Происшествие на кладбище Пер-Лашез - Клод Изнер

— В пятницу? А ваша служанка, случайно, не худенькая блондинка, совсем молоденькая?

— Жена назначила ей встречу на улице дю Рено, ждала до закрытия, а потом уехала, рассудив, что малышка сама доберется до дома. Когда Дениза — так зовут нашу прислугу — явилась, она была явно не в себе: заикалась, лепетала что-то о призраках, привидениях и всяких прочих ужасах. Я мало что понял из ее бессвязного рассказа и решил узнать, может, вы что-то слышали об этом досадном происшествии.

— Так я и думал! Мне сразу показалось, что девушка малость того, а я своему чутью доверяю. Она заявила, что ее госпожа… испарилась! Не будьте к ней слишком строги, кладбища на многих так действуют.

— А хозяйку Денизы — я имею в виду мою жену — ее вы видели?

Барнабе поскреб подбородок, с подозрением глядя на Виктора.

— Как я мог ее видеть — вы же сказали, что она топталась на улице дю Рено?

Виктор подмигнул ему:

— С женщинами никогда не знаешь, чего ждать. Не скажу, что я недоверчив от природы, но… это сильнее меня. Я было подумал, что Дениза рехнулась, но потом мне в голову пришла другая мысль: а что, если моя жена…

Барнабе мял в руках фуражку, хмуря брови. Потом до него дошло, и он хихикнул:

— А-а, понимаю… Ваша дамочка могла улизнуть на встречу с… доктором! Одно могу сказать — я ее не видел, а ваша служанка была чуть не в беспамятстве, только что не сделала мне непристойное предложение! Счастье, что девушка попала на меня. Я ее успокоил, объяснил, что женат, и отослал домой.

— Она рассказала, что ее напугал высокий старик с седыми волосами.

— Должно быть, это был папаша Моску. Он малость чокнутый, но не опасный. Славный человек, поклонник Империи, даже в подпитии никого не обидит. Он долго здесь работал, мы лет пятнадцать с ним приятельствуем. Старик ухаживает за могилами, тут подвяжет, там подправит, вот я и закрываю глаза на то, что он здесь бывает.

— Где я могу найти папашу… Как, вы сказали, его зовут?

— Моску. Его предок отступал с Наполеоном из России, отсюда и прозвище. Он ночует на набережной д'Орсэ, в развалинах Счетной палаты, что сгорела в 1871-м, но вы его вряд ли застанете, он вечно где-то шляется. Прошу вас, мсье, не жалуйтесь на него, ведь тогда и мне попадет. Я могу потерять работу, а у меня шестеро детей. Ваша служаночка напрасно на него обиделась: он, может, и сказал пару-тройку крепких словечек, но на самом деле не желал ей зла.

— Не беспокойтесь, я всего лишь хочу задать ему несколько вопросов. Вот, держите, я оставлю вам свою визитку. Если он здесь появится, передайте, чтобы пришел со мной повидаться, я сумею его отблагодарить.

В фиакре, по дороге на бульвар Оссман, Виктор чувствовал возбуждение, близкое к опьянению. Кладбище Пер-Лашез было последним местом, где, по утверждению Денизы, она видела свою хозяйку… Но можно ли доверять этой девушке после того, что он увидел в квартире Таша? Слова сторожа свидетельствовали не в пользу Денизы: взбалмошная особа делала авансы человеку, который ей в отцы годится. Консьерж Ясент утверждает, что видел, как мадам де Валуа вернулась домой в пятницу вечером. Нужно все прояснить… Что там бормотал кладбищенский старик, этот папаша Моску: «Я же говорил, что узнаю тебя по снимку!» Что за фотографию он имел в виду? А впрочем, бог с ним, со стариком, он, должно быть, просто выпил лишнего. И уж точно никак не связан с расследованием.

На въезде на улицу Гавр возникла чудовищная пробка. Виктор вышел перед магазинами «Прентан» и увидел на мостовой толпу.

— Это митинг? — поинтересовался он у кондуктора омнибуса, прохаживавшегося вдоль вагона, набитого раздраженными пассажирами.

— Во всем виноват молочник. Эти типы ездят слишком быстро, он чуть не задавил несчастного парня, кровищей все залито.

Виктор поспешил повернуть назад. Расталкивая толпу локтями, он обогнул один из множества киосков с цветами и газетами, из-за которых пешеходы на бульварах жались ближе к домам. Движение затрудняли и чистильщики обуви со своими ящиками, и устричные раковины под ногами, и выставленные далеко на тротуар железные столики и стулья. Рекламные щиты расхваливали достоинства пастилок «Жеродель» и русского грудного чая «Гомериана». Зеваки толпились вокруг них, и, огибая разносчиков, устроившихся со своим товаром на тротуаре, прохожие вынуждены были выскакивать на мостовую.

