Бироновщина - Василий Авенариус

— Я задыхаюсь… Разстегни меня…

— Да вы хоть бы присѣли, — сказала Юліана и, наперерывъ съ Лилли, принялись разстегивать ей платье и распускать шнуровку.

Въ это время дверь снова растворилась, и вошла цесаревна Елисавета вмѣстѣ съ молоденькой гоффрейлиной.

— А я хотѣла тебя, дорогая Анюта, еще отдѣльно поздравить, — заговорила цесаревна, подсаживаясь къ принцессѣ, и крѣпко чмокнула ее нѣсколько разъ. — Поздравляю отъ всей души!

— Есть съ чѣмъ!.. — отвѣчала Анна Леопольдовна, какъ избалованный ребенокъ, капризно надувая губки. — Мужъ не башмакъ — съ ноги не сбросишь!

— Да зачѣмъ его сбрасывать? Если не тебѣ самой, то твоему будущему сыну суждено носить царскую корону.

— Сыну отъ постылаго мужа! Не нужно мнѣ ни сына, ни короны! Сколько разъ вѣдь говорила я тетушкѣ, что съ радостью уступлю тебѣ всѣ мои права…

— Вздоръ несешь, душенька. Ты государынѣ родная племянница, а я ей только кузина…

— Но зато въ десять разъ меня умнѣе! Не понимаю, право, почему ты, тетя Лиза, всегда еще такъ мила со мной…

— Ея высочество цесаревна со всѣми обворожительно мила, — вмѣшалась дипломатка Юліана.

— А главное, гораздо разсудительнѣе васъ, принцесса: если ужъ государынѣ благоугодно было назначить васъ своей наслѣдницей, такъ вы обязаны безпрекословно повиноваться.

— Я и повинуюсь, выхожу замужъ за этого… Не знаю, какъ и назвать его!

Она залилась опять слезами, и Елисаветѣ Петровнѣ стоило не малаго краснорѣчія, чтобы нѣсколько ее успокоить.

— Любоваться имъ тебѣ не нужно; но другимъ-то своей нелюбви къ нему ты не должна слишкомъ явно показывать. Царствующія особы должны стоять на такой высотѣ надъ толпой, чтобы казались ей всегда высшими существами, неподверженными человѣческимъ слабостямъ.

— Да ты сама-то, тетя Лиза, развѣ держишь себя такъ?

— Я, милочка моя, никогда не буду царствовать… А какой прелестный y тебя "эсклаважъ!" — перемѣнила она тему и стала разглядывать драгоцѣнный подарокъ «римскаго» императора на шеѣ принцессы.

— Подлинно esclavage! — вскричала Анна Леопольдовна, срывая съ себя цѣпь и бросая ее на полъ. — Для того только мнѣ ее и навѣсили, что бы я никогда, никогда не забывала, что стала отнынѣ невольницей!

Лилли подняла цѣпь съ полу и, по молчаливому знаку Юліаны, отнесла на столъ. Во время предшествовавшаго разговора она имѣла полный досугъ разсмотрѣть цесаревну. Юліана не даромъ назвала послѣднюю «обворожительной». Хотя черты лица ея и не принадлежали къ числу такъ-называемыхъ «классическихъ», но овалъ ихъ былъ очень мягокъ и изященъ, а кожа отъ природы такой нѣжности и бѣлизны, что не нуждалась ни въ какой искусственной косметикѣ. Привлекательный обликъ обрамливался спускавшимися на пышныя плечи локонами русыхъ, съ золотистымъ отливомъ, волосъ, съ искрящеюся надъ челомъ брилліантовой діадемой. Но ярче всякихъ брилліантовъ искрились подъ соболиною бровью жгучіе глаза, дарившіе всѣхъ и каждаго, "какъ рублемъ", такою плѣнительною улыбкой, что обаянію ея подпадали одинаково и сильный, и прекрасный полъ.

"Неужели ей уже тридцатый годъ? — думала Лилли, не отрывая восхищеннаго взора отъ царственной красавицы. — Она, право же, свѣжѣе каждой изъ насъ"…

И взоръ дѣвочки, сравнивая, скользнулъ въ сторону юной спутницы цесаревны, на которую до того она почти не обращала вниманія, но на которую теперь невольно также заглядѣлась.

— Что вы такъ смотрите на меня? — съ улыбкой спросила та, подходя къ ней, и взяла ее подъ руку. — Отойдемте-ка подальше.

— Простите, что я такъ смотрѣла… — извинилась Лилли. — Но y васъ такое удивительное, точно фамильное сходство…

— Съ кѣмъ? съ моей кузиной?

— Съ кузиной?

— Ну да, съ цесаревной: вѣдь я же — Аннетъ Скавронская. Отецъ мой, графъ Карлъ Скавронскій, былъ родной братъ императрицы Екатерины Алексѣевны. А вы вѣдь баронесса Лилли Врангель?

— Да… Но отъ кого вы, графиня, могли слышать про меня?

— Какъ не слыхать про такую прелесть! Слухомъ земля полнится, — улыбнулась опять въ отвѣтъ Скавронская. — Нѣтъ, милая Лилли, вы не конфузьтесь; я говорю чистую правду. Мнѣ давно хотѣлось познакомиться съ вами; y меня нѣтъ вѣдь никого для конфиденціи; а васъ всѣ такъ хвалятъ… Хотите, подружимтесь?

— Помилуйте, графиня… Я же только младшая камеръ-юнгфера принцессы…

— Да и я тоже годъ тому назадъ была въ родѣ какъ бы камеръ-юнгферы y моей кузины. Вамъ сколько теперь лѣтъ? Пятнадцать?

— Да, съ половиной.

