Ориан, или Пятый цвет - Поль-Луи Сулицер

Премьер-министр покинул Пале-Бурбон очень раздраженным, отказываясь отвечать на вопросы журналистов. У него было чувство, что его здорово надули. Каким образом этот Бризар оказался в курсе бирманских событий? И кто разрешил ему затрагивать эту тему, не предупредив всех членов правительства? Ах, все это уловки совместной деятельности! Пока в экстренных сообщениях радио уже говорилось об атмосфере кризиса, глава правительства занимался поисками Дандьё, которому полностью доверял. Он был уверен — тот сможет выпутаться из этой неприятной ситуации. Но Дандьё был неуловим.

Едва глава правительства вернулся в свой кабинет в Матиньоне, как раздался телефонный звонок — состоялся довольно сухой разговор с Елисейским дворцом. Президент пожелал немедленно получить коммюнике, объявляющее о приостановлении всякого технического и торгового сотрудничества с Бирмой. Часом позже коммюнике попало на телетайпы агентства Франс Пресс. Ракета, запущенная Бризаром, попала в цель.

В это врсмя в роскошной квартире дома номер 96 на улице Помп, Октав Орсони не отрывал глаз от телеэкрана, не реагируя на ласки бирманки Сюи, младшей сестры хозяйки дома Шян. Находясь в Париже всего несколько месяцев, она уже активно вела хозяйство вместе со своей старшей сестрой. Немалую роль в этом играло и ее тело, о чем свидетельствовали дружеские связи, завязанные ею с Орсони. Он провел рукой по ее волосам, откинув их назад, налил себе скотч. С улыбкой разлегся на канапе, где уже вытянулась молодая бирманка.

— Проблемы? — спросила она по-французски со своеобразным акцентом.

Орсони улыбнулся:

— Чем больше проблем для других, тем больше денег для нас, моя прелесть.

— Я не понимай…

— О, это же очень даже просто, — с шаловливым видом произнес он. — Видишь ли, когда у других возникают проблемы, появляется Октав, чтобы уладить их, и большие проблемы приносят ему большие деньги, поняла?

И он недвусмысленно потер большим пальцем об указательный. Зазвонил мобильный.

— Да, — сказал он, — я знаю, следил по телевизору. Коммюнике из Матиньона? Да, можно было предвидеть. Ну что ж, полагаю, наши друзья не замедлят объявиться. А, они уже вам звонили? Безопаснее, если бы все контакты прошли через меня, вы понимаете? Хорошо, очень хорошо. Пускай пока поварятся в собственном соку, надо бы поднажать… Новые дискуссии — для нас совсем неплохо, не так ли? Если выверить ход, можно удвоить ставку. Утроить, вы думаете? Да услышит вас бог торговли! Наш вечер поэзии не отменяется? Прекрасно, в таком случае ждем вас, как обычно, к половине десятого. Наши чаровницы будут счастливы…

Разговор закончился.

— Это задаток? — спросил он Сюи, когда она, сняв бюстгальтер, подставила его губам грудь.

13

Оливье Кастри был одним из тех капитанов индустрии, напичканных идеями о прогрессе, что появились в восьмидесятые годы с честолюбивым устремлением разрушить денежную стену, лишить привилегий две сотни семей и постараться установить смешанную форму капитализма под эгидой государства, но поставленную на благо людям в этическом смысле и при справедливом распределении доходов. В 1982 году ему доверили руководство только что национализированным предприятием «Франс-Атом». Во время реорганизации в 1986 году свой пост он потерял. Бо вернул его вновь после перевыборов президента Миттерана в 1988 году. За время вынужденного перерыва он по образцу правящей левой партии растерял немало иллюзий, касающихся этической стороны экономики. Теперь он больше думал о личной выгоде. Крупные финансовые группы, на благо которых он действовал, были им недовольны. Так что в 1997 году он вновь возглавил «Франс-Атом»: удалось воспользоваться победой социалистов.

В эту вторую половину дня он, как и всегда по средам, спокойно прошел свои восемнадцать лунок в гольф-клубе «Сен-Ном-ла-Бретешь». Кастри был счастлив: он восстановил спортивную форму, боли в спине отравили ему всю осень и часть зимы. Однако операция по удалению позвоночной грыжи, которую он откладывал по меньшей мере года два, была неизбежна. Приняв душ, он перекусил в клубном баре и спокойно дремал в кресле, стоящем на краю бассейна, убаюканный ритмичными всплесками ног светловолосой пловчихи, монотонно пересекавшей бассейн из края в край.