Виктор счастливо избежал всевидящего ока консьержа — тот о чем-то спорил с дворником, — вошел в подъезд дома № 24, взбежал на шестой этаж и несколько раз нажал на кнопку звонка. Не дождавшись ответа, он сунул в скважину первый попавшийся ключ, тот не подошел, Виктор попробовал второй, и дверь открылась.

Тут стояла особая тишина, которая царит в домах, где никто не живет. Виктор постоял на пороге, привыкая, к полумраку и собираясь с духом, потом положил треногу и сумку на пол, зажег керосиновую лампу и решил методично обыскать все помещения, чтобы найти хоть какой-то след.

С его последнего визита в квартире многое изменилось. На ковре в гостиной по-прежнему были рассыпаны партитуры, кабинетный рояль напоминал притаившегося в засаде зверя. Но всегда стоявшие на на нем статуэтки саксонского фарфора теперь валялись на подушках одного из канапе, а вазы с увядшими цветами были переставлены на камин. Виктор поднял лампу на уровень глаз. Бархатный полог, раньше прикрывавший рояль, лежал на полу. Ошибки быть не может: фарфор убрали, чтобы поднять крышку рояля. Кто сюда возвращался? Одетта или Дениза? Он прошел в комнату прислуги, оказавшуюся узкой, холодной клетушкой. Одетта всегда была прижимиста: экономила на отоплении, недоплачивала прислуге, и в конце концов оставила себе только одну горничную.

Как и ожидал Виктор, одежды в гардеробе не оказалось. Кровать была застелена, но наволочку с подушки сняли. Туалетный столик был придвинут к двери, а тазик и миска стояли на полу, что подтверждало рассказ Денизы. Если только она не устроила инсценировку.

Виктор вошел в кабинет Армана. Окна в нем, видимо, не открывали много недель, и воздух был такой спертый, что Виктора замутило. Он задержал дыхание. Омерзительный запах неожиданно перенес его на двадцать три года назад, в Лондон, в дом на Слоан-сквер, и перед глазами предстала сцена, которая, как он полагал, была навсегда похоронена в самом дальнем уголке памяти.

Отец грозно нависает над ним, а он, семилетний мальчик, стоит с опущенной головой, парализованный ужасом и ненавистью. За какой проступок его запирают в подвале: за невыученный урок, за невинную шалость? Погреб, темнота, одиночество. Он этого не вынесет, он просто умрет. Он с немой мольбой поднимает глаза на работавшего в книжном магазине отца Кэндзи, и тот украдкой сует ему свечу и сборник сказок. В результате Виктор так увлекся волшебной историей о китайской императрице, обернувшейся драконом, что перестал ощущать себя пленником сырого застенка. Вместе с белым драконом Фань Вей-Юнем он нырял в океан, сражался с демонами долины тигров, плыл по волнам и скакал по облакам.

Виктор услышал бой часов и приглушенный гул бульваров. Образы прошлого развеялись. Он обошел комнату: на мебели лежал толстый слой пыли, письменный стол был завален шляпными картонками — их тоже обыскивали.

На полу перед сосновым гардеробом лежали две мужские рубашки: казалось, их раскинутые рукава взывают о помощи. Виктор поставил на стол коптившую лампу, потянул на себя створки и обнаружил ворох одежды, достойный распродажи в Тампле. Выходя, он заметил на зеленовато-бронзовой обивке стен два выгоревших прямоугольника — раньше тут висели картины.

Виктор сделал глубокий вдох, чтобы преодолеть отвращение, которое внушала ему эта комната, и перебрался в туалетную — ему всегда нравилась эта чересчур нарядная, но удобная комната. Он вспомнил, сколько времени проводила здесь его любовница, сидя перед зеркалом и выискивая, не появилась ли на лице предательская морщинка, и растрогался при виде баночки с кремом «Фарнезе», купленным в «Королеве Пчел», — Одетта очень им дорожила. Виктор поборол искушение понюхать крем и обозрел расставленные на круглой мраморной столешнице рядом с умывальником румяна, помаду и флаконы с духами. Стакан с зубной щеткой, зубной порошок, разноцветные куски мыла вызвали в памяти образ кокетливой Одетты в муслине, кружевах и ленточках, оттенявших ее нежную светлую кожу. Виктор проверил шкафчик с полотенцами и банными рукавичками и обнаружил там такой же беспорядок, как и в гардеробе Армана.

Он перешел в спальню, стараясь не смотреть в сторону кровати, напоминавшей корабль с траурными парусами, плывущий в царство мертвых. В шкафу могут обнаружиться еще какие-то секреты. Он уже собирался открыть дверцы, но тут ему в голову пришла новая мысль, и он вернулся в туалетную.

Сбежавшая с любовником женщина может забыть зубной порошок, но не пудру и духи. Одетта так заботилась о своей внешности и цвете лица, что даже в ресторанчик на углу не пошла бы без макияжа. Всего этого в туалетной комнате быть не должно.