Новое оружие - Василий Анатольевич Криптонов

это было уже очень странно. Обычно взвивался под потолок и от гораздо более невинных замечаний. Если бы весь мой жизненный опыт не убеждал меня в том, что люди не меняются, я бы поверил, что Жорж изменился. Но он скорее просто научился держать себя в руках. И сейчас, в очередной раз проиграв мне поединок, сумел справиться со своей злостью.

— Шутки, — глухо повторил Жорж. — Всё бы вам шутить, господин Барятинский. А ведь вы убили моего отца. И вам это, как обычно, сошло с рук… Так вот, запомните: шутки закончились этим летом. Я лично более шутить не намерен.

— Да уж, заметил, — усмехнулся я. — Подготовился. Амулет прикупил.

— Ты ничего не докажешь! — быстро сказал Жорж.

— Да я и не собирался. Не гимназистка, чтобы ябедничать… Слушай, — сделал я шаг по направлению к нему, — ну, тебе ведь наверняка объясняли! Не могли не объяснить. На самом деле, твоего отца убил этот ублюдок Юнг. А всё, что сделал я…

— Для белых магов такого объяснения, вероятно, достаточно, — делая шаг назад, перебил Жорж. — Но я не имею чести принадлежать к их числу. Я знаю лишь, что в один день лишился отца. А через два дня увидел, как вам, господин Барятинский, вручают за это государственную награду.

Я буквально заставил себя проглотить ответ. Так и рвалось наружу: «Ты две недели жил в одном доме с Юнгом, вселившимся в тело твоего отца! И даже не обратил внимания, что что-то не так — а теперь изображаешь из себя безутешную сиротинушку!»

Обвинять Жоржа было бы несправедливо. Юнг был сильнейшим магом. Настолько сильным, что, строго говоря, вообще не был человеком. И уж надо полагать, что к Жоржу применил все мыслимые и немыслимые методы воздействия — чтобы тот, заметив, что с отцом что-то не так, не начал бить тревогу.

— У тебя проблемы? Давай поговорим об этом, — предложил я.

— О, разумеется, господин Барятинский! — поклонился Жорж. — Разумеется, мы поговорим. Только не сейчас. И не здесь. — Он скользнул взглядом по коридору.

Я тоже услышал какое-то шуршание. Предположил, что в комнате наставников стремительно отступил от перегородки прислушивающийся к нашему диалогу Синельников.

— Всего наилучшего, господин Барятинский, — поклонился Жорж, — Будьте осторожны. Мне не хотелось бы, чтобы кто-то другой покончил с вами раньше, чем это сделаю я.

Он повернулся ко мне спиной и ушёл.

Я посмотрел на чайку. Вздохнул:

— Ну что, идём? Денёк сегодня предстоит насыщенный.

— Государю императору — ура! — с готовностью заявил Джонатан.

И, взмахнув огромными крыльями, опустился на пол, как на парашюте.

* * *

Денёк был, по счастью, воскресным — единственным днём в академии, когда мы не учились.

По правилам, курсантам разрешалось покидать академию лишь дважды в год, во время рождественских и летних каникул. На предстоящие пять лет обучения родным домом для курсантов должны были стать стены академии, а ближайшими родственниками — однокурсники. И, как ни странно, в подавляющем большинстве случаев так и происходило. Обретя друзей тут, в академии, многие, уже став взрослыми, проносили эту дружбу через всю жизнь, до самой гробовой доски. Некоторые курсанты привязывались к академии настолько, что даже на время каникул отказывались уезжать домой.

Но в моём случае работали другие правила. Мне, капитану Тайной канцелярии, по долгу службы время от времени приходилось покидать академию. Теоретически, о каждом таком случае я должен был ставить в известность Калиновского. По факту же далеко не всегда считал нужным беспокоить ректора подобной ерундой. Благо, времени на то, чтобы научиться незаметно покидать академию и так же незаметно возвращаться — в прошлом году, когда я был ещё обычным курсантом, — у меня было достаточно.

Мой автомобиль стоял за воротами академии. До такой наглости, как загнать его на академическую парковку, я пока не дошёл. Хотя и необходимости в этом не было — автомобиль защищало не только охранное заклинание, но и то, что самый распоследний воришка в городе знал: эта машина принадлежит молодому князю Барятинскому. Прикоснёшься к ней — без головы останешься.

Выглядел автомобиль солидно: удлинённый, вытянутый вперёд корпус, хищный прищур фар, сверкающие на солнце хромированные ручки и решётка радиатора. После всех тех передряг, в которых ему довелось побывать, следовало бы, наверное, сменить автомобиль. Но мне казалось это непорядочным по отношению к тому, кто меня ещё ни разу не подвёл.

