Пташка (СИ) - Скворцова Ксения

— Не бойся! Это мой сын, — отозвался сид, хотя девушка могла поклясться, что он даже не обернулся в их сторону.

Гнеда перевела ошеломлённый взгляд обратно на незнакомца. Тот расплылся в совсем не подходящей событиям улыбке и, схватив её за руку, без труда поставил на ноги, одновременно задвигая себе за спину. Заслоняясь небольшим щитом, он, приседая, попятился, подталкивая к тому же девушку. Гнеда, тут же вцепившаяся в юношу мёртвой хваткой, с готовностью повиновалась ему. Едва они сравнялись со старым дубом, сын Фиргалла молниеносно сгрёб девушку в охапку и затолкнул её за дерево. Гнеда с удивлением поняла, что очутилась в дупле — небольшом, но достаточно просторном, чтобы, сжавшись в комок, уместиться в нём.

— Сиди в печке, пирожок, — прошептал юноша, — вот тебе заслонка.

Он сунул в её руки свой щит и, снова улыбнувшись, беззвучно исчез. Гнеде оставалось только сделать, что было велено, и, едва живая от страха, она затаилась, судорожно сжимая деревянную ручку.

Дупло оказалось сухим. Дубовые листья похрустывали под босыми ногами, крепко пахло старыми желудями. Гнеда старалась прислушиваться, но в ушах гремело лишь собственное сбитое дыхание и бешеный стук сердца. Усилием воли она заставила себя немного успокоиться, а затем приникла к стволу.

Звуки извне доносились внутрь дерева гулко и искажённо. И всё же Гнеда различала грохот ударов, топот, отдалённые выкрики. В какое-то мгновение она отчётливо услышала яростный крик сойки, совсем как тот, за миг до нападения.

Шум драки то приближался, то снова удалялся. Сколько так продолжалось, Гнеда не ведала, но вдруг ей почудилось, что раздался стук множества копыт, сначала рядом, а потом всё дальше и дальше, пока совсем не стих. Девушка насторожилась. Не слухом, а каким-то звериным чутьём она ощутила приближение человека. Гнеда съёжилась, но тут же волна облегчения накрыла её вместе с переливами звонкого, радостного голоса:

— Вылезай, пирожок, не то подгоришь!

Девушка выпорхнула из убежища, едва не сбив с ног своего освободителя.

— Будет, будет. Всё позади, — тихо проговорил он, прижав к себе дрожащую Гнеду.

Юноша бережно вывел её из укрытия. Всхлипывая и размазывая по лицу слёзы, девушка со страхом огляделась. Мужчины приводили себя и лошадей в порядок. Хотьша вёл из дубовой рощи испугавшегося и ускакавшего прочь Пламеня. Воронец перетягивал рану на руке. Фиргалл твёрдой поступью приблизился к ним и крепко взял Гнеду за плечи, внимательно заглядывая ей в лицо.

— Испугалась? — Его всегда безупречно причёсанные волосы были всклокочены, лицо покрыто испариной, ворот рубахи порван. — Мы отогнали их. Нужно добраться до перевала, там начинаются земли моего отца, они не посмеют сунуться дальше. Идём!

Сид слегка подтолкнул девушку к Хотьше, державшему наготове подрагивающего Пламеня. Гнеда растерянно обернулась на того, кого Фиргалл назвал своим сыном и коего теперь не замечал. Юноша покорно стоял, пока остальные рассаживались по сёдлам. Девушка нахмурилась и взглянула на Воронца и Хотьшу, но те вели себя так, будто происходящее было в порядке вещей.

Фиргалл уже подошёл к своему коню, когда его сын тихим голосом окликнул отца. Тот вдруг резко повернулся к нему и неожиданно принялся яростно кричать.

Гнеда ни слова не разумела в наречии сидов, но не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что, ничуть не смущаясь присутствием посторонних, Фиргалл изливал на своего отпрыска потоки брани. Тот же лишь безропотно молчал, опустив взгляд под отцовской грозой.

Гнеда готова была провалиться сквозь землю, лишь бы не оставаться свидетельницей этой расправы. Она догадывалась, что, если бы не внезапное появление юноши, их встреча со «злыми сидами», как девушка назвала про себя людей Финтана, могла окончиться совсем иначе. Сын Фиргалла выглядел после столкновения не лучше остальных – порванная одежда, царапины, запёкшаяся кровь. Вкупе с диким видом и измазанным сажей лицом это делало его похожим на мрачного бродягу, а никак не на наследника именитого рода. Но чем он сумел так прогневать отца? Неужели недостаточно доблестно сражался? В это невозможно было поверить.

