Уйти нельзя остаться. Кризисы, выгорание, смыслы и ресурсы в кинопрофессии - Татьяна Салахиева-Талал
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Страх оценки появляется не сразу, конечно. Поначалу ты — радостный балбес с сотней идей в разных списках, рассчитанных на пять лет. Потом учишься в киношколе — и получаешь первые фидбэки. Один из наших мастеров любил говорить (не только мне): «Все, что вы сняли, надо размагнитить, потом растворить в кислоте и слить в канаву». Мы смеялись, не обижаясь, — ведь мы еще учимся, поэтому, конечно, надо слить в канаву. Но из киношколы ты все равно выходишь слегка заземленным. Какие списки из сотни идей!
А потом я начала работать и поняла, что критика часто доходит до абсурда и становится уже не здравой критикой, а обесцениванием труда. Обесценивание чуть ли не основа миропорядка в телеиндустрии. Один из продюсеров, с кем я работала, любил начинать встречу со слов: «Это не сценарий, это все надо выкинуть». Другой называл меня клопом-кровопийцей. Третий просто отдавал мой синопсис другому автору, дескать, ты, Тамара, не успеешь, у тебя своих три серии. И приходилось рассказывать коллеге (ведь ему семью кормить) весь свой замысел, потом вычитывать его работу, править, объяснять... Был момент, когда я в сердцах всем обещала: это моя последняя работа, раз я такой бездарь. Но потом канал утверждал мою новую заявку — и все шло по кругу.
К слову сказать, на телевизионном сценарном конвейере, где труд малооплачиваемый, как правило, трудятся женщины. Если у них проблемы с самооценкой — то это дешевая рабсила. Я отработала на конвейере почти десять лет — писала сценарии, снимала и монтировала документальный научпоп, мокьюментари-фильмы, реалити-шоу. Горячий стаж, но зато мне сейчас ничего не страшно. Кроме одного — обесценивания моего труда.
Тут неважно, кто выражает сомнение — бывает, что и муж скажет: «Что за ерундой ты занимаешься?»
Родственники — это отдельная история. Единственный безусловный мой помощник — только моя мама. Остальным пришлось долго объяснять, что я делаю, зачем, почему я так странно себя веду, почему кричу и дергаюсь, если меня отвлекают от моей «писанины». Людей понять можно. Когда я сценарист, я действительно очень странный человек — с отсутствующим взглядом, заторможенная или, наоборот, гиперактивная, вдруг срываюсь на встречу с маргиналами или в такое место, в какое никто бы не пошел ни за какие коврижки. А для меня это всего лишь «полевые изыскания». Так или иначе, я выслушала множество критических замечаний не только о своих текстах, но и о себе лично, о своем характере и поведении (не только от близких родственников — от коллег тоже).
Конечно, со временем нарастает броня. Начинаешь понимать и чувствовать, где здравая критика и хорошая редактура (если речь о тексте или о самом телепродукте), а где зло и абьюз. Но как не сдохнуть, если брони по какой-то причине нет?
В ситуации профессионального абьюза (назовем это так) для меня важно, какие истории я рассказываю самой себе — о своей жизни и о себе. У меня есть всего две истории на случай, когда мне плохо. Обе про то, как в меня поверили. И как много лет назад сказали несколько добрых слов, и как потом эти слова превратились в самосбывающееся пророчество. Это удивительно. Неважно, какие конкретно слова. Важно, что другие люди, поверив в меня, дали мне силы тоже верить.
А верить, когда ты сценарист, надо уметь. Иначе сидение за столом превращается в бесконечный полярный день. Или ночь. До тех пор, пока ты не умер.
Вера помогает подниматься над внешне заурядной жизнью сценариста и видеть перспективу: вот твой фильм снимают, вот идут титры... Пусть даже нет обоснованных надежд на такой финал. Перспектива помогает выжить.
Одной зимой я умирала от отчаяния. Только что положили на полку двухсерийный фильм, над которым я работала два года, — канал заказал, но потом не купил. Меня охватывало чувство, которое есть у всех лузеров, — вина вперемешку с бессилием. Впереди я видела только уехавшие поезда — в некоторые мне не удалось запрыгнуть, в другие уже не хотелось. Депрессию я не могла себе позволить по семейным причинам. Да и глупо тратить жизнь на отчаяние, когда завтра — смерть.
В ту зиму я каждый день думала, что скоро умру, так ничего и не сделав в своей жизни.
Пережить отчаяние мне помогли две вещи. Первое: я начала снимать короткий метр по сценарию своей подруги, с друзьями, то есть хоть и на свои, но на очень маленькие деньги. Второе: я взяла за правило каждый день доводить до результата хотя бы одно дело. Тупо. Сделать результат. Каждый день.
Теперь это мой любимый лайфхак, который отлично работает в сценаристике и в любых длинных проектах. Когда я знаю, что результата не будет еще долго (а сценарии пишутся и переписываются годами, и от этого можно сойти с ума), я стараюсь каждый день делать что-то маленькое, пусть неважное, но про что я могла бы сказать самой себе: вот я добилась результата на этом пространстве своей жизни. Можно посадить цветок или написать короткую заявку, попробовать вообще что-то новое, что может пригодиться (а может, и нет) в текущей работе. Здесь самое важное — маленький результат. Тогда зацикленность на большой цели остается в нужном градусе и не сводит с ума.
И еще важно параллельно с тем, что тебе заказали, делать то, что находится в зоне твоего личного контроля. То есть вот эта абсолютная неопределенность (что будет с проектом? продлят ли договор? снимут или нет?), все эти вопросы, которые заставляют тревожиться, можно убрать из головы, если иметь пусть маленький, но свой проект, где можно рассчитать шаги на будущее и быть уверенным, что успех зависит только от тебя. Для меня отличный вариант — снять короткометражку. Есть еще варианты сделать что-то свое — например, написать и выпустить книгу, пусть даже в электронном виде.
Что еще выматывает, когда пишешь сценарий, — дефицит внешнего мира в его непосредственных чувственных проявлениях. Я уверена,
