Бироновщина - Василий Авенариус

— Ну, вотъ. А на дняхъ я получилъ цидулочку отъ Аннетъ, что нынче-де на публичномъ маскарадѣ въ Лѣтнемъ дворцѣ мы могли бы встрѣтиться безъ всякой опаски. Раздобыть бы только приличный костюмъ…

— И входный билетъ, безъ котораго тебя не впустятъ, — добавилъ Шуваловъ. — На твое счастье я, какъ видишь, не въ состояніи воспользоваться ни своимъ костюмомъ, ни своимъ билетомъ, и могу отдать ихъ въ полное твое распоряженіе. Самсоновъ!

— Иди, иди! — донесся изъ лакейской ворчливый голосъ Ермолаича. — Начудесилъ, ну, и кайся.

— Да что y васъ тамъ? — теряя уже терпѣніе, крикнулъ Шуваловъ.

— Не одѣтъ я, сударь… — отозвался наконецъ Самсоновъ.

— Вретъ, вретъ! одѣтъ! — обличилъ его старикъ. — Чего сталъ, шелопутъ. Иди, иди на расправу. Ишь ты! ровно быкъ передъ убоемъ упирается.

И съ напряженіемъ всѣхъ своихъ старческихъ силъ, Ермолаичъ втолкнулъ въ комнату къ господамъ средневѣковаго рыцаря.

Въ первый моментъ Петръ Ивановичъ готовъ былъ, кажется, не на шутку разсердиться, но юный «шелопутъ» въ своихъ, на видъ тяжелыхъ стальныхъ, на самомъ же дѣлѣ картонныхъ доспѣхахъ, оклеенныхъ только сверху серебряной бумагой, остановился посреди комнаты въ такой безупречно-рыцарской позѣ, что господинъ его, зараженный смѣхомъ пріятеля, самъ также добродушно разсмѣялся.

— Ахъ, ты, шутъ и пьеро! Вѣдь пустить его этакъ на придворный маскарадъ, такъ никто, пожалуй, не призналъ бы въ немъ лакея.

— Ну, а теперь, Самсоновъ, разобалакивайся-ка опять, — сказалъ Воронцовъ: — на маскарадъ отправляюсь сейчасъ я вмѣсто твоего барина.

— Ваше благородіе, Михайло Ларивонычъ! взмолился тутъ Самсоновъ. — Явите божескую милость: возьмите меня тоже съ собой!

— Эко слово молвилъ! Тебя все равно вѣдь не пропустятъ.

— Меня-то съ вами пропустятъ: многіе служители придворные меня въ лицо знаютъ; а для послугъ, неравенъ часъ, я могу вамъ еще пригодиться.

— Нестерпимо, вишь, любопытенъ посмотрѣть тоже на этакій маскарадъ, — поддержалъ его Ермолаичъ. — Возьми-ка его ужъ, сударь, чтобы тебѣ одному, грѣшнымъ дѣломъ, какого дурна тамъ не учинилось. Малый онъ шустрый.

— А чтожъ, и въ самомъ дѣлѣ, - обратился къ Воронцову Шуваловъ. — Пускай ужъ идетъ съ тобой; все вѣрнѣе. Про рыцарскій костюмъ мой слышала отъ меня до сихъ поръ одна только особа. По походкѣ, по голосу она, чего добраго, догадается, что это не я, а кто другой.

— Ну, походку и голосъ можно всегда измѣнить. А кто та особа?

— Юліана Менгденъ. Сама она, имѣй въ виду, будетъ маскирована Діаной.

— О! la belle Julie? Но мнѣ она, ты знаешь, не опасна. Ну, что же, Самсоновъ, скоро ли?

