Комплекс андрогина (СИ) - Бунькова Екатерина

— Ты чего не открываешь? Это ж наверняка Ян, — ответил я, пытаясь одновременно отжать волосы полотенцем и отпереть замок.

— А что, на мой вотч твоя дверь тоже сработает?

Действительно. Забыл об этом, надо бы настройки сменить.

— Вы чего так долго не открывали? — подозрительно оглядел нас Ян. Интересно, что он успел навоображать?

— Я замок забыл перенастроить, — ответил я ему. — Ушел в ванную, думал, Аль тебе откроет, а он не смог. Извини.

— Да ничего. Вот булочки и еще одна кружка, — сказал Ян, выкладывая свое богатство на стол. Хорошо, когда у тебя есть подработка: всегда можно позволить себе такие вот приятные мелочи. Я тоже запросто мог бы найти работу, но мне не хотелось лишний раз искушать судьбу и раньше времени вливаться в общество взрослых. Академия платила мне стипендию и выделяла комнату в общежитии, и мне этого было достаточно, чтобы выживать.

— Про кружку это ты вовремя вспомнил, — с улыбкой заметил я. — У меня их всего две.

Я плюнул на просушку волос и бросил полотенце на плечи, потому что эти двое уже оккупировали стол, и я рисковал остаться без чая и без завтрака. Не знаю, почему, но между этими двумя сразу вспыхнуло какое-то болезненное соперничество. Причем Яна-то я понимал, хоть мне и противно было думать на эту тему, а вот Алесту — не очень. Кажется, ей просто не понравился Ян. Вон как она косится на него: подозрительно и с легким оттенком презрения.

— Вы давно знакомы? — спросил ее Ян.

— Со вчерашнего дня, — ответила Алеста.

— А я с ним с рождения вместе, — горделиво заметил Ян. — Мы и в яслях вместе были, и в школе в одном классе оказались.

— Круто, — оценила Алеста деланно восхищенным тоном, но мой сигмоватый друг принял все за чистую монету и продолжил:

— Если б ему одиночную каюту пять лет назад не дали, мы бы и до сих пор жили вместе. Классное было время, да, Эл?

Я был занят сотворением чая и только угукнул в ответ.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Знаешь, какой он миленький был в детстве? — оживился Ян, обретя нового собеседника для любимой беседы «Дети такие лапочки».

— Даже не представляю, — поддержала его Алеста, глянув на меня снизу вверх хитрым взглядом: видно, рассчитывала, что Ян сейчас расскажет, что я и в детстве был на девочку похож. Но как ни странно, в детстве я выглядел так же, как и все остальные — вполне нормальным мальчиком. Некоторые даже посимпатичнее меня были: пухлые, щекастые, с губами бантиком. Это потом уже генетика взяла свое, и я превратился в то, что есть. Так что ничего особенного о моем детском облике Ян ей рассказать не может. Алеста просто не знает, что он обо всех детях говорит «миленький».

— Он был такой важный всегда, напыщенный. Прям аристократ, — заявил Ян. — И если над ним кто смеялся, мог и поколотить. Мне пару раз даже досталось, я это помню. А вообще, у меня много фоток есть смешных с того времени.

Ян активировал экран на вотче. Я напрягся: никогда не задавался вопросом, какие фотографии о нашем детстве он хранит.

— Вот смотри, это Элис Алекса бьет надувной кувалдой, потому что тот не согласился с ним чай понарошку пить. Алекс его стукнул в ответ, и его наказали, ведь он на два года старше был, а Эла и пальцем не тронули. Реву было-о, — Алеста послушно заглянула. Алекс на фотографии казался таким щупленьким и беззащитным. Совсем не такой, как сейчас: тупой качок.

Не помню такого. То-то я думал, у Алекса какая-то детская травма. Оказывается, сам же ее и устроил.

— А вот Эл в розовом платье. Правда, милашка? — продолжил Ян.

Что? Я даже глаза протер, чтобы убедиться, что мне это не мерещится. Почему я этого не помню?

У Алесты задрожали губы: она пыталась сдержать смех, чтобы не обидеть меня.

— Воспитатели его постоянно наряжали, возились с ним, — продолжал Ян. — Он был такой хорошенький. Вот, смотри какой милый бантик.