Наконец Фиргалл немного смягчился и промолвил несколько слов уже спокойнее, тыча рукой в грудь сына. Тот изменился в лице и, нахмурившись, прижал ладонь к сердцу, нащупывая что-то у себя за пазухой. Злость сида, видимо, исчерпала себя, и Фиргалл повернулся к девушке.

— Гнеда, это мой сын Айфэ. Может статься, что нынче своей глупейшей выходкой он спас тебе, да и всем нам жизнь. Позволь ему вести Пламеня под уздцы. До перевала рукой подать.

Девушка настороженно перевела взгляд на Айфэ, и тут же на душе у неё стало легче. Юноша улыбался так открыто и светло, словно не на него только что обрушились речи разъярённого отца. Не дожидаясь ответа, Фиргалл взобрался в седло, и остальные молча тронулись за ним.

11. За перевалом.

Гнеда была рада тому, что ей не пришлось самой править конём. Пламень был ещё напуган, но, казалось, одно присутствие молодого сида действовало на животное исцеляюще. Юноша легонько поглаживал лошадь по морде, ласково нашёптывая неразборчивые слова. Время от времени Айфэ оборачивался на девушку, и от его доброй улыбки Гнеде тоже становилось спокойней.

Перелесок кончился, и перед путниками во всей красе и величии выросла каменная гряда. Гнеда сразу разглядела седловину перевала меж двумя раскрошенными, словно гнилые зубы, вершинами, за которым начинались вожделенные земли сидов.

Наверх вела набитая тропа. Гнеда, прежде не покидавшая пределов родного края, за последнее время увидела больше, чем за всю свою короткую жизнь. Но ничто не могло сравниться с горами. От мощи и величия, от неподвластной людскому воображению древности захватывало дух. Даже небо здесь было особенным — пронзительно-голубым, зимним, тонким.

Горная цепь тянулась, куда только хватало взора, неприступной стеной преграждая путь во владения князя Ангуса. На скалистых верхушках белели снежные шапки, и лишь одинокий беркут парил в небесах чёрным рушником.

Смятённая суровой красотой, Гнеда забыла о недавнем нападении, чего нельзя было сказать о её спутниках. Фиргалл ехал со всей возможной скоростью, а Хотьша, замыкавший вереницу всадников, не переставая озирался.

На подступах к перевалу тропа сменилась беспорядочным нагромождением огромных глыб, и всем четверым пришлось спешиться. Айфэ ступал, не глядя под ноги, не заботясь, круча ли под его стопами или гладь, ухитряясь двигаться столь же быстро и легко, как и по ровной земле. Для всех же прочих этот путь стал настоящим испытанием. Мужчины кое-как справлялись, хотя до ловкости Айфэ им было далеко, но Гнеда, измученная событиями минувших суток, еле двигалась от усталости. Она то и дело оступалась, царапала руки и поскальзывалась. Там, где остальные перепрыгивали с камня на камень, ей приходилось ползти на четвереньках, и лишь безграничное терпение Айфэ и его постоянная готовность помочь придавали девушке сил продолжать переход.

На самом перевале их встретил снег и пронизывающий ветер. Спуск оказался даже тяжелее подъёма. Лошади упрямились, и людям пришлось приложить немало усилий, чтобы заставить их тронуться с места. Только когда шаткие валуны вновь сменились травой и устойчивой почвой, Гнеда вздохнула с облегчением. Повеселели и остальные, ведь они, наконец, пересекли заветную черту и теперь чувствовали себя в безопасности.

Продвинувшись ещё немного, спутники остановились в небольшой лощине, защищённой с одной стороны большими скалистыми отломками, с другой — порослью причудливо изогнутых сосен. Неподалёку журчал ручей.

Айфэ помог Гнеде спуститься с лошади и, плотно укутав плащом, устроил её в укромной расселине, а сам присоединился к остальным в обустройстве становища. Хотьша и Воронец рассёдлывали и поили лошадей, Фиргалл разводил огонь.

Солнце быстро исчезло за горами, и хотя нагретые за день камни ещё источали тепло, Гнеда никак не могла согреться. Озноб мешал уснуть, поэтому, когда рядом появился Айфэ с чашкой чего-то горячего в руках, девушка испытала прилив благодарности. С улыбкой протянув ей питьё, юноша присел рядом. Он успел умыться, и теперь, когда с лица сида исчезли грязные потёки, Гнеда удивилась опаловой белизне его кожи. Светло-русые волосы были убраны назад, обнажая уши, где поблёскивали колечки серёг. В прядях по-прежнему оставались перья и листья, делая его похожим на одного из лесных духов, о которых любил рассказывать Гостила.