II. Венеціанская ночь

"Публичнымъ" маскарадомъ въ Лѣтнемъ дворцѣ завершался, какъ сказано, циклъ всѣхъ придворныхъ празднествъ по случаю вступленія въ бракъ наслѣдницы престола; уже поэтому онъ долженъ былъ быть еще пышнѣе и разнообразнѣе бывшаго за два дня передъ тѣмъ «параднаго» маскарада въ Зимнемъ дворцѣ. Тамъ танцовали четыре кадрили, по 12-ти паръ въ каждой, и каждая кадриль въ одноцвѣтныхъ домино; а ужину, приготовленному въ галлереѣ, былъ приданъ видъ сельскаго праздника: столы и скамейки были всѣ въ зелени и цвѣтахъ. «Публичный» же маскарадъ долженъ былъ происходить, въ началѣ вечера, среди настоящей природы, подъ открытымъ небомъ — въ Лѣтнемъ саду и на прилегающей къ нему рѣкѣ Фонтанкѣ въ видѣ "венеціанской" ночи, а танцы и ужинъ потомъ — въ стѣнахъ дворца. Неудивительно, что большинство приглашенныхъ на этотъ совершенно исключительный праздникъ ожидало его съ большимъ нетерпѣніемъ.

Едва ли, однакожъ, не болѣе всѣхъ волновалась Лилли Врангелъ. Всякій день вплоть до воскресенья являлся къ ней, согласно выраженной императрицею волѣ, французъ балетмейстеръ придворнаго театра, мосье Флере, толстенькій старичокъ съ пухлыми розовыми щечками, въ голубомъ фракѣ съ остроконечными фалдами, со скрипицей въ одной рукѣ и съ хлыстомъ въ другой. Наставляя дѣвочку въ па и пируэтахъ, онъ безцеремонно выгибалъ ея станъ, вывертывалъ ей носки и локти. Каждое движеніе онъ иллюстрировалъ ей сперва самъ, и, приподнимая кончиками пальцевъ свой ласточкинъ хвостъ, подпрыгивалъ съ легкостью мячика. Когда же ученица, подъ пискъ его скрипицы, принималась выдѣлывать то же самое, онъ съ отечески-нѣжной улыбкой похлестывалъ ее по ногамъ:

— Plus haut, chère demoiselle, un peu plus haut! (Выше, милая барышня, еще немножко выше!)

На такое обращеніе Лилли пожаловалась было баронессѣ Юліанѣ, но получила въ отвѣтъ:

— Всѣ мы, моя милая, прошли ту же школу. Какъ видишь, это не то, что скакать верхомъ безъ сѣдла!

"А какъ охотно я поскакала бы опять!" — вздохнула про себя дѣвочка, не подозрѣвая, что вскорѣ ей дѣйствительно суждено скакать такъ, да еще публично.

Хотя она за эти дни изрядно подучилась y мосье Флере въ придворныхъ танцахъ, хотя сшитый для нея скромный, но живописный костюмъ швейцарки бернскаго кантона и обрисовывалъ очень мило ея стройную талью, а подъ маской ее врядъ ли кто и узналъ бы, — но по наслышкѣ ей было извѣстно, что маски, межъ собой даже не знакомыя, свободно разговариваютъ межъ собой и говорятъ другъ другу «ты». Ну, что, если и съ нею тоже кто-нибудь этакъ заговоритъ?

Нарядилась Лилли въ свой костюмъ еще за цѣлый часъ до начала маскарада, чтобы, въ качествѣ камеръ-юнгферы, помогать при одѣваніи принцессы; причемъ не забыла, конечно, какъ просила ее Аннетъ Скавронская, приколоть къ груди бѣлую лилію.

Въ XVIII вѣкѣ и y насъ, по примѣру Западной Европы, знаніе миѳологіи древнихъ грековъ и римлянъ считалось однимъ изъ краеугольныхъ камней образованія людей высшаго круга. Пробѣлы въ другихъ научныхъ познаніяхъ такъ удобно вѣдь прикрывались въ свѣтской болтовнѣ аллегоріями изъ жизни миѳическихъ небожителей и героевъ. А при маскарадахъ обойтись безъ миѳологіи положительно не было уже возможности. Анна Леопольдовна, посвященная еще съ дѣтства своей гувернанткой, мадамъ Адеркасъ, въ таинства этой «науки», выбрала себѣ сперва было для маскарада роль Ніобеи.