— Ну, а мнѣ… съ тремя половинками! разсмѣялась Скавронская. — Вы вѣдь атташированы уже къ принцессѣ. Черезъ годъ васъ точно такъ же сдѣлаютъ фрейлиной, да еще чьей? наслѣдницы престола! Ну, что же, хотите имѣть меня подругой?

— Я была бы счастлива, графиня…

— «Графиня»! А мнѣ называть васъ, не правда ли, «баронессой»? Нѣтъ, давайте говорить сейчасъ другъ другу «ты». Хорошо?

— Хорошо. Но по имени какъ мнѣ называть васъ?

— Опять «васъ»! Называй меня просто «Аннетъ», а я тебя буду называть «Лилли». Какое хорошенькое имя! Совсѣмъ по тебѣ: вѣдь ты настоящая полевая лилія, — не то, что твоя гувернерка.

— Какая гувернерка?

— Да Менгденша. Это ужъ не полевой цвѣтокъ, а оранжерейный, махровый, безъ всякаго полевого аромата.

Лилли съ опаской оглянулась на Юліану; но та не желала пропустить ничего изъ бесѣды принцессы съ цесаревной, и ей было не до новыхъ двухъ подругъ.

— Да, всѣ говорятъ, что мы съ кузиной похожи другъ на друга, — продолжала болтать Скавронская. — Но куда ужъ мнѣ противъ нея! Даже когда она серіозна, глаза ея свѣтятся… А если бъ ты видѣла, какъ она танцуетъ! Это — сама Терпсихора. Да вотъ на придворныхъ балахъ ты скоро ужо увидишь.

— Да я еще не придворная дама! — вздохнула Лилли. — Даже на свадьбѣ принцессы мнѣ нельзя быть.

— Это-то правда… Но подъ самый конецъ, въ воскресенье, будетъ большой публичный маскарадъ съ танцами. Въ маскѣ туда тебя, пожалуй, пустятъ; я попрошу за тебя. Это будетъ такое великолѣпіе, что ни въ сказкѣ сказать, ни перомъ описать, прямая мажесте. Для меня этотъ маскарадъ имѣетъ еще особое значеніе… Вотъ идея-то!

— Какая идея?

Не отвѣчая, Скавронская подвела Лилли къ простѣночному зеркалу.

— Смотри-ка: мы съ тобой вѣдь почти одного роста.

— Да что ты задумала, Аннетъ?

— А вотъ что, слушай. Только, милая, ради Бога, ни слова своей Менгденшѣ!

— О, я — могила. Но, можетъ быть, это что-нибудь нехорошее?

— Напротивъ, очень даже хорошее… Мнѣ надо въ танцахъ непремѣнно поговорить съ однимъ человѣкомъ. Но долго съ однимъ и тѣмъ же кавалеромъ танцовать нельзя; поэтому мы съ тобой обмѣняемся потомъ костюмами…

— Ахъ ты, Господи! — вырвалось y Лилли, да такъ громко, что цесаревна оглянулась и спросила, что y нихъ тамъ такое.

— Да вотъ Лилли хотѣлось бы ужасно быть на большомъ маскарадѣ послѣ свадьбы принцессы, — отвѣчала Скавронская и подвела подругу за руку къ Аннѣ Леопольдовнѣ: — Ваше высочество, великодушнѣйшая изъ принцессъ! слезно умоляемъ васъ взять ее также съ собой на тотъ маскарадъ!

Принцесса обернулась къ своей фрейлинѣ:

— Какъ ты полагаешь, Юліана?

— Невозможно, ваше высочество, — отвѣчала та, — Лилли — младшая камеръ-юнгфера…

— А старшихъ нельзя тоже допустить туда вмѣстѣ съ нею?

— Это было бы противъ регламента: если допускать на придворныя празднества, какъ равноправныхъ гостей, лицъ изъ низшаго персонала, то что же станется съ самыми празднествами, на которыя приглашены всѣ иностранные посланники? Вы знаете, какъ строго ея величество относится въ этихъ случаяхъ къ этикету. Притомъ для вашихъ камеръ-юнгферъ нельзя было бы дѣлать исключенія: камеръ-юнгферамъ самой государыни пришлось бы тоже дозволить быть на маскарадѣ; на всѣхъ пришлось бы шить маскарадныя платья…

— Правда, правда, — согласилась Анна Леопольдовна: — на всѣхъ это вышло бы слишкомъ дорого, а расходовъ теперь и безъ того такая масса…

— Простите, принцесса, — еще убѣдительнѣе заговорила Скавронская. — Ho o всѣхъ камеръ-юнгферахъ y насъ не было и рѣчи. Мы говоримъ только объ одной Лилли; она y насъ вѣдь не простая камеръ-юнгфера, а ближайшая кандидатка во фрейлины.

— Въ самомъ дѣлѣ, моя дорогая, — поддержала ее тутъ и цесаревна: — отчего бы намъ не доставить дѣвочкамъ невиннаго удовольствія попрыгать тамъ вмѣстѣ? Вѣдь маскарадный костюмъ какой-нибудь швейцарки, напримѣръ, обойдется не Богъ-вѣсть въ какую сумму.

Анна Леопольдовна переглянулась опять съ своей фавориткой. Та, однако, все еще не совсѣмъ поддавалась и отвѣтила за нее:

— Во всякомъ случаѣ, надо получить сперва согласіе оберъ-гофмаршала, который уже испроситъ разрѣшеніе государыни императрицы.

— Ну, все это пустая формальность, и я вполнѣ увѣрена, милая баронесса, что вы, если захотите, сумѣете уговорить Лѣвенвольде, — сказала Елисавета Петровна, приподнимаясь съ канапѣ, и стала прощаться съ принцессой.