Божья коровка (СИ) - Дроздов Анатолий Федорович

– Воздыхателя нашла, – засмеялась Алексеевна, указав на Николая. – Вот он в уголке сидит.

Взгляды женщин обратились к Лосеву, в них читалось удивление и корыстный интерес. «Кажется, попал», – подумал Николай.

– Валентину Алексеевну я неделю рисовал, – сообщил присутствующим. – Пол альбома исчеркал, прежде чем хоть что-то получилось. Обещать другим портреты не могу, если только вдохновение случится.

Лица женщин погрустнели.

– Все, обед закончен, – подхватила Алексеевна, заметив выражение лиц сотрудниц. – Боря, Миша, через пять минут продукты подвезут…

Через день она сказала Николаю:

– Моим портрет очень понравился. Сын сказал, что я на нем красавица. Муж и вовсе был в восторге. Говорит, что на портрете я такая, какой увидел меня в первый раз. Тут же в зале на стену повесил. У тебя талант, Борис, нужно на художника учиться. Но без комсомольской характеристики в вуз ты не поступишь[43]. Надо бы принять тебя в ВЛКСМ, только с этим трудности. Я как член партии могу рекомендовать, но у нас ты слишком мало проработал. Может, летом к этому вернемся. А пока я попрошу помочь комитету комсомола торга. Стенгазету нужно выпускать, а хорошо рисовать из них никто не умеет. Заодно поближе познакомитесь, и со вступлением вопросов не возникнет. Ты согласен?

– Да, – ответил Николай. – Вам спасибо за заботу, только в вуз я поступать пока не буду.

– Почему? – спросила Алексеевна.

– Я не знаю, чем хочу заняться в будущем. Не уверен, что из меня получится художник. Про другие специальности знаю мало – слишком долго просидел в квартире. Вот отслужу два года в армии, дембельнусь, ну, а там и выберу. Поступить, опять же будет легче, для служивших в армии есть льготы. Еще я не знаю, какой у меня будет аттестат, если его вовсе получу, ведь по знаниям любой нормальный школьник даст мне фору.

– Гм! – произнесла Алексеевна. – Соображаешь. Что ж, я только рада. Призовут тебя только в ноябре, так что еще долго с нами.

Переход на постоянную работу оказался не совсем приятным – денег ежедневно больше не давали. И продуктов – тоже. Николай пожаловался дяде Мише.

– Так все правильно, Борис, – пояснил напарник. – У тебя теперь зарплата есть, и продукты можешь сам купить.

– Почему же раньше их давали?

– Потому что был со стороны, вроде, как шабашник. Думаешь, у Алексеевны всего навалом, чтобы так просто раздавать? Деньги ниоткуда не берутся, и продуктов лишних не привозят.

– Но ведь брали же откуда-то? – удивился Николай.

– Ладно, слушай, – сказал напарник и достал из пачки сигарету. – Ты теперь у нас на постоянке, да и парень не болтливый, так что расскажу. Все продукты к нам везут по накладным, здесь их принимают, пересчитывают, взвешивают. Если недостачи нет, экспедитору дают подписанную накладную, если обнаружили, составляют акт. Проворонишь – сам заплатишь, в руководстве магазина все материально ответственные. Недостача может на заводе случиться – вытащат из ящика бутылку водки из приготовленной к отправке партии, или слямзят палку колбасы. Ладно, все сошлось, продукты разнесли к прилавкам, и вот тут-то интересное и начинается, – дядя Миша улыбнулся. – Взвесить с точностью до грамма колбасу или масло невозможно – есть погрешность у весов. Там одно деление – пять граммов. Государство это понимает, потому есть нормы на развес. Опытный продавец никогда не ошибется в пользу покупателя. Разница – ему. Или вот другое. Покупаешь, скажем, масло. Просишь 200 граммов, а тебе отрезали брусок на 225. Цену сможешь посчитать?

– Ну… – Лосев почесал в затылке.

– Продавец же хлоп-хлоп-хлоп костяшками на счетах. Сорок, сорок – рубль сорок, спички брали? Два восемьдесят[44], – дядя Миша засмеялся. – Так не делают, конечно, но копейку-две прибавят. Потому в конце смены у продавца кусочек масла для семьи или колечко колбасы. Есть другие фокусы. Продукты заворачивают в бумагу. На другую чашку весов кладут ее кусочек, чтоб народ не возмущался. Дескать, взвешиваем исключительно продукт. Только тот кусочек бумаги вдвое легче. Так по грамму и клюют. Сытно им выходит. Девок наших видел? Худеньких средь них, считай, нема.

