Микеланджело. Жизнь гения - Мартин Гейфорд

На листе с эскизами, хранящемся в оксфордском музее Эшмола, можно различить три головы, изображенные в профиль, одиннадцать локонов и шестнадцать глаз: очевидно, все это были графические упражнения, выполненные, возможно, Антонио Мини, Кваратези и другими юношами[129]. Некоторые из них соответствуют скорее уровню ученика современной средней школы, нежели божественного гения, но педагогика того времени часто прибегала к таким методам, как неосознанные, машинальные каракули, шутки в духе комиксов и сновидческие фантазии.

На оборотной стороне листа с шестнадцатью глазами довольно беспомощно изображены еще несколько голов. Поверх них Микеланджело нарисовал величественное чудовище с задними лапами и когтями волка и шеей столь длинной, что завязалась узлом, из которого выглядывает ощерившаяся в оскале голова. Ученические профили еще различимы сквозь змеящиеся кольца.

Вот пример причудливой игры воображения, фантасмагорических видений, столь свойственных Микеланджело, когда его не сковывали рамки никаких заданий: перед нами затейливо перетекающие друг в друга линии и образы, одни очертания, плавно перерастающие в другие. В результате возникает мрачный, сюрреалистический шедевр. Начертал ли он этого монстра полубессознательно, развлекая стеснившихся у стола в мастерской юнцов или потешая самого себя?

Микеланджело и его ученики. Дракон. Ок. 1525

* * *

Одновременно с появлением книг, напечатанных посредством подвижных литер, из Северной Европы пришло еще одно изобретение – гравюра. Гравюра как вид изобразительного искусства появляется в местностях по течению Рейна в шестидесятые годы XV века; первые из них были созданы такими художниками, как анонимный мастер ES и уроженец Кольмара Мартин Шонгауэр (ок. 1448–1491). Это новшество быстро заимствовали наиболее проницательные и предприимчивые итальянские мастера. Антонио Поллайоло, один из ведущих флорентийских скульпторов и художников, создал прекрасную крупноформатную гравюру «Битва десяти обнаженных», которая впоследствии весьма заинтересует молодого Микеланджело. Франческо Росселли, брат художника Козимо и дядя друга Микеланджело Пьеро Росселли, отправился на север, чтобы овладеть искусством гравирования грабштихелем (резцом со скошенным, остро заточенным концом, позволявшим провести тонкие линии различной глубины), и разбогател благодаря этому необычному умению.

Доменико Гирландайо, хотя и не занимался гравюрами, явно внимательно их изучал. В основе его графической техники лежала перекрестная штриховка, которую он заимствовал из насечки на гравюрах мастера ES и Мартина Шонгауэра. Эта техника позволяла убедительно придать объем изображению, созданному из черных линий, и именно ее Гирландайо стал использовать в графических работах пером и чернилами (а потом этот метод переняли его ученики)[130].

Вот потому-то, как пишет Вазари, Микеланджело выполнил копию гравюры, одного из шедевров Шонгауэра: «Он срисовал ее пером, в манере, дотоле неизвестной, и раскрасил красками»[131]. Кондиви утверждает, что «эту гравюру показал ему» именно Граначчи[132]. Если это так, то Граначчи дал Микеланджело для копирования гравюру Шонгауэра, потому что, будучи старшим учеником, назначал упражнения младшим, еще не столь опытным. Хотя Кондиви несколько приукрашивает всю эту ситуацию, сама гравюра, редкостный образец передового зарубежного искусства, наверняка принадлежала Гирландайо, а не Граначчи (и не его отцу, изготовителю матрацев). Копировать подобное произведение было логичным шагом в овладении графическим методом, который культивировался в мастерской.

А вот следующее решение Микеланджело, очевидно, не было продиктовано логикой. Явно самовольно он решил заменить один вид изобразительного искусства другим, претворить гравюру в живопись. По словам Кондиви, он сделал это, «чтобы испробовать работу в цвете»[133], то есть якобы выполняя ученическое упражнение. Кроме того, в воспоминаниях Кондиви звучит отголосок утонченной интеллектуальной игры, так называемого paragone, вечного состязания искусств и сравнения их достоинств. Например, во время ученых дискуссий часто спорили, какое из искусств, скульптура или живопись, лучше и с наибольшей полнотой передает изображаемый предмет.

«Искушение святого Антония» Шонгауэра было блестящим примером нового вида искусства, образцами которого многие люди уже украшали стены своих жилищ, заменив ими более дорогие и менее доступные картины. Выходит, тринадцати-четырнадцатилетний Микеланджело, расцвечивая гравюру красками, делал весьма проницательный и своевременный выбор. К тому же он создал причудливое, фантасмагорическое воплощение образа, который почти наверняка должен был привлечь подростка. Если прибегнуть к аналогии с современной массовой культурой, то, как выразился историк искусства Кит Кристиансен, «Искушения святого Антония» воспринимаются как кадр из каких-нибудь ренессансных «Звездных Войн»[134].

По мнению Кондиви, единственным источником информации, для которого мог выступать сам художник, Микеланджело уделил особое внимание именно тому, что всего труднее было передать чернильными линиями, то есть натуралистической текстуре изображенного. Он никогда ничего не писал, не изучив предварительно предмет с натуры. «Поэтому он сначала отправился на рыбный рынок, где долго рассматривал форму и цвет рыбьих плавников, цвет рыбьих глаз и других частей тела, дабы потом воспроизвести их на картине»[135].

Считалось, что эта небольшая работа Микеланджело давно утрачена, но примерно десять лет тому назад написанную на деревянной доске картину на сходный сюжет признали оригиналом; ее приобрел Художественный музей Кимбелла в Форт-Уэрте, Техас (репродукция приведена на с. 72). Впрочем, некоторые видные специалисты в области творчества Микеланджело отказались признать в ней работу мастера, и их аргументы представляются достаточно весомыми. В частности, схематично намеченный ландшафт ничем не напоминает поздние произведения мастера. Однако если стать на точку зрения, что эта картина действительно написана Микеланджело в отрочестве, то она может многое нам рассказать.

Техническое исследование, проведенное в нью-йоркском Музее Метрополитен, а затем в Музее Кимбелла, показало, что картина – результат серьезного кропотливого труда. Действительно, автор дополнил оригинальную композицию такими деталями, как блестящая рыбья чешуя на теле демона с трубчатым носом слева и пламя, вырывающееся из пасти демона внизу справа. Кроме того, при тщательном анализе удалось различить, что автор многократно менял графический, создаваемый линиями облик персонажей, чтобы придать им яркость и выразительность[136].

Примером может служить хвост монстра, покрытого рыбьей чешуей; хвост этот на оригинале Шонгауэра направлен книзу. Изобразив на картине поросший травой каменистый утес, художник поставил перед собой довольно сложную задачу. Хвост надо было как-то заставить извиваться и змеиться, чтобы он не сливался со скалой и тем самым не исчезло задуманное впечатление. Поэтому живописец придал хвосту дополнительный изгиб и одновременно создал подобие миниатюрного орнамента-арабеска, приблизив к нему шипы на головах двух демонов, помещенных снизу; все они изгибаются, извиваются, стремясь друг к другу, но в итоге так и не соприкасаясь, и потому этот крохотный уголок картины переполняет сдерживаемая визуальная энергия. Кто бы ни написал этот вариант «Искушения», он не только пытался подражать Шонгауэру, воплотив его гравюру в красках, но и явно тщился превзойти оригинал.

Если мы станем на точку зрения, что «Искушение святого Антония» – работа