Дорога в снегопад - Антон Уткин

— А Митю я, кстати, видела вчера, — придав своему голосу как можно больше безразличия, сказала Ленок, — в «Галерее» Новикова. И не одного, — со значением добавила она, пристально наблюдая, какую реакцию вызовут ее слова в Кире.

— А, это девочка одна, — так же безразлично, как о чем-то само собой разумеющемся, ответила Кира, отведя наконец взгляд от любителей литературы, и Ленок, поняв, что цель поражена, удовлетворенно улыбнулась.

Митя никогда не посвящал жену в подробности своих дел, но Кира, хотя и не допытываясь, имела о них представление из невольно услышанных Митиных телефонных разговоров да и просто из тех обрывков совместной жизни, которые неизбежно лезут на глаза и в уши. С одной стороны, в деловых кругах царили процветание и благость, многие в первые золотые годы двухтысячных позволили себе расслабиться и один за другим стали терпеть крах из-за происков партнеров и сотрудников. С другой, после прострации девяностых при новом президенте пришли в себя и активизировались окологосударственные структуры, и скоро стало ясно, что им-то по части отъема бизнесов равных не существует. Структуры не обременяли ни себя, ни своих жертв какими-то особенно изощренными методами: наиболее типичной схемой, так сказать, главным трендом, стали придирки по оформлению приватизации, влекшие за собой налоговые и аудиторские проверки, в ходе которых непременно на свет божий извлекались какие-то нелицеприятные обстоятельства. Заводились дела, потом следовали звонки с предложением продать бизнес или его часть по символической цене. Кое-кто предвидел такое развитие событий и, поспешив избавиться от всего нажитого «непосильным трудом», убраться восвояси. Некоторые спохватывались поздно, некоторым не удавалось грамотно избавиться от собственности и они просто все бросали. А многие вообще не успевали сообразить, что происходит, и доведенные до конца уголовные Дела в глазах обывателей создавали иллюзию торжествующей законности.

Кира знала и понимала все это, но в то же время полностью полагалась на Митины связи и чутье. Скорее всего, если б Ленок ограничилась тем, что было сказано, и не произнесла последней фразы, Кира непременно передала бы Мите их разговор в тот же день. Но теперь, когда в очередной раз она почувствовала, что ее как бы хлестанули по лицу грязной мокрой тряпкой, она со злорадством представила себе, что станет делать Митя без помощи своего покровителя и на какие шиши будет водить девок по кабакам, как-то не сразу сообразив, что все это касается и ее. С другой стороны, мысли ее настолько были поглощены Гошей, что новости, доставленные Ленком, она решила обсудить с Митей чуть погодя.

Поезд был волгоградский, однако билет Алексею достался в «астраханский» вагон, и его попутчицы — мать и дочь-подросток — увлеченно рассказывали ему про Ахтубинск, город военных летчиков, где зимой свирепствует стужа, а летом царит тяжкий зной, а еще есть в июле две недели, когда плодится какая-то мошкара — мать и дочь не знали ее названия — и тогда замирает буквально все, отменяются даже полеты, и легкий титан боевых машин мужественно стоит под вертикальным солнцем. Посмаковав особенности ахтубинского житья-бытья, стали укладываться спать. Алексей запрыгнул на свою верхнюю полку, сон не шел в душном купе, и в голове его заворочалась каша самых разных мыслей. Изредка в окно стремительно врывался свет маленьких полустанков, переездов — то белый, то желтый, то голубой, а где-то под Мичуринском внизу под толщей металла запели рельсы. Рельсы пели довольно долго, и Алексей так и не пришел к окончательному мнению, был ли это обман слуха, или и в самом деле земля в этом месте заключила с тонкими струнами путей столь необычный музыкальный союз.

В Поворино поезд пришел самым ранним нежным утром, и путь до Новохоперска, отстоявшего от железной дороги, Алексей проделал на такси. Городок, в котором считалось что-то около семи тысяч обитателей, вольготно занимал возвышенность, которую столь же широко омывала чистая незаиленная река, кое-где огибая белые на солнце плесы. Отсюда шла кратчайшая дорога в заповедник, в дебрях которого, согласно разведданным, прятался лагерь анархистов.

Красный храм, знакомый по картинке из Интернета, действительно стоял там, где и было ему положено. Взвалив на плечо рюкзак, Алексей отправился осматривать достопримечательности. Две нищенки с лукавыми лицами сидели у церковной калитки в ворохе серого казенного тряпья.

— Как храм-то называется? — весело поинтересовался у них Алексей.

