Жизнь Константина - Евсевий Памфил

ГЛАВА 2. Еще о благочестии Константина, свободно исповедывавшего знамение креста

В самом деле, когда нашлись люди, каких прежде никогда не видывали, и отваживались на такие дерзости против Церкви, о каких от века не было слышно, тогда поистине Сам Бог явил дивное некое дело, и через Константина совершил то, чего ни принять слухом, ни передать оку невозможно. Какое, дарованное смертным премудростью Божьей, чудо могло быть поразительнее добродетели василевса? Он чествовал Христа Божьего со всей решительностью и перед всеми, не стыдясь спасительного наименования, он сделался предметом уважения за свое чествование и им обозначал себя, то ограждая свое лицо спасительным знамением[252], то украшаясь этим победоносным трофеем[253].

ГЛАВА 3. О его изображении, на котором наверху представлен был крест, а внизу посрамленный дракон

Именно, на картине, прибитой высоко при входе во дворец василевса, он изобразил, на показ всем, над главой собственного лика спасительное (знамя), а под ногами стремящегося в бездну дракона, под видом которого разумел враждебного и неприязненного зверя, через тиранию безбожников, преследовавшего Церковь Божью, ибо Писания в книгах божественных пророков называют этого зверя драконом и коварным змеем. Посему, посредством вылитого из воска и расписанного изображения, василевс хотел показать всем, что этот под ногами его и его потомков дракон поражен стрелой в самое чрево и низвергнут в морские бездны. Этим, конечно, указывал он на тайного врага рода человеческого, которого представлял низвергнутым в бездну погибели силой спасительного знамения, находившегося над своей главой. И все сие изображено было на картине цветными красками. Удивляюсь высокой мудрости василевса: он, как бы по божественному вдохновению, начертал именно то, что некогда возвестили об этом звере пророки, которые говорили, что Бог поднимет великий и страшный меч на дракона, змия убегающего, и погубит его в море[254]. Начертав эти образы, василевс при помощи живописи представил верное подражание истине.

ГЛАВА 4. Еще о спорах, возбужденных в Египте Арием

Между тем, как все это совершалось по желанию василевса, буря ненависти, сильно потрясавшая Церковь Божью в Александрии, также зло схизмы в Фивах и Египте[255], немало возмущали его душу. В каждом городе епископы вступали в борьбу с епископами, народ восставал на народ, и все, подобно Симплигадам[256], сталкивались друг с другом, так что ожесточенные, в пылу исступления, покушались на дела нечестивые, осмеливались оскорблять изображение василевса. Впрочем, это не столько возбуждало в нем гнев, сколько душевную скорбь: он сильно скорбел о безумии сумасшедших[257].

ГЛАВА 5. О разночтении касательно Пасхи

Появилась также и другая сильнейшая, и еще прежде этих зол так долго свирепствовавшая болезнь, появилось разногласие касательно спасительного праздника Пасхи. Одни утверждали, что в этом должно следовать обычаю иудеев, другие, — напротив, говорили, что надобно тщательнее наблюдать время и никак не следовать заблуждению людей, чуждых евангельской благодати. Итак, когда все народы много уже лет касательно сего предмета находились в разногласии, божественные постановления приходили в замешательство, когда извращение времени в отношении к одному и тому же празднику возбуждало величайший раздор между празднующими, так как в одни и те же дни иные предавались посту и подвигам, а другие сменяли свои труды отдохновением, в этих обстоятельствах не было человека, который мог бы найти врачевание против такого зла, потому что борьба между разномыслящими казалась равносильной[258]. Одному всемогущему Богу легко было исцелить это зло, и один из всех живущих на земле Константин явился перед Ним совершителем таких благ. Слышав обо всем сказанном и поняв, что посланное им в Александрию письмо осталось без исполнения, он тотчас размыслил сам с собой и решил, что по этому случаю должно идти новой войной против тайного врага, возмущавшего Церковь.

ГЛАВА 6. О том, как повелел Константин съехаться на Собор в Никею

Потом, как бы приготовляя против него фалангу Божью, василевс созывал Вселенский Собор, почтительными грамотами отовсюду приглашал епископов. В самом деле, то не было простое повеление, благосклонность василевса обнаружилась и в сем случае, ибо одним епископам дано было право ехать за счет казны[259], другим доставлено много вьючных животных. Назначен был и город, приличный для Собора, этот город, одноименный победе, был Никея, что в Вифинии[260]. Как скоро повеление разошлось повсюду, все, будто выходя из какой ограды, с полной готовностью спешили (на Собор), потому что влеклись туда надеждой на благоденствие, желанием мира и стремлением узреть необыкновенное чудо, столь великого государя. Когда же все съехались, то открылось, что это дело было делом Божьим. Тут собрались мужи, весьма отличные друг от друга не только душой, но и телом, и страной, и местом, и языком и всех их принял один город, и в этом городе все они составляли как бы один, сплетенный из прекрасных цветов, великий венок иереев.

