Чернила - Аманда Сан

- Соврал?

- Да. Что Мию для тебя ничего не значит. Я видела по твоим глазами, что ты на самом деле чувствуешь.

Он перестал рисовать.

- Это, - сказал он, - не твое дело.

Прошло время, пока хоть кто-то из нас смог заговорить. Кончик его ручки громко скрипел, двигая вперед-назад по бумаге.

- Ладно, а что тогда мое дело? Скажи, почему твои рисунки двигались, как ты заставил мою ручку взорваться.

- Анимация, неисправная ручка.

- Чепуха какая-то, - сказала я.

- Смотри, если не веришь, - сказал он, и я уставилась на рисунок. Абсолютно обычный. – Ты могла что-то видеть. Проверься у врача.

- Заткнись, - сказала я, но меня обеспокоили его слова. Я искала в Интернете информацию о симптомах галлюцинаций, и потеря важного человека входила в число причин.

- Ватанабе-сенсей и Накамура-сенсей сообщили, что ты вступила в клуб кендо, - сказал Томохиро после паузы.

- Да, - сказала я. Он усмехнулся и склонился, чтобы смахнуть с бумаги лепестки умэ. Челка упала ему на глаза, он склонил голову на бок.

- Ты постоянно следишь за мной, - отметил он.

- Я не слежу за тобой! – возмутилась я. – Меня не тревожит, чем ты занят на досуге.

- Потому ты пришла сюда.

- Я же говорила, что думаю, что ты с чем-то связан.

- С рисунками.

Я стыдливо понизила голос.

- Я это вижу.

Он резко прекратил рисовать, трясогузки тревожно перекрикивались высокими голосами. Он принялся замазывать рисунок, уничтожая его. Я с удивлением наблюдала.

- Он был не так и плох, - сказала я. Он не ответил, открыв чистую страницу. Я слышала его дыхание, тяжелое, словно после сражения в парке. Через миг он сглотнул, и его рука задвигалась по бумаге, набрасывая нечто, похожее на сливовое дерево.

- Почему ты бросил каллиграфию? – спросила я, глядя, кК его рука замирает, пока он разглядывал листву ближайшего дерева умэ.

- Папа, - сказал он, - считает искусство чепухой. Он хочет, чтобы я изучал медицину или банковское дело, как он.

- Но ты хорош в этом, - сказала я. – Очень хорош.

Томохиро набросал чернилами еще несколько листьев.

- Может, если бы твой папа увидел рисунки…

- Он видел, - мрачно отозвался Томохиро. Чернила вырвались из его ручки и потекли на дерево. – Черт! – добавил он, пытаясь спасти рисунок.

Я закатила глаза.

- И этим ртом ты потом целуешь маму?

- Моя мама умерла, - сказал он.

Я уставилась на него, руки тряслись. Я стояла, а тут ноги подкосились, и я рухнула на колени рядом с ним. Я открывала и закрывала рот, но ни звука не вышло. Я и не ожидала, что мы так похожи.

- Моя тоже, - выдавила я.

Он оторвал взгляд от страницы, его глаза вглядывались в мое лицо, и мне казалось, что он видит меня впервые, настоящую меня, такую разбитую.

- Прости, - сказал он.

- Что… случилось с твоей? – спросила я. Его взгляд помрачнел, а я почувствовала себя открытой, словно рассказала ему слишком много. Может, так и было, но в тот миг мне казалось, что он мог меня понять.

- Несчастный случай, - сказал он. – Мне было десять, - не так недавно, как у меня. Не так, как у меня, совсем. Его голос смягчился. – А твоя?

Все расплывалось от слез. И это сбило весь боевой настрой. Я едва могла говорить.

- Сердечный приступ, восемь месяцев назад. Она была в порядке, одна минута и…

- Без предупреждения, - сказал Томохиро. – Как и моя, - ох.

