Собрание сочинений. Том 5. Черногория и славянские земли. Четыре месяца в Черногории. - Егор Петрович Ковалевский

во впадине утеса; нужно было невежество турок, чтобы прибегнуть к подобным мерам, и все это против нескольких десятков людей. Тот, кто страшен был врагам при жизни, сделался еще страшнее по смерти: несколько человек решились умереть или спасти жилище и тело Свято почившего. Одушевленные величием предмета, они отразили все усилия турок, и нога победоносного мусульманина не коснулась святыни.

Церковь, в которой почиет тело святопочившего Василия, бедна и тесна: едва 20 человек может поместиться в ней. Серебряные плитки, с изображением рук, ног и глаз, висящие и сгруженные у гроба, – приношение излечившихся от разных болезней заступничеством святопочившего, – единственная сокровищница монастыря; несколько келий и водохранилище, служившее важным пособием для осажденных, устроены тут же, в передней части пещеры; далее, внутрь, непроницаемый мрак; шагами десятью выше – еще две кельи. Старик, лет семидесяти – единственный обитатель верхнего монастыря и охранитель святыни; пять шагов помоста, устроенного на выдавшейся закраине пещеры, на котором можно держаться, но не гулять, составляет единственное пространство, где он может дышать вешним воздухом. Словом, круг действия его очень тесен: это можно сказать в смысле буквальном, как и переносном. Несмотря на живописность положения этого монастыря, я не мог в нем остаться и, предоставив старику-сторожу и церковной ласточке лепиться к закраинам его, сам поселился в нижнем монастыре; там больше простора для ног, если не для мысли, а последняя, как не быстрокрыла, не удержала бы меня от падения, скорее устремила бы к этому невольному полету.

Здесь есть три-четыре монаха и архимандрит; все они люди добрые, богоугодные; укрепив душевные силы свои против врага незримого, они упражняют физические в борьбе с врагом более видимым; вооружив свою душу молитвой и постом, не забывают и тела, навесив на него целый арсенал оружия; и то надо сказать, что для них последнее также нужно, как и первое; разумеется, что и одежда их более удобна для чина воинского, нежели монашеского, и мало отличается от одежды прочих черногорцев. Их слава и влияние приобретаются подвигами битвы не с врагом нечистым, но чистым и правоверным, с врагом чаще видимым и еще более чувствуемым.

Для поверки карты и для других розысканий, я решился предпринять трудное и опасное путешествие на «капицу», которая утопала в облаках, как фантастическая мысль нынешних поэтов. За то, как был вознагражден я за свой труд, достигнув вершины горы! Передо мною расстилались низменностями горы Боснии и Герцеговины; Никшичи, куда я так желал проникнуть, лежал как на ладони, и право не стоил того, чтобы его видеть: и между турецкими городами он был очень дурен; далее, к Боке, красовалось Грахово, прославившееся тем, что в последние пять лет оно несколько раз переходило из рук турок в руки черногорцев и обратно, и что граховяне, в это время, не собрали ни одной жатвы. Как бы то ни было, христиане и славяне – они крепко держатся Черногории, и, конечно, не отстанут от ее союза и свободы, каких бы это пожертвований им не стоило. Не менее умеют ценить и черногорцы дружбу граховян, и сильной рукой обстаивают их против турок. Много крови пролито в Грахове и за Грахов.

У ног моих ниспадал водопад, убогий массою воды, но, по своему высокому падению, шумный и красивый; заключенный в ущелье, которое образовал себе в скале, он кипел внизу, и, едва вмещаясь в тесном жерле, казалось, стремился вверх.

Над нами парил горный орел, которого мы всполохнули с его жилища. Острожский монастырь казался едва приметной точкой; взоры наши стремились уловить край моря на западном горизонте; на северо-востоке стоял Ком, еще выше нас, Ком, манивший вечно мои взоры и не допускавший меня к себе.

Прощай, прекрасный, зеленеющий Острог! Завтра я тебя покину, и верно никогда более не увижу!..

Глава IX

Наждребаник

12(24) июня.

Вечер был – каких бывает мало даже и здесь, в стране прекрасных вечеров.

Природа и душа заодно впивали радость благодатного воздуха: полная луна всходила из-за снежного хребта и облекала вершину его в таинственный полусвет, между тем, как отклон горы был задернут мраком. Давно не дышал я воздухом долин, и вот теперь передо мною развертывалась одна из роскошнейших; орошаемая Зетой в самой середине, она обнималась по краям, у подошвы и скатов гор, деревеньками и отдельными избами, словно на диво им. Поля ржи и кукурузы, или, правильнее, гряды, так малы они были, колыхались волной матового золота; виноградник зеленой тафтой застилал небольшие возвышенности; смоквы черешни, мурвы и другие плодовые деревья сбегались в купы, как бы желая пощеголять обилием своих плодов; только роскошные орешники стояли порознь, одиноко; тень и глушь не по них и собственная их тень достаточна для прикрытия корней. Едва скошенная трава разливала запах, нескошенная пестрела цветами.

Мы взошли на один из холмов, которых насыпь принадлежала незапамятному народу и времени: «Этот камень положен в память воеводе Виду, посеченному турками», – сказал мне переник, указывая на вершину холма, где возвышался камень без надписи и креста: его хранит народная память и молитва одноплеменника. Может быть по форме этого камня, его ветхости и наконец по системе вероятностей, позднейший археолог прочтет на нем тайну холма. Но как чудно, как таинственно для мысли слита здесь память двух героев, может быть двух народов, разделенных таким пространством времени и понятий. Переник мой гордо окинул взором окрестность, на которой еще торчали там и сям развалины домов турок, недавних обитателей Белопавличи, и врастали в землю огромные, прекрасно обделанные камни, – остатки жилища людей более мощных, более образованных, которые, конечно, переживут и нынешних обладателей края. Вереницы навьюченных ослов тянулись от юга: «это из Спужа, – продолжал переник, указывая на маковку горы, на которой чуть виднелось укрепление города, – мы дали ему мир и заторговали с ним дружно». Надобно вам заметить, что это единственная из пограничных турецких крепостей (если их можно назвать крепостями), которая, в настоящее время, находится в мире с Черногорией, и то надолго ль? Частная ссора спужанина с черногорцем, выстрел, потом убийство, кровомщение, сначала семейное, а там родовое, общее, пока не притупятся ятаганы и не расстреляется порох.

Мимоидущие всходили на холм, где мы расположились хозяевами, и вскоре он покрылся народом, любопытным и жадным общества; наверху сидели старейшины по летам или званию, поодаль молодые, и еще далее сиромахи, т. е. бедные. Разговор переливался из уст в уста, как через перегонные чаши; разумеется, он чаще всего падал на турок; остроты то и дело взлетали в беседе, сталкивались