Под крестом и полумесяцем. - Алексей Смирнов

* * *

Думаете, у главной героини возникли какие-то переживания, легкая грусть, неуловимая печаль? Как бы не так! Производственное собрание коллектива. Отчет об успехах и планы на будущее. В кабинете – человек семь, кворум есть. Склока возникла минут через десять. Сестра-хозяйка и старшая сестра хотели купить одеяла. Перевязочная сестра присмотрела зеркало. В сестринскую, в туалет. В сестринской зеркало есть, но не в туалете. Ясное же дело – ночью позовут к больному, вскочишь, забежишь в туалет – надо же подправиться маленько! (объяснение). Старшая сестра и сестра-хозяйка встали и ушли. Кворума не стало. Заведующая отделением с каменным лицом вышла следом – вернуть. Тем временем противная сторона затеяла каверзу: поручить взбунтовавшейся сестре-хозяйке выступить на следующем собрании с лекцией о деонтологии. Деонтология, если кто не знает, – наука о нормах общения медицинских работников с больными. Проще говоря, распоясавшейся хамке поручили подготовить сообщение о вежливости.

* * *

Вообще, заведующая не вполне четко понимает причину своего изгнания. Она, в частности, с уверенностью заявила, что М., которая временно заступит на царский трон, имела ради этого счастья интимные отношения с начмедом-академиком. В этом все дело.

* * *

Пожалуй, М. – достойная кандидатура. Автор взял, да и прочел ей вышеприведенные стихи. Крамолы в них не усмотрели и всерьез предложили красиво переписать и выступить за столом.

* * *

Наступил печальный день.

Если помните, первая часть хроник начиналась с того, что первым (два раза «первый» – что поделать!) на день рождения заведующей явился диетолог. Но он уже, увы, давно переместился в высшие пределы. Поэтому прощаться первым (третий раз «первый»!) явился, озираясь по сторонам, заведующий физкультурой С.

– Чего ты приперся? – спросил у физкультурника автор.

– Как чего? Стопаря ебнуть.

– А нет стопарей. Один только лимонад.

– Что, серьезно? На хера ж я пришел? Пойду искать, пока время есть.

И ушел – к заведующему травмой, другу закадычному, где есть всегда. Последний, кстати, прежде всегда заменял начмеда-академика, когда тот уходил в отпуск, однако за дружбу с физкультурой и беспробудное пьянство был тайно унижен, подвергнут закрытой гражданской казни и отлучен от кормушки.

* * *

За столом звучали речи. В частности, было сказано, что «для больницы потерять такого ценного специалиста, спасшего жизни тысячам (?! – когда? каким?) людей – это очень много».

Внутренне автор согласен.

* * *

И вот все посыпалось.

На отделение, наконец, накатали жалобу, приехала комиссия из горздрава. Одну из больных чем-то не устроили платные услуги.

Реакция:

Старшая сестра: – Ну, скотина!..

Сестра-казначей: – Ну, стерва!..

М. (подводя черту): – Суконка! Нет, недаром ведь говорят: баба – дура!..

* * *

Итак, обязанности заведующей временно исполняет М. В общем, произошла бархатная революция. Тихое помешательство сменилось буйным.

* * *

Л., перевязочная сестра – она же яростный казначей – влипла крепко. Жалобу не оставили без внимания, явились главная врачиха и сестра в компании с начмедом-академиком, который стаканами пил корвалол и чудесно менялся в лице: цветом, пока оно не остановилось на кирпично-красном. Прибыли! Всадники Апокалипсиса с мерой в руках. Оказалось, что Л. брала с пациентов деньги – для общего, естественно, блага, но: минуя бухгалтерию. Улик, кроме убогой, бездоказательной жалобы, не было никаких, но Л. сдуру раскололась.

Незавидно положение автора! Ощущаешь себя, будто грамотей на зоне. Все-то к нему подъезжают, гундосят, просят написать прошение какое, или маляву.

Вот и здесь. Глазоньки пуча:

– Вы же занимаетесь литературой – помогите!

Эхе-хе. Ладно, напишем малявы, разошлем. Дескать, в глухой несознанке.

* * *

Начмед-академик осунулся, его даже жалко. Перетрусил до того, что донес на самого себя главному врачу.

* * *

Общая паника, вот-вот полетят головы. Запахло убоиной. Шейные позвонки уже надрублены. Достанется всем – и Л., и академику, и старшей сестре, и М., которая ни сном, ни духом. Вот! Не меняйте коней – пусть они и с яйцами – на переправе!

Чтобы хоть чем-то оправдаться, спешно принялись травить тараканов.

* * *

Пришла беда – отворяй ворота. Проблемы и мелкие казусы множатся. М., не выдержав, позвонила начмеду-академику и принялась его грузить.