Мы были похожи. Вот только его голос был спокойным, пока он говорил. Время лечило раны, как мне и говорили. А семь лет назад он, наверняка, был таким же, как я сейчас.

Вот только у него была надежда. Мы были бы одинаковыми, забудь я прошлую жизнь.

Я какое-то время смотрела, как он рисует, и хотя он просто набрасывал картинки, получалось прекрасно. Но он был критичен. Он обрывал рисунки, словно отвлекался. Он набрасывал все подряд, порой давя на ручку так сильно, что она прорывала бумагу и оставляла следы на следующей странице блокнота.

- Говорят, что все забудется, - вдруг сказал он, и его голос застал меня врасплох. – Что ты смиришься и поймешь, что лучше двигаться дальше. Они не понимают, что ты не можешь. Что ты уже другой человек.

Глаза снова наполнились слезами, я смотрела на его нечеткую фигуру сквозь них. Я не ожидала, что он скажет такое. То есть, после того, как по его милость полшколы заглянуло мне под юбку, я сомневалась, что у него есть душа.

- Не позволяй им говорить, что тебе станет лучше, - сказал он, решительно глядя на меня. Его карие глаза вспыхнули на солнце, и я увидела, как они глубоки, а потом их снова закрыла челка.

Он отбросил волосы тонкими пальцами, и я поймала себя на мысли, какими на ощупь могли быть кончики его пальцев.

- Злись, Кэти Грин. Не забывай это чувство. Потому что дыра в сердце останется. Ее не нужно заполнять.

Удовлетворившись своей подбадривающей речью, он послал мне быструю улыбку и отвернулся к рисунку. Ветер подхватил лепестки сливы и вишни, и они закружились перед глазами.

А я чувствовала, что я не одна, что мы с Томохиро оказались внезапно связаны. Никто еще не говорил, что мне лучше не станет.

Никто не говорил мне смириться с пустотой и изменениями. И теперь я знала, какой он на самом деле, не такой, каким его видят все остальные.

Когда он двинул рукой над рисунком, манжета белой школьной рубашки зацепилась за край блокнота и оголила его руку. Он не заметил этого, разглядывая домики, а я увидела шрамы на запястье, которые уже отмечала в парке Сунпу. Самый большой шел от края до края, пересекая другие.

Они были тонкие и неглубокие, но выглядели воспаленными, свежими, далеко не все зажили.

Беспокойство заполнило меня. Так он резал вены. И теперь я видела рисунок темных шрамов, что тянулись по его руке под тонкой тканью рубашки. Но когда он увидел мое лицо, то опустил взгляд на запястье и усмехнулся, словно моя реакция забавляла его.

- Это от меча, - сказал он.

- От чего?

- Меча. Кандзи. Клуб каллиграфии в младшей школе? Ичиро, наверняка, рассказал тебе.

- Ох, - сказала я. – Ужасный шрам.

- Был глубокий порез. Пришлось обратиться в больницу, - он перешел на английский язык и попытался объяснить, и я поняла, что рану нужно было зашивать, он потерял много крови. А я все думала, как он отправил в больницу друга Коджи. Сейчас он не казался способным на такое.

- Просто, - сказала я, но он зловеще усмехнулся.

- Искусство опасно, - сказал он, и я понимала, что он не шутит.

- Так почему ты рисуешь здесь? – спросила я.

- Здесь безопаснее.

- То есть, не знает твой папа?

- Вроде того. Но посмотри на полянку. Люди жили здесь почти две тысячи лет назад. Птицы, деревья, тишина. А возможность побыть наедине с собой в Шизуоке? – он пригладил рукой медные волосы и взлохматил их, лепестки упали на блокнот. Я вспомнила, как Джун вытащил лепесток из моих волос. Как красиво. Я быстро отогнала эти воспоминания, стыдясь. Казалось, что я предаю Томохиро, думая об этом, и хотя все это было лишь мысленно, я это чувствовала.