Была у Оливье Кастри и другая причина для наслаждения жизнью, В результате долгих переговоров льстивых китайских посредников и тайных эмиссаров, близких к власти, сделка по продаже двух АЭС бирманскому правительству состоится — он был уверен. Впрочем, Кастри еще не знал, что именно в это время Жилль Бризар готовит свою речь в парламенте. Почему-то вид плавающей блондинки навел Оливье Кастри на воспоминания о переговорах. При каждом его тайном посещении Рангуна в сопровождении двух тщательно отобранных сотрудников — не болтливых, любящих деньги и обладающих здравым смыслом — бирманская сторона умела разнообразить и делать приятным их пребывание с помощью наяд, опытных в делах, не имеющих отношения к финансам. Вспомнились, кстати, и вилла в окрестностях Рангуна, и необычайно страстные объятия на матрасе на краю бассейна, в котором вот так же купалась обнаженная девушка лет двадцати. Она была опытна, чувственна со сладким привкусом развращенности.

Бессознательно Оливье Кастри перешел к тому, что условно называл коррупцией. Слово это продолжало его шокировать, поскольку в глубине души он всегда пытался убедить себя, что в данном случае речь шла об интересах Франции — страны, победившей на мировом рынке и, следовательно, уважаемой всем миром.

Место, предназначенное для строительства АЭС, было выбрано экспертами «Франс-Атом» и без излишней шумихи очищено бирманскими вооруженными силами. Правда, в некоторых листовках оппозиции и в одном докладе «Международной амнистии» выдвигалась гипотеза о некоторой причастности «Франс-Атом» к операциям по этническим зачисткам и гонениям на религиозной почве, но обвинения не были подтверждены никакими доказательствами. Кастри обходил молчанием вопрос об этой территории, а журналистам, время от времени осторожно пытавшимся выспрашивать его о бирманских проектах, отвечал, что точно ничего не знает и если и будет что-то построено, то, вероятно, мост на реке Кван.

Проект неоднократно откладывался бирманской стороной. Военные Рангуна находили его слишком дорогим, сетовали на нехватку валюты. Говорили и об отстраненности своей страны от международного финансового сообщества. И всякий раз Оливье Кастри приходилось прибегать к помощи посредника, рекомендованного министерством промышленности, к некоему Октаву Орсони. Этот корсиканец, уже перешагнувший пенсионный возраст, более тридцати лет вершил дела на благо «Французской нефтяной компании» в Африке и на Дальнем Востоке. Для него были открыты двери всех влиятельных организаций мира. Познакомившись с ним, Кастри понял, что ему только предстоит учиться искусству тайной дипломатии. Он узнал, как осуществляется дележ комиссионных, как отвечать на требования взяточников из числа бирманского руководства, как не ущемлять офшорные фирмы, представляющие интересы некоторых политических партий и правительственного большинства и оппозиции. «Если хочешь выиграть тьерсе {4}, — заметил как-то Орсони, — надо ставить сразу на всех лошадей в одном заезде».

Покупая непреклонность одних, молчание других, Оливье Кастри постепенно дошел до позиции, где понятий идеалов и этики не существовало. Значение имел лишь барыш от вложения капитала. Здесь следовало смотреть только вперед и не считаться с «накладными расходами», а слово «совесть» было забыто.

Вообще-то Кастри редко встречался с Орсони. Тот сам ездил в Бирму за счет «Франс-Атом». Когда же ситуация в Рангуне прояснилась, Орсони потребовал значительную сумму «в возмещение убытков». Обычно они разговаривали по телефону. Вот уже три месяца Кастри не нуждался в услугах Орсони и не вспоминал о нем. Очевидно, так устроена память: пришел успех, и лишнее отсекается. Речь Жилля Вризара заставила вспомнить это имя.

Кастри ехал в машине по автостраде А 14, когда услышал по радио экстренное сообщение об инциденте в Национальном собрании и о реакции Матиньона, замораживающей все отношения с Бирмой. Пот выступил на лбу. В горле пересохло. Не выпуская из рук рулевого колеса, он зубами открыл бутылку минеральной воды. Выехав из кварталов Дефанс, он немедленно повернул к башне «Франс-Атом», припарковался, велел служащему отогнать машину в гараж и поднялся к себе на тридцать шестой этаж. «Тридцать шесть чертей», — пробормотал он сквозь зубы. Приказав секретарше не отвлекать его ни под каким предлогом, он закрылся в своем кабинете. «Проиграл партию в гольф», — предположила та. Просто Кастри вошел во вкус мошенничества, он не хотел проигрывать.