– Что за полоса, что за полоса, – шепотом бормотал перепуганный академик. – Ну, ничего, вы держитесь. Я с вами.

* * *

Совещание заведующих. Начмед-академик известил собравшихся, что демократия закончилась. Вводятся тройки – для отбора больных, определения показаний и противопоказаний к реабилитационному лечению.

– Будет ли вводится возрастной ценз? – осведомился А.В.

Начмед побелел.

– Чтобы я этого больше не слышал! Это дискриминация!

– Ну, как же дискриминация? Вот у меня лежит одна, девяносто два года – прислали…

– Ну и что? Реабилитируйте! …

На выходе (А.В.):

– Ну, козел…

* * *

Начмед-академик по природе немножко трусоват.

Был такой случай: в отделении у С. лечился грузинский царь. Настоящий, но только отрекшийся от престола и живший на Гороховой улице. Видно, там ему и врезали по башке.

Как-то раз начмед собрал врачей и начал внушать:

– В травматологии лежит человек, который то ли левая рука, то ли правая нога футбольной команды «Зенит». Мы должны… всеми силами… обеспечить… высокий уровень… сделать все, что в наших силах…

С. осведомился:

– Собственно говоря, почему? ..

– Ну как же, такая фигура!

На это С. торжествующе ухмыльнулся:

– Это что! Вот у нас в отделении грузинский царь лежит – и ничего!

– …???????????????!!!!!!!!!!!!!!!!!!!

* * *

Не прошло и двух недель, как свежеиспеченная одинокая пенсионерша, в прошлом заведующая отделением, снова явилась в больницу. Она пришла за нагрудной табличкой, которую заказала незадолго до увольнения. На табличке написаны фамилия, имя, отчество, и ниже – «врач-невролог, специалист высшей категории».

Дома носить.

* * *

Автор собрался в отпуск. Выдали безумный бланк, в котором значился цех, участок, мастер смены… А сверх того требовалось указать, какого рода у заявителя условия труда: нормальные, тяжелые, вредные, особо тяжелые и т. д.

Естественно, написал: и вредные, и особо тяжелые.

Начмед-академик заявление вернул, а то, что про условия, обвел карандашом и поставил знак вопроса. И озабоченно пояснил, что у него в реестре ничего подобного не значится.

* * *

С. имел неосторожность отказать больному в госпитализации и направить его в другое отделение – к М.

М.:

– Я ему устрою! Так и передайте! Пусть только попробует еще кого пнуть сюда, как мячик! Сидит, распух! Скоро совсем распухнет, уже как Винни-Пух стал!

Передали. С. покачал головой: плохо дело! Он сразу вспомнил фильм «Чужой», предположив, что заведующая отделением, уходя, заразила М. чуждой формой жизни.

* * *

М. исполняет обязанности. По неустановленному адресу:

– А… А… Бэ!!.. Коровы безмозглые!..

* * *

Вот какое создается впечатление: некоторые личности постоянно пребывают в коленно-локтевой позиции, в ней и родившись. И всех вокруг ставят так же, чтобы легче было общаться.

* * *

Нет, новой заведующей М. не бывать.

Нашли другую, кровь с молоком.

* * *

Разбирали брошенное имущество заведующей.

Обнаружили табличку с петелькой: вешать на гвоздь.

Текст:

«…А главное – не забывать – ежедневной обязательной гимнастики. Заставлять себя проделывать по несколько десятков раз (без уступок) всяких движений.

В. И. Ленин»

* * *

Все понятно.

Новая заведующая отделением засучила рукава и взялась за дело.

Она попросила начмеда-академика составить ей список журналов, которые должны вестись в отделении.

Академик отнесся к просьбе серьезно. Выполнение заказа заняло несколько дней.

Принес длинный список:

– Наклейте на папочку, и в ней все журналы храните.

* * *

Вдохновившись, начмед приступил к С. Пусть он тоже папочку заведет! При каждой встрече спрашивал: как папочка?

– Формируется, – отвечал С.

* * *

Ну, хватит, пора.

Увольнение.

Заявление – на стол.

Начальница отдела кадров спросила в недоумении:

– Что случилось-то?…

* * *

Да так, знаете. Ничего.

* * *

И не случится.

* * *

Теперь.

* * *

Уже.

* * *

Прощальный тортик.

* * *

Так, возможно, чувствует себя человек, которого реанимируют – и здесь, и не здесь. Печать, отметина. Превращаешься в собственный портрет, и фото будто проявляется, но – наоборот. Бледнеет силуэт, стираются черты.

Неподвижное окружение. Четкие, застывшие фигуры. Им не вмешаться. Они глядят в объектив, ощущая, как тает, растворяется сосед.

Наверно, там ему будет лучше.

Оттуда не возвращаются.

Никто не знает, как там.

Гражданское чаепитие.