— Кто, бишь, была Ніобея? — спросила ее царственная тетка, не столь свѣдущая въ тонкостяхъ миѳологіи.

Принцесса объяснила, что Ніобея, дочь Тантала, лишившись всѣхъ своихъ дѣтей, была обращена Зевсомъ въ камень, источавшій неизсякающія слезы. Императрица справедливо возмутилась и повелѣла изготовить для племянницы одѣяніе богини плодородія и матери земли, Цереры. Одѣяніе вышло необычайно, пожалуй черезчуръ даже богато, потому что было все заткано золотыми колосьями, сплетенными межъ собой гирляндами изъ голубыхъ васильковъ и пунцовыхъ маковъ.

— Я въ этомъ не выйду, ни за что не выйду! — запротестовала Анна Леопольдовна, когда увидѣла себя въ трюмо въ образѣ Цереры.

Юліана принялась ее уговаривать: что костюмъ ей очень къ лицу, что сама государыня вѣдь его выбрала, что другого и нѣтъ…

— Ну, тогда я вовсе не выйду! — рѣшила принцесса. — Еще подумаютъ, что я на радостяхъ такъ разрядилась…

— И пускай думаютъ: на васъ и на вашихъ будущихъ дѣтяхъ — вся надежда русскаго народа.

— Не говори мнѣ объ этихъ дѣтяхъ! Никогда ихъ y меня не будетъ…

— Такъ для чего же вы тогда вышли замужъ? А вонъ въ саду и военная музыка заиграла…

Лилли подбѣжала къ окошку.

— И масокъ уже сколько!

Тутъ вошелъ камерпажъ императрицы съ докладомъ, что ея величество чувствуетъ себя еще слишкомъ усталой и выйдетъ только позже прямо въ танцовальный залъ, а потому проситъ принцессу вмѣстѣ съ принцемъ спуститься въ садъ безъ нея.

— Вотъ видите ли, ваше высочество, — сказала Юліана: — вы должны замѣнить государыню; выбора вамъ уже нѣтъ.

— Ахъ, Боже, Боже! Пускай еще больше смеркнется…

— Да вѣдь теперь y насъ въ Петербургѣ бѣлыя ночи.

— Ну, все же будетъ хоть немножко темнѣе.

— А принцъ, вѣрно, ждетъ васъ.

— Подождетъ!

Послѣдній отблескъ вечерней зари погасъ уже на верхушкахъ Лѣтняго сада, и въ темной листвѣ его загорались разноцвѣтные фонарики. Въ пестрой толпѣ замаскированныхъ, кружившейся около главнаго крыльца дворца въ ожиданіи выхода Высочайшихъ особъ, замѣчались уже признаки нетерпѣнія, когда на крыльцѣ показалась Церера объ руку съ Нептуномъ. Хотя оба были также въ черныхъ маскахъ, но ни для кого кругомъ не было сомнѣнія, что то принцесса съ своимъ молодымъ супругомъ, — и всѣ почтительно передъ ними разступились.

Лилли, шедшая во свитѣ рядомъ съ Юліаной, старалась и въ осанкѣ, и въ походкѣ копировать гордую гоффрейлину; подъ маской, придававшей ей небывалую смѣлость, она выступала такъ непринужденно, что никому бы и въ голову не пришло, что это — подростокъ-камеръ-юнгфера, а не такая же придворная дама.

Сама Лилли съ жаднымъ любопытствомъ озиралась на мелькавшихъ мимо нихъ маскированныхъ. Въ памяти ея были еще живы святочные вечера въ тамбовской усадьбѣ Шуваловыхъ. Тамъ ряженые шумной гурьбой вваливались въ барскія хоромы съ замазанными сажей лицами, въ вывороченныхъ овчинныхъ тулупахъ, въ самодѣльныхъ личинахъ: медвѣдя съ поводаремъ, бабы-яги, журавля, индѣйскаго пѣтуха и т. п.