Парни не плачут. - Кимберли Пирс

– Мама?.. – Лана нагнулась к лежащей, опуская руку женщине на плечо. – Мама, это я.

– Кейт?

– Да нет же, я. Вставай.

Женщина неохотно поднялась, шаря ногами в поисках тапочек. Ночной наряд её составляла длинная красная футболка… Брэндон деликатно отвернулся.

– Встаю… дай-ка мне руку, дочка…

– Уйди. – Лана отмахнулась от непрошенного помощника, подставляя матери плечо. Продвигаясь с трудом, они обе скрылись в тёмном дверном проёме. «Ловец снов», висящий на гвозде, вбитом в косяк, закачался…

Лана упала на кровать, раскинув руки и тяжело вздыхая. Мелочь из карманов рассыпалась на покрывало, а никелевый четвертак даже звякнул по полу… Стоило закрыть глаза, её начинало мутить, как моряка в шторм. Под веками проплывали синие пятна с коричневым ободком, и кантри уже не успокаивало… Магнитофон поперхнулся, и где-то там… по её расчётам, там была ванна… потоком хлынула вода. Сейчас бы стаканчик… холодной минералки, от которой сводит зубы и пощипывает в носу. Чтобы во все стороны разлетались свежие капли. Завтра утром надо будет вставать, мерзко чувствуя, как ускользают вниз половицы… голова будет на разлом, опухнет лицо. Ещё будильник надо заводить, проклятое чудовище! И марш-марш на работу, с такими проблемами выцарапанную… много ли их, бывших одноклассников, желающих иметь деньги, шатается по Фоллзу… Разнорабочая на фабрике! Чёрт! Исчезнет волшебство этой ночи, как подарки, как щётка с отломленными зубчиками. Растает, будто бы его и не было… Хм-м, с другой стороны… Парнишка, так и не нашедший выход из дома, (она подозревала, что из вредности) наклонился к ней, согревая несчастную смертную лучезарнейшей из улыбок. Ой… а это что… стакан с шипучкой? Он Бог, и… кажется, больше!

– Выпей. Тебе полегче будет.

– Что это? – она сжалась, как от холода. Брэндон сожалеюще цокнул языком.

– Аспирин. Такое правило – принял лишку, потом ешь таблетки, чтобы с утра голова чугунной не была…

Лана страдальчески посмотрела на него, принимая стакан. Он почувствовал щекочущую радость, наблюдая, как она пьёт: запрокинутая голова, рассыпавшиеся в беспорядке волосы, гладкая шея…

– Ну? Полезная штука, я же говорил.

Она сжала губами стеклянный край. Брэндон отвернулся, думая, что если даст заметит ей краску, обжёгшую щёки, то тут ему и придёт конец. На тумбочке, где стояла простая лампа с жёлтым абажуром, источающая мягкий свет, оказалось большое собрание плюшевого коровьего стада. Он прищурился.

– Коров люблю, знаешь ли…

– Священное животное? Тогда тебе нужно ехать в Техас. А там уже и дело найдётся – можно хоть стадо пасти, хоть пластинками торговать, хоть замуж выйти… Кстати, в Египте для коров сочиняют весёлые псалмы.

В родном Линкольне, где не привечали ребят, проводящих время за книгами, ему сказали бы: не ёрничай. Ты не паяц на ярмарке, чтобы кроить из себя идиота… Грубоватые приятели, Том и Джон, скорее всего ничего бы не поняли и зазвали бы парня на кружечку горячительного. Только эта хрупкая девочка с печальными глазами, сейчас отравленными бессонной ночью пополам с хмелём, была ему благодарна за ненавязчивые шутки… Которыми её знакомые отличиться не могли. Он затаил дыхание. Хотелось вскочить и отбивать чечётку от восторга, попробовать её обнять… Но надо было взять себя в руки. Не время, браток, не время…

– Шутишь? Пение не может быть весёлым.

– Ну-у… почему? А ребятам в баре понравилось!

– Я бы не смогла нормально спеть, даже если бы от этого зависела моя жизнь… – слабо пробормотала Лана, утыкаясь лицом в подушку.

– Перестань, пожалуйста. Ты замечательно поёшь.

– Не люблю я это дело.

– Солнышко моё, так не всегда приходится делать, что хочется. Учись искать в этом приятное! Вот ты поёшь, а это людям в радость… – смешно наморщив нос, местный философ продолжал. – Здорово, когда тебя все любят. Будь я жителем прославленного Фоллз-сити, обязательно нанял бы себе гарем обожательниц и укатил бы с ними далеко… деньги зарабатывать.

Лана приподняла голову, недовольно окидывая его взглядом. Начавшие было стираться впечатления умело обновлялись этим худеньким юношей, всё никак не желавшим сесть на её кровать… Невероятно: он не похож ни на кого, с кем она раньше общалась… Когда её в последний раз называли «солнышком»?!

– Ну всё равно, у меня и так не выйдет…

Она лгала. Петь девушка умела и любила. Однако с третьего класса средней школы к ней летели надоедливые, как мухи, приглашения на церковные праздники, день города, дискотеки, открытие кинотеатра… Всё ради голоса. Не для неё самой, а для пары слов, которые она могла связать под музыку…

– O’K. Разве я спорил с тобой?..

Лана повернулась на бок, вздыхая и подсознательно отгораживаясь от его понятных, но чем-то волнующих слов. Ей бешено хотелось спать, и, будь это кто другой, а не… Брэндон! Она бы давно посоветовала ему прогуляться… неважно, какие слухи о её грубости будут после этого ходить… с чего это надо отдавать всем почести, если её не хотят разглядеть? Спать… спать… и фея принесёт лишнюю звёздочку на подоконник…Брэндон повертел в руках тряпичную коровку. Я хочу помочь тебе выбраться отсюда, защитить… я не хочу, чтобы тебя ломали так, как меня в своё время. Я выбрал дорогу, вдоль которой бежит разметка, а на обочинах проходит мимо жизнь… У меня тоже кружится голова – но от счастья. Нужно быть смелым, чтобы взять тебя за руку и мимо обомлевших зрителей вывести из этого мира колдобин и неоконченных писем… Ты красивая, девочка моя, ты сама не видишь этого. Я помогу тебе. Не думай, я не такой слабый… То, через что я прошёл, изменит мою жизнь навсегда. Я попробую зависнуть в «дыре», спеша к тебе навстречу. Но я не буду делать это в одиночку… Кольцо охотно скользнуло в его раскрытую ладонь. Рассеянно наблюдая за своими движениями, Брэндон одел его на рог и поставил игрушку на место. Улыбка блуждала по его лицу, как одинокий странник, бредущий вслед за огоньком. Нежно, едва слышно нагнувшись, мальчик погасил лампу и, тихо ступая, пошёл к двери. Было самое время для того, чтобы исчезнуть… а потом вернуться.

– Ты знаешь какие-нибудь песни про коров? – сонный голос прервал его мысли. Держась за дверную ручку, он лукаво склонил голову на плечо.