— А не знаем, сынок, не знаем, — так же весело ответили они и дружно протянули к нему по коричневой ручке ладонями вверх.

Алексей подал им по десять рублей и шагнул внутрь храма. Шли крестины. Каждый звук, будь то шарканье обуви или скрип двери, эхом расходился по сторонам. Сквозь продолговатое окно барабана в гулкий полумрак проникал конусообразный золотисто-голубой луч света и накрывал священника в голубом стихаре и нескольких тихо стоявших перед ним прихожан. Алексей решил не мешать, вышел во двор и пошел, огибая храм, туда, где за алтарем высились серые и черные мраморные старинные надгробья. «Азыкова, Аршеневские, Раевские…» — считывал он с щербатых плит и каменных крестов фамилии погребенных. Прямо напротив погоста была школа, на ней тоже была мемориальная доска — но это уже выпускнику, погибшему в 80-е в Афганистане. Чеченскими смертями городок был как будто обойден, то ли таились они в других местах.

От школы он прошел к перекрестку у гостиницы, устроенной в старинном купеческом особняке, и на угловом таком же старинном двухэтажном доме увидел надпись «Кафетерий». Внутри это была обыкновенная бакалейная лавка, за прилавком сидела девушка с темно-бордовыми волосами и читала газету «Жизнь»; над ее бордовой головой с потолка спиралями свисали полосы клейкой бумаги, облепленные черными точками мух.

— Можно кофе попить? — спросил Алексей, снял рюкзак и поставил его у единственного здесь пластмассового красного столика.

— Навести вам? — Девушка с готовностью отложила газету и включила электрический чайник.

В первое мгновение Алексей не очень сообразил, как это — навести, но потом из действий девушки стало ясно, что «навести» значило просто положить в пластиковый стаканчик коричневого, похожего на пудру порошка, залить кипятком и тщательно перемешать пластиковой же ложечкой.

— Семь пятьдесят, — объявила девушка какую-то неожиданную цену, и на его десятку выложила два рубля и коробок спичек.

Исходившее паром содержимое стаканчика трудно было назвать кофе, но приготовлено оно было столь любезно, основательно и от души, что эти обстоятельства как бы передались напитку, и Алексей твердо решил допить его до конца.

Захватив стаканчик, он вышел на улицу и стал на тротуаре. Соборную площадь укладывали брусчаткой, вся она была покрыта обнаженными спинами делавших это молодых рабочих, и глуховато стучали о камень деревянные молотки. В ветвях древнющих тополей наперебой звучали птичьи голоса, как будто их обладатели возбужденно обсуждали такое важное для маленького городка событие. Этим только и нарушалось здесь безмятежное спокойствие жаркого летнего дня, и еще от реки, скрытой дремучей уремой, долетали звонкие мальчишеские голоса.

Рядом с Алексеем стоял старенький «ПАЗ», пассажиры которого, главным образом пожилые женщины с сумками и мешками, кого-то ждали.

— Не в Варварино? — на всякий случай поинтересовался Алексей, заглянув в открытую дверь.

— В Варварино, — охотно отозвался приветливый молодой водитель, словно бы восхищаясь такому совпадению.

— Пассажира возьмете? — в тон ему спросил Алексей, которому тотчас передалось это настроение, составленное из спокойной безмятежности, незлой иронии и сдержанной лихости.

— Двенадцать рублей, — еще веселей и артистичней ответил водитель. — Садись, племянник.

Усевшись и взгромоздив рюкзак себе на колени, Алексей вдруг отметил странное обстоятельство: отправившись по Кириному делу, он как будто спасался от самой Киры. Но чем диковиннее становились пейзажи, тем крепче за сердце хватала тоска и становилось ясно, что все чувства, возникшие однажды, находят свое место в темноте людских душ и пребывают там как притаившиеся вирусы, как архивированные файлы.

До Варварино считалось восемнадцать километров, и за столь недолгий, в общем, путь от словоохотливых попутчиков Алексей узнал, что автобус этот принадлежит заповеднику и директор разрешает по выходным возить на рынок жителей этого самого Варварино, где, собственно, и пребывала штаб-квартира означенной природоохранной организации. Еще он узнал, что много домов в деревне скупили под дачи москвичи, и тут же в автобусе даже нашел себе пристанище на ночь.

— Да есть и гостиница у них, — задумчиво проговорила на его вопрос маленькая остроносая старушка в цветастом ситцевом платье и поправила на голове белый платок. — Можно и там… Да там не покормят тебя, ничего.