Я не верю судьбе - Владимир Высоцкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
1965
«В холода, в холода…»
В холода, в холодаОт насиженных местНас другие зовут города, —Будь то Минск, будь то Брест, —В холода, в холода…
Неспроста, неспростаОт родных тополейНас суровые манят места —Будто там веселей, —Неспроста, неспроста…
Как нас дома ни грей —Не хватает всегдаНовых встреч нам и новых друзей, —Будто с нами беда,Будто с ними теплей…
Как бы ни было намХорошо иногда —Возвращаемся мы по домам.Где же наша звезда?Может — здесь, может — там…
1965
Высота
Вцепились они в высоту как в свое.Огонь минометный, шквальный…А мы всё лезли толпой на нее,Как на буфет вокзальный.
И крики «ура» застывали во рту,Когда мы пули глотали.Семь раз занимали мы ту высоту —Семь раз мы ее оставляли.
И снова в атаку не хочется всем,Земля — как горелая каша…В восьмой раз возьмем мы ее насовсем —Свое возьмем, кровное, наше!
А можно ее стороной обойти, —И что мы к ней прицепились?!Но, видно, уж точно — все судьбы-путиНа этой высотке скрестились.
1965
Песня завистника
Мой сосед объездил весь Союз —Что-то ищет, а чего — не видно, —Я в дела чужие не суюсь,Но мне очень больно и обидно.
У него на окнах — плюш и шелк,Баба его шастает в халате, —Я б в Москве с киркой уран нашелПри такой повышенной зарплате!
И сдается мне, что люди врут, —Он нарочно ничего не ищет:Для чего? — ведь денежки идут —Ох, какие крупные деньжищи!
А вчера на кухне ихний сынГоловой упал у нашей двери —И разбил нарочно мой графин, —Я — мамаше счет в тройном размере.
Ему, значит, — рупь, а мне — пятак?!Пусть теперь мне платит неустойку!Я ведь не из зависти, я так —Ради справедливости, и только.
…Ничего, я им создам уют —Живо он квартиру обменяет, —У них денег — куры не клюют,А у нас — на водку не хватает!
1965
«Перед выездом в загранку…»
Перед выездом в загранкуЗаполняешь кучу бланков —Это еще не беда, —Но в составе делегацийС вами ездит личность в штатскомПросто завсегда.
А за месяц до вояжаИнструктаж проходишь даже —Как там проводить все дни:Чтоб поменьше безобразий,А потусторонних связейЧтобы — ни-ни-ни!
…Личность в штатском — парень рыжий —Мне представился в Париже:«Будем с вами жить, я — Никодим.Вел нагрузки, жил в Бобруйске,Папа — русский, сам я — русский,Даже не судим».
Исполнительный на редкость,Соблюдал свою секретностьИ во всем старался мне помочь:Он теперь по роду службыДорожил моею дружбойПросто день и ночь.
На экскурсию по РимуЯ решил — без Никодиму:Он всю ночь писал — и вот уснул, —Но личность в штатском, оказалось,Раньше боксом увлекалась,Так что — не рискнул.
Со мной он завтракал, обедал,Он везде — за мною следом, —Будто у него нет дел.Я однажды для порядкуЗаглянул в его тетрадку —Просто обалдел!
Он писал — такая стерьва! —Что в Париже я на мэраС кулаками нападал,Что я к женщинам несдержанИ влияниям подверженБудто Запада…
Значит, личность может дажеЗаподозрить в шпионаже!..Вы прикиньте — что тогда?Это значит — не увижуЯ ни Риму, ни ПарижуБольше никогда!..
1965
«В тюрьме Таганской нас стало мало…»
В тюрьме Таганской нас стало мало —Вести по-бабски нам не пристало.
Дежурный по предбанникуВсе бьет — хоть землю с мелом ешь, —
И я сказал охраннику:«Ну что ж ты, сука, делаешь?!»
В тюрьме Таганской легавых нету, —Но есть такие — не взвидишь свету!
И я вчера напарнику,Который всем нам вслух читал,Как будто бы охраннику,Сказал, что он легавым стал.
В тюрьме Таганской бывает хуже, —Там каждый — волком, никто не дружит.
Вчера я подстаканникомПо темечку по беломуУпотребил охранника:Ну что он, сука, делает?!
1965
Песня о сумасшедшем доме
Сказал себе я: брось писать, — но руки сами просятся.Ох, мама моя рóдная, друзья любимые!Лежу в палате — кóсятся, не сплю: боюсь — набросятся, —Ведь рядом психи тихие, неизлечимые.
Бывают психи разные — не буйные, но грязные, —Их лечат, морят голодом, их санитары бьют.И вот что удивительно: все ходят без смирительныхИ то, что мне приносится, всё психи эти жрут.
