Франчиска - Николае Бребан

это напоминало мне восхищение зрителей, приветствующих аплодисментами каждое движение актера и не подозревающих, что все его обаяние создано холодной и невидимой рукой режиссера. Я не знаю, почему Пенеску предпочел Марию Сесилии, ведь они, по крайней мере насколько я помню, были похожи одна на другую как две капли воды. Сесилия, как и Мария, во всем копировавшая мать, тоже расцвела с появлением у нас в доме Пенеску. (Я и впоследствии наблюдала, как сильная личность, словно магнитом, притягивает к себе безликие персонажи, существование которых также необходимо хотя бы для того, чтобы обнаружить эту магнетическую силу.) Однако, как я помню, Сесилия по сравнению с Марией была немного ханжой и вела себя подчеркнуто сдержанно и сурово. Я подозреваю, что все это она делала в пику Марии, которую уважали в семье за ее страсть к чтению (Сесилия не могла долго держать в руках книги). Возможно, что именно эта анемичная склонность к религии, которую выражала Сесилия, и показалась Пенеску менее привлекательной, чем томная меланхолия Марии. Заметив, что ей предпочли сестру, Сесилия проявила взрыв религиозного энтузиазма, восхищаясь нашим дедом-епископом, который даже и не подозревал, насколько сложными могут быть пути зла в этом мире.

Чтобы четко себе представить все, что последовало за этим, я должна вернуться немного назад. Когда я рассказывала тебе о единственном посещении нашего дома учителем Войней, я уже упоминала о молодом священнике, который вскоре стал другом нашей семьи и которого мать попыталась по-настоящему привязать к себе. Священник этот, Вирджил Петрашку, не был высокого роста, но фигура его казалась внушительной. С первого взгляда бросались в глаза какая-то особенная гибкость его тела и выпуклый белый блестящий лоб, который настолько выделялся, что даже маленькие серые, невыразительные глаза, поблескивавшие под этим крутым куполом, приобретали необычайную силу обаяния. Вскоре Петрашку перебрался в нашу епархию, покинув по собственному желанию высокий пост, занимаемый им в городе О., где у него произошел крупный скандал, который удалось замять без ущерба для его репутации. Как священнику с высшим теологическим образованием, ему и в нашем городе предоставили видный пост, но он, сам на себя наложив покаяние, предпочел стать мелким служащим в канцелярии епископии. Этот жест произвел на местное духовенство именно то впечатление, на которое и рассчитывал Петрашку. Он вел себя в новой должности с такой непринужденностью и доброжелательством, что его ставили в пример другим как образец поведения. Он как бы говорил окружающим: хотя я и не виноват, но если надо мною появилось облачко подозрения, я должен искупить даже воображаемую вину, чего бы это мне ни стоило. Таким образом враги Петрашку получили двойной удар: во-первых, все подозрения в его адрес были решительно отметены, во-вторых, благодаря этому добровольно наложенному на себя покаянию он приобрел ореол, который должен был способствовать его будущему продвижению по службе. Все это говорило о том, что Петрашку был умным и решительным человеком.

Он был женат на очень красивой женщине выше его ростом. Когда она появилась в нашем городе, ее без всяких споров признали первой красавицей. Насколько я помню ее, она с такой же легкостью могла бы занять главенствующее место и в большом городе, в Бухаресте например. Это была мягкая женщина, во всем подчинявшаяся своему мужу, который, как было видно, женился на ней по любви. У них было двое детей, два сына, старший из которых был мне ровесником.

Обе семьи, то есть Петрашку и наша, до знакомства казались спокойными и счастливыми. В нашем семействе главной фигурой была мать, в другом — Петрашку. Когда же они встретились и слишком сблизились друг с другом, то обе эти ячейки, эти семьи распались, одна из них вынуждена была покориться воле другой. Наиболее сильной семьей оказалась наша благодаря матери, которая сумела подчинить себе Петрашку, а также и благодаря отцу, который позже, под влиянием различных событий, весьма неожиданно и почти неправдоподобно переменившись, стал играть главную роль в судьбе обоих семейств. Действительно, как ты сам убедишься, мой отец примет на свои плечи заботу об этих семействах с того самого момента, когда и мать и Петрашку исчерпают все свои возможности, он стремительно взлетит вверх, но потом рухнет вниз, калеча и самого себя и всех, кто следовал за ним. Это будет устрашающая картина, метеоритный дождь, который погубит и его, и наши семьи, и еще тысячи и тысячи семейств, и мужчин и женщин, весь буржуазный класс. От этой невиданной катастрофы спасусь только я одна, лишь одна я останусь живым человеком! — Произнося эту фразу, Франчиска со свойственной ей детской дерзостью подняла правую руку вверх. С улыбкой, застывшей на губах, она ждала чего-то, глядя на Килиана, который молчал и не поднимал на нее глаз. Потом постепенно напряжение ее прошло, рука упала вниз, плечи опустились. Через несколько минут она продолжала рассказывать, как и прежде, ровным, отчетливым голосом:

— Спустя месяца два после того, как Петрашку начал служить в епископии, и он и его семья стали появляться у нас в доме. До приезда Пенеску, примерно около года, ничего особенного не случалось, все, казалось, текло нормально, как между двумя добропорядочными буржуазными семьями, которые наносят друг другу визиты по воскресеньям и в дождливые вечера. Я и моя сестренка Анишоара подружились с сыновьями Петрашку, и, пока взрослые играли в домино или пили вино и лакомились домашними пирожными, мы бегали во дворе или по парку, отыскивая ежей, собирая улиток и цветы. Два партнера, моя мать и Петрашку, изучали друг друга, может быть, колеблясь, нарушить им или нет условный круг мелкобуржуазной морали. Возможно, что они так бы и колебались до бесконечности, если бы приезд Пенеску не ускорил ход событий.

Первую неделю после появления Пенеску Петрашку и его семейство не появлялось у нас. Спустя неделю или дней десять Пенеску начал ухаживать за Марией, хотя и едва заметно, но весьма явственно для нас, поскольку мы следили за ними с неослабевающим вниманием. И вот тогда-то я и ощутила то состояние всеобщего облегчения, о котором уже говорила тебе. Именно в эти дни Петрашку снова появился у нас, сначала один, потом со всей семьей. Недели через две наша жизнь вошла в обычную колею: взрослые играли в преферанс, лото, пили вино, ужинали, а мы, дети (по правде сказать, и мы, самые младшие, уже не были такими детьми), бегали по двору, приставали к доброму дедушке епископу, чтобы он рассказал нам какую-нибудь притчу, что он часто и делал; пили чай в своей комнате. Пенеску большую часть