Я сглотнул. «Милый бантик» мне повязали на короткий и тощий хвостик, и непонятно было, на чем эта здоровенная дура держится.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Эла вообще воспитатели очень любили, вечно на руки брали. Вот, гляди, как они его целуют в обе щеки. Смотри-смотри, какая у него рожа счастливая, — Алеста уже откровенно подхихикивала, но Яну это нравилось.

Мне стало нехорошо: действительно, два воспитателя-сигмы держали меня на руках и целовали одновременно с двух сторон. Я не помню этого! Откуда взялись эти дурацкие фотографии? Почему Ян мне их раньше не показывал?

— А вот это вообще смешной случай, — заявил Ян, выуживая из вотча еще какую-то фотку. — Эл случайно сделал лужу — не дотерпел — и платьем ее вытирает, пока никто не видит. Это с камеры слежения фотка.

На картинке голый пацаненок лет четырех стоял голой задницей вверх, уставив ее прямо на камеру, и возюкал по полу кружевной тряпкой.

— Удали эту гадость к чертовой матери! — возмутился я. — Где ты это вообще взял?

— В наших ясельках, — удивился Ян. — Я же туда работать устроился, забыл? Там твоих фоток и видео целая коллекция. Ты у них маленькая звезда: единственный тау за всю историю этих яслей.

Так вот кого надо винить за мои странные манеры и другой образ мышления! Все сигмы чокнутые, и Ян не исключение.

— Удали, — уже спокойнее повторил я. — Не смей больше никому показывать. И вообще, давайте чай пить, а то он сейчас остынет.

Я раздал им кружки.

— За твое совершеннолетие, — сказала Алеста, вставая и поднимая кружку с чаем. Я тоже взял свою кружку и стукнул ею о кружку девушки. Ян не понял этого ритуала. Это конечно, нехорошо, но я возгордился: всегда приятно быть более просвещенным, чем другие. Пусть это будет моя маленькая месть ему. Мы с Алестой глотнули чаю, и она подмигнула мне.

Так как мне не оставили места за столом, где на единственный стул по привычке уселся мой друг, пришлось сесть на кровать рядом с девушкой. Было довольно неуютно: нет, не потому, что я сидел слишком близко к ней, а потому что у нас с Алестой был секрет, и я все никак не мог подобрать тему для нейтральной беседы, не связанную с этим секретом и не продолжающую тему моего детства.

— Что он тебе подарил? — спросила она, помогая мне.

— Билеты на концерт симфонической музыки. Мы с Яном каждый год на мой день рождения в театр ходим.

— Да? И что играют? — заинтересованно спросила Алеста, уминая одну из пышных булочек.

— Моцарта, Вивальди.

— Пфф, попса, — заявила она.

— Я тоже так думаю, — обрадовался я, впервые отыскав единомышленника. — А ты что слушаешь?

— Я двадцатый век люблю: Шостаковича, Шнитке. Шёнберга иногда слушаю, но под настроение. Вообще, в двадцатом веке много всяких интересных штук попадается, — с горящими глазами заявила Алеста.

— Ага. Мне там немного Бриттен нравится, — продолжил я. — Но вообще-то девятнадцатый век куда приятнее: Брукнер, Яначек.

— А я еще люблю всякие музыкальные странности того времени: додекафонию, сонористику, пуантилизм. Слышал о таком?

— Спрашиваешь, — возмутился я. — Конечно слышал. А в додекафонии даже сочинять пытался.

— Правда? Покажешь? — тут же оживилась она.

— Никогда, — отрезал я. — Это нужно сжечь к чертовой матери вместе с компом.

— А… вы вообще о чем? — спросил нас Ян. Мы переглянулись и улыбнулись друг другу. Ян совершенно не разбирался в музыке. Он и на концерты-то ходил только со мной за компанию. Говорить с ним о музыке, хотя бы вот так поверхностно трепаться — дохлый номер. Я одарил Алесту голодным взглядом человека, десяток лет прожившего на необитаемом острове. Яну это не понравилось.

— Ты бы сходил, высушил волосы, — предложил он, ища повод отвлечь меня от общения с Алестой.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Да, точно, — я встал, ловким броском отправил полотенце на крюк в ванной и принялся за поиски вечно теряющейся расчески.

— Так ты эпсилон? — услышал я голос Яна, обращенный к моей гостье.

— Эмм… ну да, — после некоторой паузы ответила она. Надо бы просветить ее насчет серий, а то она запросто может спалиться. — А что, так заметно?