– А зачем так сложно? Взять и просто недовесить.

– Что ты, Боря! – дядя Миша удивился. – Тех, кто этим занимается, ОБХСС[45] мгновенно выловит. В зале есть контрольные весы, любой может подойти к ним и проверить. Жалоба в милицию – и у магазина неприятности. Придут и сделают контрольную закупку. Не хватит двадцать грамм – статья. Обсчитаешь больше, чем на 20 копеек, – тоже. Чуть меньше – протокол и штраф, а продавца уволят. Пара граммов, две копейки – ерунда, только пальцем погрозят. Поэтому никто не хулиганит, и заведующие за этим смотрят. Поймают на большом обвесе, прогонят тут же. Зачем директору беда? Ей за такое – выговор, и должность может потерять.

Напарник выбросил окурок.

– Но это – мелочь, – продолжил, потянувшись, – на поддержку продавцам. У них зарплата 70 рублей, на масло и колбаску не хватает, ну, а кушать хочется. Большие деньги получают на другом. Продукты – это не железо. У того вес не изменяется, здесь – иначе. И колбаса, и сыр, и мясо высыхают при хранении в холодильной камере. Мука и крупы теряют в весе при переносе их в мешках. Опять же государство понимает. Есть нормы на усушку и утруску. На то, что поставляется в бутылках, – процент по стеклобою. И если их не допустить… Ты понял, Боря?

– А как же кассы? – не поверил Лосев. – Оплата через них. За выручкой инкассаторы приезжают.

– Ты столик возле магазина видел? Там всякой мелочью торгуют: чай, сигареты, шоколадки. Трудящимся удобно, – хмыкнул дядя Миша. – Шел мимо и купил, чтоб в магазин не заходить. А кассы нет. Продали, сколько нужно, выручку директору отдали. Иначе не было бы у Алексеевны чем тебе платить. Да ладно б только ты. В торг нужно денег отвезти, чтоб ходовой товар подбросили, и гастроном наш выполнил план по выручке. А это премия для всех. Другие директора еще себе в карман кладут, но у Алексеевны не так. С обедами нам помогает. Для продавца он стоит 35 копеек, в столовой – 50. На разницу идут вырученные деньги. А нам с тобой и вовсе есть дают бесплатно. Поэтому директора так любят в магазине – не под себя гребет. Но ты об этом не болтай, понятно?

– Могила! – заверил Николай. – Так, значит, у меня теперь нет никакого преимущества перед другими покупателями?

– Ну, отчего ж? – поднял бровь напарник. – Кусочек мяса без костей, если рубщику поможешь. Колбаска свежая с завода… Любой дефицит, который прочим недоступен.

– Это какой?

– Черная икра, печень трески, импортные консервы, – стал перечислять напарник. – Растворимый кофе, чай «Три слона» в жестяной банке. Или курочка венгерская в пакете. Наших-то продают с головой и лапами, да еще перья, не выдернутые из нее, торчат, нужно хорошенько опалить перед готовкой. У венгерских кур тушка чистенькая, без головы и лап, даже потрошки промытые в пакетике. Слышал анекдот? – дядя Миша хохотнул. – Импортная курица говорит советской: гляди, какая я ощипанная, гладкая, розовая, в целлофане. А ты в остатках перьев, синяя, худая… Советская ей гордо отвечает: «Зато я умерла своей смертью».

Лосев засмеялся.

– Еще тебе положена бесплатная бутылка водки раз в неделю или две вина – крепленого, конечно, – сообщил напарник. – Сухое – дорогое. Но это, если нету стеклобоя.

– Так я не пью, – пожаловался Лосев.

– Продай, – пожал плечами дядя Миша. – После закрытия магазина с руками оторвут. А к ночи заберут с наценкой, но надо знать кому продать. Не то сдадут в милицию – и статью за спекуляцию навесят. Пошли работать…

С деньгами неожиданно выручил опекун. Принес 86 рублей с копейками.

– 50 – в счет долга, – пояснил. – Аванс мне дали. Ты, эта… запиши, что их принес. Другое – пенсия. В собесе мне сказали, что больш не будзе, паскольку ты теперь не инвалид. Так эта?