя, как Мурашиха хлебает чай. Посмотрел на Джонатана. Уже собирался встать и уйти, когда Мурашиха вновь подала голос:

— Пригодится он тебе ещё. Ох, пригодится…

— Опять намёки? — нахмурился я.

— Да какие намёки? Прямо говорю, — оскорбилась бабка. — Ты ж, солдафонская твоя душа, намёков не разумеешь. Тьма тебя заметила и глаз с тебя не сводит, вот что! Боится она тебя. Потому и не кидается пока дуром, хотя только того и жаждет. Давит осторожно, а мир — чувствует. Вот и будет с тобой всякая дрянь происходить. Тут авария, там — драка на ровном месте, али ещё чего похуже…

«Драка на ровном месте», — пронеслось в голове у меня. Вспомнил, как три часа назад отбивался от внезапной атаки Жоржа Юсупова.

—… А станешь искать, кто стоит за этим — никого не найдёшь, — продолжила Мурашиха. — Потому как враг у тебя один остался — Тьма.

— Как бы этому врагу в глаза-то посмотреть, — вздохнул я.

— Посмотришь, не сомневайся. Пророчество гласит, что Тьма за Светом придёт. Вот тогда и начнётся битва! Там уж знай — не зевай, да с чайки своей глаз не своди.

— Ну вот, погнали всё-таки загадки и намёки, — закатил я глаза. — Терпеть не могу. Может, хватит уже?

— Неблизкий и трудный путь тебе предстоит, — бормотала Мурашиха, словно не услышав меня. — В тёмном лабиринте блуждать будешь. Но если света в душе хватит — то и сам выберешься, и Свет спасёшь.

— Мурашиха! — повысил я голос. — Ты обещала прямо сказать!

— Прямо и говорю! — совсем обиделась старуха. — Прямее некуда! А теперь иди. Ступай-ступай, куда шёл! И птицу свою забери, пока не нагадила мне тут.

— Джонатан, нас оскорбили, уходим, — объявил я, поднимаясь.

— Государю императору — ура! — Оскорблённый Джонатан взлетел мне на плечо и пронзительно крикнул на Мурашиху.

— Ишь! — погрозила та пальцем. — Нашли друг друга! Над пожилыми людьми глумятся!

— Да ладно тебе, пожилая, — улыбнулся я. — Ещё десятерых таких, как я, переживёшь… Бывай. Спасибо за те крохи информации, которые посчитала возможным мне скормить.

Я вышел из хижины, провожаемый неразборчивым ворчанием, добрался до своей машины. Отогнал стайку ребятишек, которые крутились вокруг, и сел за руль. Джонатан умостился на пассажирском сиденье рядом.

— Значит, линии вероятностей, говоришь? — посмотрел я на него. — Это, конечно, хорошо… Хорошо, что ты на моей стороне.

Джонатан опустил голову и закрыл глаза — похоже, нацелился подремать в дороге. Я усмехнулся.

— Ладно, поехали, фамильяр. Мы ещё не закончили, дел полно. Будем надеяться, что линии вероятностей сегодня будут к нам благосклонны.

* * *

Этот дом всё так же выглядел заброшенным и всё так же отталкивал от себя какой-то нездорово мрачной атмосферой. Я некоторое время постоял напротив него, потом подошёл. Отпер дверь ключом, который дал мне дед.

Все охранные заклинания, которые навешали на здание созерцатели Тьмы, теперь принимали и меня — коль уж я был сюда введён. Так же, как раньше они принимали Юнга. Эту змею, которая вползла сюда, втеревшись в доверие к деду и Платону — других созерцателей Тьмы, насколько я знал, не существовало.

Интересно, что делал Юнг, когда оказался здесь?.. Тьма уже тогда кружила ему голову, поработила полностью? Или же он прогнулся под неё тут, в этом доме? На эти вопросы, боюсь, ответов мне уже не получить. Юнг мёртв, всерьёз и надолго. Я не оставил от него даже воспоминаний.