ГЛАВА 7. О вселенском Соборе, на который собрались епископы из всех народов

Итак, первенствующие служители Божьи из всех Церквей, наполнявших Европу, Ливию и Азию, собрались в одно место. Один молитвенный дом, как будто распространенный самим Богом, вмещал в себе сирийцев и киликийцев, финикийцев и аравийцев, жителей Палестины и египтян, фиванцев[261], ливийцев[262] и прибывших из Месопотамии[263]. Присутствовал на Соборе даже епископ персидский[264], не был отвергнут им и епископ скифский[265]. Понт[266] и Галатия[267], Памфилия[268] и Каппадокия[269], Азия[270] и Фригия[271] представили также избранных. Встретились здесь даже фракийцы[272] и македоняне[273], ахейцы[274], эпирцы[275] и жители стран еще дальнейших[276]. Вместе с прочими заседал на Соборе и знаменитейший епископ самой Испании[277]. Не был на нем по причине своей старости только предстоятель царственного города[278], а потому вместо него присутствовали исполнявшие его должность пресвитеры[279]. Такой-то, связанный узами мира венок, представляющий в наше время образ лика апостольского, принесен единственным от века василевсом Константином Христу Спасителю, как богоприличный дар за победу над врагами и мятежниками.

ГЛАВА 8. О том, что они собрались из разных народов (подобно тому), как говорится в Деяниях Апостольских

И во времена Апостолов, как свидетельствует слово Божье, собрались мужие благоговейнии от всего языка, иже под небесем. (Деян.2:5). Между ними были Парфяне, и Мидяне, и Эламиты, и живущие в Месопотамии, во Иудее же и Каппадокии, в Понте и во Асии, во Фригии же и Памфилии, во Египте и странах Ливии, яже при Киренее; и приходящие Римляне, Иудеи же и пришельцы, Критяне и Аравитяне (Деян.2:9-11). Но если чего недоставало им, то именно того, что не все они были из служителей Божьих, между тем как в настоящем собрании находилось множество епископов, числом более двухсот пятидесяти[280], а сопровождавших их пресвитеров, дьяконов, чтецов и многих других невозможно было и исчислить[281].

ГЛАВА 9. О добродетели и возрасте двухсот пятидесяти епископов

Из служителей Божьих одни знамениты были словом мудрости, другие украшались строгостью жизни и подвижничеством, а иные отличались смирностью нрава. Были между ними и такие, которых уважали за долголетие, были и другие, блиставшие юностью и бодростью душевной, были также лица, еще недавно вступившие на поприще служения. Всем им, по повелению василевса, щедро выдавалось ежедневное содержание.

ГЛАВА 10. Собор во дворце василевса, куда Константин придя, заседал вместе с епископами

Когда в день, назначенный для разрешения недоумения спорящих, каждый явился на Собор со своим мнением, тогда все, приглашенные в это собрание, вступили во внутренние палаты царского дворца, которые своей обширностью, по-видимому, превосходили прочие, и в которых по обеим сторонам расставлено было в порядке множество сидений, вступили и заняли приличные себе места. Заседая с должным благочинием, Собор сначала соблюдал безмолвие и ожидал прибытия василевса. Вот, наконец, вошел кто-то один, потом другой и третий из приближенных василевса, входили затем и другие, но не из обыкновенных гоплитов и дорифоров, а из верных его друзей. Когда же подан был знак, которым обыкновенно возвещалось прибытие василевса, и все встали, вошел и сам он и выступил на середину собрания. То был будто небесный ангел Божий, которого торжественные одежды блистали молниями света, которого порфира сияла огненными лучами и украшалась переливающимся блеском золота и драгоценных камней. Таково было украшение его тела. А душа его, очевидно, украшена была благоговением и страхом Божьим, это выражалось в поникшем его взоре, румянце на его лице, и движениями его походки. Другие признаки были не менее отличительны, он превосходил окружавших себя и высотой роста, и красотой вида, и величественной стройностью тела, и крепость непобедимой силы, и все это, в соединении с ласковостью его нрава и кротостью истинно царской его снисходительности, лучше всякого слова выказывало превосходство его разума. Дойдя до начала рядов, он сперва остановился на середине, когда же поставили перед ним небольшое, сделанное из золота, кресло, — сел, но не прежде, как подали ему знак епископы. После василевса все сделали то же.