Сирены - Джозеф Нокс

выпил воды, принял две таблетки обезболивающего и собрался поспать. На телефоне высветилось сообщение. С незнакомого номера. Всего два слова: «ЗЕЙН ЗНАЕТ».

18

Утром я встал рано. Стоя под душем, увидел засохшие потеки черной и белой краски на ладони. Вспомнил о птичьем помете на крыльце Карвера неделю назад. Потом об исчезновении Джоанны Гринлоу.

«Ее крыльцо было заляпано краской — черной и белой».

Я взял телефон. Надо было поговорить со знающим человеком. Из моих знакомцев в этом хорошо разбирался только один. Я со вздохом набрал номер Сатти. После ареста женщины в чадре мы с Сатти больше не виделись. Как и все остальные, он считал, что меня поймали на хищении наркотиков из хранилища для улик и отстранили от службы. Если он по-прежнему дежурил по ночам, то сейчас, наверное, отсыпался.

— Алло, — хрипло буркнул он в трубку.

— Сатти.

— Угу.

— Это Уэйтс.

— Уэйтс? — С него тут же слетел сон. — Какого хрена?

— Мне нужна помощь…

— Фиг тебе, а не помощь. Совсем обнаглел!

— Да-да, знаю.

— Мне с тобой даже разговаривать нельзя. Если дело дойдет до суда, я дам показания против тебя. С радостью.

— Слушай, я бы не стал звонить, но дело очень срочное…

— У меня денег ни фига нет и времени тоже, так что…

— Это не про деньги. Про метки преступных группировок.

Он ничего не сказал, но явно заинтересовался.

— Ты единственный, кто знает про них все.

— А зачем тебе?

— Частная работенка. В охране.

— За нее платят?

— Сотню фунтов в час.

Он презрительно фыркнул.

— Хорошо, двести. Больше дать не могу.

Он сглотнул, раздумывая.

— Где?

— В городе? В «Темпле»?

Бар «Темпл», перестроенный из подземного общественного туалета, принадлежал бывшему солисту популярной местной группы. Бар был нарочито запущенным, с приемлемыми ценами. Любимый бар Сатти.

— Бабло не забудь, — сказал Сатти и повесил трубку.

19

Я спустился в «Темпл». Глаза привыкали к темноте. Места в баре было мало, но зато в нем стоял лучший в городе музыкальный автомат. Сегодня он играл «Exile on Main Street»[12]. Сатти с пинтой «Гиннеса» сидел за барной стойкой. Увидев меня, он опустошил стакан и грохнул им по столешнице.

— Еще два пива, — велел он барменше. — Он платит.

Я сел, заплатил за пиво и отпил глоток.

— Привет.

— Гони бабло, — сказал Сатти, почесываясь.

Я отдал ему деньги. Четыре пятидесятифунтовые банкноты из пяти штук, полученных от Карвера.

Сатти пересчитал их дважды.

— Ну, выкладывай, что там у тебя…

— Джоанна Гринлоу, — сказал я.

— И как это связано с частной охраной?

— Да так, для общего развития. В полицейских рапортах говорится, что крыльцо ее дома было чем-то заляпано.

— Краской, черной и белой. — Он фыркнул. — Старая метка бернсайдеров.

— Значит…

— Мало ли кто пометил крыльцо! Сначала это сочли зацепкой, но по одному пятну краски дело не распутаешь.

— Что ты знаешь о бернсайдерах?

— Да все. — Он пожал плечами. — В районе Бернсайд были заводы. Пару миль на север от города, вдоль реки Эруэлл. — Он отпил пива и продолжил уже значительно добродушнее: — Промзона примыкала к реке, так что товары отправляли и доставляли по воде. Все закрылось в восьмидесятых, когда производство переместили за границу. А весь район превратился в помойку.

— Я там никогда не был.

— Ничего не потерял. Заброшенные склады. Наркоманы, шлюхи, бомжи.

— А сами бернсайдеры?

— Их мало осталось. В основном толкают чернягу.

— Чернягу?

— Угу. Гонят ее из фентанила. Действует в сотни раз сильнее морфина. Дешевое производство, доступная цена. — Он усмехнулся. — Зубодробительные приходы, но сильный риск заражения. Ампутации. И так далее.

— А краска…

— Больше не в ходу. Это так, метили территорию при разборках. А теперь никакой территории у них нет.

— Почему?

Он смерил меня взглядом:

— А тебе зачем?

— Человек, на которого я работаю, уже несколько раз видел на крыльце пятна краски. Вот я и вспомнил… — Помолчав, я продолжил: — Решил стрясти с него деньжат и тебе отдать. В качестве извинения…

Он фыркнул.

— У него на крыльце скорее дорожники «зебру» нарисуют, чем бернсайдеры метку оставят. С ними покончено. Их лавочку прикрыли и, похоже, навсегда.

— И кто же с ними так?

— Зейн Карвер. Начал играть по-крупному лет десять назад. До большой крови не дошло, но даже наркоманам стало понятно, кто здесь главный. «Восьмерка» чище черняги и по цене нормальная. К тому же за долги Карвер никого не режет. Он вроде как облагородил сбыт наркоты. Бернсайдеры — вчерашний день. И метка их тоже.

Я глотнул пива, обдумал услышанное. То, что метка устарела, не отменяло ее значения. Возможно, ее использовали, чтобы напомнить о былой славе? Однако на разборки между бандами это не похоже. Не было ни угроз, ни насилия. Это что-то личное. Связанное с исчезновением Джоанны Гринлоу.

— Ну и заодно, раз уж мы тут беседуем… — Сатти выудил из кармана конверт. — Доставили в участок, на твое имя. Пришлось вскрыть, сам понимаешь.

Я взял конверт. Достал из него листок бумаги. Он был слегка помят — письмо разворачивали, читали и передавали из рук в руки. Я посмотрел на подпись. Попытался скрыть удивление. Потом сложил письмо и убрал конверт в карман.

— Нестыковочка какая-то, — фыркнул Сатти и улыбнулся. — Ты ж рассказывал, что рос в детдоме.

— Имя Шелдон Уайт тебе что-нибудь говорит? — спросил я, меняя тему.

Он снова пристально посмотрел на меня:

— Ну да. Только… он ведь сидит.

— Недавно вышел.

— Да ну? — Сатти задумался. — Тогда забудь, что я говорил. Возможно, с бернсайдерами все не так просто.

20

Я пришел домой. Повесил куртку. Письмо так и осталось в кармане.

Первым моим проколом было прошлое. То, кем я был и где родился. Мне нравилось взрослеть, потому что детство с каждой секундой отдалялось. Вроде бы. Позже, когда меня заграбастал Паррс, я уяснил, что от прошлого никуда не деться. Оно — предыстория дурацкой шутки, которая становится ясна лишь в третьем акте.

Матери мы были не нужны.

Это я всегда скрывал, хотя, наверное, и не следовало. А со временем напрочь забыл. Сейчас я почти не помню детства. Некоторые способны с дотошностью следователя описать свои юные годы. Некоторые рассказывают забавные случаи о детских проказах. Для меня детство осталось в какой-то прошлой жизни. Чем дальше, тем лучше. О забытых подробностях жалеешь не только ты сам, но и другие. Больно видеть, как с лица приятеля сползает улыбка, потому что ты забыл какое-то совместное приключение.

Я начал забывать младшую сестру.

Перед глазами отчетливо встает ее образ, но я уже