Хотя нет, вру. Воспоминания-то как раз остались…

Я прошел сквозь тёмный, пыльный холл к заднему коридору — в конце которого находилась лестница, ведущая в подвал.

— Я понятия не имею, что мне делать, Джонатан Ливингстон, — объяснил я чайке, спустившись вниз. — Поэтому буду пытаться узнать. Самым верным, долгим и скучным способом. Ты можешь развлекаться, как тебе угодно, главное не мешай. И постарайся не гадить где попало. Здесь, между прочим, есть туалет.

Я провёл в воздухе рукой, изображая нужное заклинание. И подвал преобразился на глазах. Вместо сырого, стылого, пустого помещения появилось что-то вроде прихожей, куда выходили двери комнат.

Я открыл одну из дверей и показал Джонатану унитаз. Чайка с умным видом на него посмотрела. Я представил себе, как Джонатан будет пользоваться удобствами и усмехнулся. Ну да ладно. Это ведь не обычная птица, а целый фамильяр! К тому же — особенный, созданный императорской дочерью. Он, может, ещё и туалетной бумагой пользоваться умеет. Чтоб у меня — и вдруг появилось нечто не особенное…

Первым делом я прошёл в небольшую, уютную кухоньку и приготовил себе кофе. Не повредит взбодрить мозг, прежде чем загрузить его ещё одной горой информации. Потом с чашкой, исходящей паром, перебрался в библиотеку — помещение, уставленную битком набитыми книжными шкафами. Вытащил наугад одну из книг, выглядящую наиболее солидно, уселся в кресло и открыл первую страницу.

«Философiя Тьмъ», — гласило выведенное от руки каллиграфическим почерком название.

— Красиво, — похвалил я и перевернул страницу.

«С тех пор, как мы начали изучать и понимать Тьму, мы гоним от себя многие мысли, которые кажутся нам слишком страшными для того, чтобы принять их. Тьма — не есть темнота, хотя темнота — суть, отражение Тьмы, доступное разуму смертных. Но любой свет — отражение истинного света. И любой свет — горение. Горение же — суть, разрушение. Не следует ли из этого с неумолимой ясностью, что когда мы спалим всё, что способно гореть, тьма воцарится навеки? И не следует ли перенести этот же принцип на Тьму истинную? Очевидно, да. Но мы по-прежнему боимся признаться себе в таких очевидных мыслях. Мы по-прежнему ищем способ…»

— Господи ты боже мой. Какая убогая графомания, — пробормотал я и посмотрел на обложку.

Тут у меня внутри что-то ёкнуло. Я прочитал имя автора, на которое перед этим почему-то не обратило внимания — хотя оно было выдавлено на коричневой коже золотом, как и заглавие.

Д. Э. Юнгъ.

— Так ты, падла, ещё и книжки писал? — вырвалось у меня. — Сожгу эту дрянь сию секунду! Мне сейчас только демотивации не хватало.

Но всё-таки что-то заставило меня вновь открыть книгу и прочитать второй абзац:

«Я вполне могу вас понять, Константин Александрович. Вы — не философ, не учёный. Вы — воин, привыкли видеть врага во плоти и искать способ его уничтожить. Пройдя границу меж двух миров, вы могли убедить себя в том, что победили самое смерть, и эта мысль наполнила вашу душу ликованием, а разум — чрезмерной уверенностью. Но, поверьте, это вовсе не так. Ибо и смерть — суть, отражение Тьмы в зеркале жизни. А дух — есть искра Света, и эта искра погаснет, когда ей нечего станет жечь».

Только сейчас я понял, что буквы в книге выглядят так, как они могли бы выглядеть в моём мире. Без всяких украшений в виде ятей, твёрдых знаков и прочего барахла.

Я захлопнул книгу. Закрыл глаза, помотал головой.

Так, стоп. Это что за дела? Я схожу с ума, или