Куда там Достоевскому с «Записками» известными, —Увидел бы, покойничек, как бьют об двери лбы!И рассказать бы Гоголю про нашу жизнь убогую, —Ей-Богу, этот Гоголь бы нам не поверил бы.
Вот это мука, — плюй на них! — они ж ведь, суки, буйные:Всё норовят меня лизнуть, — ей-Богу, нету сил!Вчера в палате номер семь один свихнулся насовсем —Кричал: «Даешь Америку!» — и санитаров бил.
Я не желаю славы, и пока я в полном здравии —Рассудок не померк еще, но это впереди, —Вот главврачиха — женщина — пусть тихо, но помешана, —Я говорю: «Сойду с ума!» — она мне: «Подожди!»
Я жду, но чувствую — уже хожу по лезвию ноже:Забыл алфáвит, падежей припомнил только два…И я прошу моих друзья, чтоб кто бы их бы ни был я,Забрать его, ему, меня отсюдова!
Зима 1965/66
Про черта
У меня запой от одиночества —По ночам я слышу голоса…Слышу — вдруг зовут меня по отчеству, —Глянул — черт, — вот это чудеса!Черт мне корчил рожи и моргал, —А я ему тихонечко сказал:
«Я, брат, коньяком напился вот уж как!Ну, ты, наверно, пьешь денатурат…Слушай, черт-чертяка-чертик-чертушка,Сядь со мной — я очень буду рад…Да неужели, черт возьми, ты трус?!Слезь с плеча, а то перекрещусь!»
Черт сказал, что он знаком с Борисовым —Это наш запойный управдом, —Черт за обе щеки хлеб уписывал,Брезговать не стал и коньяком.Кончился коньяк — не пропадем, —Съездим к трем вокзалам и возьмем.
Я уснул, к вокзалам черт мой съездил сам.Просыпаюсь — снова черт, — боюсь:Или он по новой мне пригрезился,Или это я ему кажусь.Черт ругнулся матом, а потомЦеловаться лез, вилял хвостом.
Насмеялся я над ним до коликовИ спросил: «Как там у вас в адуОтношенье к нашим алкоголикам —Говорят, их жарят на спирту?!»Черт опять ругнулся и сказал:«И там не тот товарищ правит бал!»
…Все кончилось, светлее стало в комнате, —Черта я хотел опохмелять.Но растворился черт как будто в омуте…Я все жду — когда придет опять…Я не то чтоб чокнутый какой,Но лучше — с чертом, чем с самим собой.
Зима 1965/66
Песня конченого человека
Истома ящерицей ползает в костях,И сердце с трезвой головой не на ножах,И не захватывает дух на скоростях,Не холодеет кровь на виражах.
И не прихватывает горло от любви,И нервы больше не внатяжку, — хочешь — рви, —Провисли нервы, как веревки от белья,И не волнует, кто кого, — он или я.
На коне, — толкани — я с коня. Только не, только ни у меня.
Не пью воды — чтоб стыли зубы — питьевойИ ни событий, ни людей не тороплю.Мой лук валяется со сгнившей тетивой,Все стрелы сломаны — я ими печь топлю.
Не напрягаюсь, не стремлюсь, а как-то так…Не вдохновляет даже самый факт атак.Сорви-голов не принимаю и корю,Про тех, кто в омут с головой, — не говорю.
На коне, — толкани — я с коня. Только не, только ни у меня.
И не хочу ни выяснять, ни изменятьИ ни вязать и ни развязывать узлы.Углы тупые можно и не огибать,Ведь после острых — это не углы.
Свободный ли, тугой ли пояс — мне-то что!Я пули в лоб не удостоюсь — не за что.Я весь прозрачный, как раскрытое окно,И неприметный, как льняное полотно.
На коне, — толкани — я с коня. Только не, только ни у меня.
Не ноют раны, да и шрамы не болят,На них наложены стерильные бинты.И не волнуют, не свербят, не теребятНи мысли, ни вопросы, ни мечты.
Любая нежность душу не разбередит,И не внушит никто, и не разубедит.А так как чужды всякой всячины мозги,То ни предчувствия не жмут, ни сапоги.
На коне, — толкани — я с коня. Только не, только ни у меня.
Ни философский камень больше не ищу,Ни корень жизни, — ведь уже нашли женьшень.Не вдохновляюсь, не стремлюсь, не трепещуИ не надеюсь поразить мишень.
Устал бороться с притяжением земли —Лежу, — так больше расстоянье до петли.И сердце дергается словно не во мне, —Пора туда, где только ни и только не.
На коне, — толкани — я с коня. Только не, только ни у меня.
1971