Джонатан, слава тебе господи, на месте в машине не настаивал. Он просто полетел за мной следом.

На трассе я положил ладони на специальные вставки на руле и позволил магической энергии устремиться в двигатель.

Еще одна особенность моей машины, из-за которой я ни за что бы с ней не расстался: необычный движок. Умеющий усиливать собственную немалую мощь магической энергией водителя. Этим двигателем автомобиль снабдил Вова — сын гениального механика, сам отличный механик, а по совместительству — жених моей сестры Нади. Благодаря Вове мой автомобиль уделывал на трассе даже «чёрного призрака» — последнюю разработку корпорации «Юсупов и Ко». Стоит ли говорить, что за это Жорж ненавидел меня отдельно.

Автомобиль рванулся, меня вдавило спиной в спинку сиденья. По прямой я постарался выжать из своего болида всё, что мог.

Бросил взгляд в зеркало заднего вида, увидел точку над горизонтом, в которую превратился Джонатан, и довольно улыбнулся. Но улыбка быстро увяла. Точка, собравшись с силами, увеличилась. А вот уже различимы стали крылья.

Я перевёл взгляд на спидометр, постучал по нему пальцем. Снова посмотрел в зеркало. Чайка держалась прямо за мной. Будто почуяв моё внимание, она раскрыла клюв и что-то крякнула. Я даже знал, что.

— Воистину, ура, — пробормотал я. — Да кто ж ты, мать твою, такой, Джонатан Ливингстон⁈

Глава 8

Прежде чем сгинуть в пучинах Чёрного Города — одного из районов Санкт-Петербурга, прозванного так за сосредоточенность на его территории промышленных предприятий, — я заехал в весьма приличный район. И остановился возле недавно построенного театра.

По крыше автомобиля тут же клацнули когти. Я выбрался наружу, захлопнул дверь и строго посмотрел на Джонатана.

— Поцарапаешь краску — будешь платить.

Чайка сделала вид, что испугалась. Суматошно взмахнула крыльями и спрыгнула на тротуар рядом со мной, не забыв при этом воздать хвалу государю императору.

Я посмотрел на явственные отметины на крыше, вздохнул и покачал головой. Джонатан посмотрел куда-то в сторону, делая вид, будто он здесь ни при чём и вообще только что подошёл.

Люди, проходя мимо, с любопытством поглядывали на чайку. В кои веки не на меня — молодого князя Барятинского, чьи фотографии регулярно мелькали на страницах газет и журналов, — а на чайку! Здоровенную и красивую.

— Ну хоть какая-то от тебя польза, — буркнул я.

И, подойдя к зданию театра, толкнул входную дверь.

— Мы закрыты, уважаемый, не работаем! — послышался знакомый голос.

— Вот я и смотрю — никто не работает, одни артисты в стране остались, — проворчал я, входя в полутёмный вестибюль.

Вова, распознав меня, тут же заулыбался и подошёл пожать руку.

— Здорово, сиятельство! Не ждал, право слово. Дверь забыл запереть.

— Да от нас особо и не запрёшься. Верно, Джонатан? — посмотрел я на своего спутника.

— Государю императору — ура! — провозгласил Джонатан.

И взмыл под потолок, где немедленно уселся на люстру. Та угрожающе качнулась, и Вова сделал пару шагов в сторону — на всякий случай. Опасливо спросил:

— Что это у тебя за зверюга?

— Фамильяр. Джонатан Ливингстон.

— Хорошо-о-о… — протянул Вова, сделав вид, что понял хоть что-то.

Аристократом он стал недавно, по личному распоряжению Его императорского величества. Магию только-только начал осваивать. В фамильярах, заклинаниях, магических уровнях и прочей ерунде разбирался пока не очень.

— Ты, это… Надюху, небось, хочешь повидать?

— А тут она?

— Да где ей ещё быть, — фыркнул Вова. — Её отсюда клещами не вытянешь. Каждый вечер клянется, что завтра открытие театра! А сама даже артистов толком собрать не может. А нужен ведь ещё этот, как его… режиссёр! Декораторы — это которые картинки малюют. Свет, опять же кто-то давать должен. Музыку играть. В гардеробе по́льта принимать, в конце-то концов! Полы мыть…

— Так объявления подайте, — пожал я плечами.

— Да подали бы. С артистами её сиятельство Надежда Александровна никак определиться не может, — вздохнул Вова. — Привыкла, понимаешь, к тем, с которыми в Чёрном Городе работала. А, тут, говорит, совсем другой уровень. Вот и мается.

Надежду Александровну Барятинскую, мою сестру близнеца, можно было понять. Театром она увлекалась не первый год. Однако до недавнего времени считалось, что