Протестное движение в СССР (1922-1931 гг.). Монархические, националистические и контрреволюционные партии и организации в СССР: их деятельность и отношения с властью - Татьяна Бушуева

Азеев: «Мысль о создании такого кружка получилась в результате споров на политические темы у меня на квартире; присутствовали: Я, Катин-Ярцев, Сергиев, Кувалдин и Воронцов. На следующем собрании было предложено именовать нашу группу «Союзом борьбы за освобождение рабочего класса в России», говорилось об установлении системы членских взносов и о программе организации. Кувалдина и Воронцова спрашивали о настроении рабочих, говорили о том, что нужно будет вести агитацию среди рабочих и распространять листовки. На одном из собраний возник разговор о поджоге Радиевого института в целях противосоветского действия. Говорилось вообще о поджогах. Я отчаянно спорил, доказывая, что это будет террором против науки. Говорил, что считаю лучшим способом вести агитацию путем распространения листовок».

Афанасьев: «…Собрания происходили на квартире у Катина-Ярцева, там я видел Арского и Гаага, они как бы представляли правую часть группы, так как были настроены монархически. Азеев, Кувалдин, Воронцов были настроены значительно левее. Говорилось об установлении системы членских взносов, об агитации среди рабочих, для чего намечалось использовать Кувалдина и Воронцова. Было решено именовать нашу группу «Союзом борьбы за освобождение рабочего класса в России». Когда обсуждался вопрос о практических действиях группы – выпуск листовок, агитация и т. п., возник вопрос и о более крайних мерах. Говорилось о поджоге Радиевого института и вообще о поджогах. Правая часть поддерживала эти вопросы, левая же протестовала. Разногласия привели к тому, что кружок распался».

Деятельность Кувалдина, Воронцова и Сергиева, по оценке ОГПУ, носила второстепенный характер, они представляли в группе как бы левую часть. Участие в вопросе о поджогах и прочих диверсионных действиях не принимали, а защищали необходимость вовлечения новых членов, выпуск и распространение листовок и агитацию среди учащейся и рабочей молодежи.

Кувалдин и Воронцов представляли рабочую часть группы, через них намечалось проводить агитацию и распространять листовки среди рабочей молодежи.

По этому же вопросу обвиняемый Азеев показал: «…На одном из собраний Катин-Ярцев спрашивал у Кувалдина и Воронцова о настроении среди рабочих, говорил о том, что нужно будет вести агитацию среди рабочих и распространять листовки. Мне Кувалдин говорил, что у них на оптическом заводе распространялись оппозиционные листовки».

Кувалдин и Воронцов, не отрицая своего участия в работе организации, показывали: «На квартиру Азеева я пришел вместе со своим товарищем Воронцовым. Возникли политические разговоры, Катин-Ярцев говорил на тему: «Большевики и интеллигенция». Говорилось о том, что нужно будет вести агитацию среди рабочих, и о том, что нашей организации придется распространять листовки».

Касаясь участия членов ВКП(б) Кувалдина и Воронцова в работе подпольной антисоветской организации, из материалов дознания видно, что указанные члены в партии по социальному прошлому родителей не являются детьми рабочих (отец Кувалдина ранее был служащим в больнице, ныне кочегар, отец Воронцова в прошлом – артельщик). Находясь на производстве, Кувалдин и Воронцов были оторваны от партийного влияния, обстановка, в которой находились, способствовала их разложению. Кувалдин работал на оптическом заводе, Воронцов – в мастерской мореходных инструментов, где наиболее ярко отмечались антисоветские настроения.

Необходимо указать, что тактические расхождения и занятость учебой не давали возможности за последнее время вести более активную деятельность, однако отдельные члены организации не переставали поддерживать связь друг с другом, делились своими антисоветскими настроениями и даже намечали план активных действий. Так, например, Кувалдин при встрече с членами организации рассказывал о плохом настроении рабочих и говорил о том, что не мешало бы к 1 Мая выпустить листовки.

Синягин поддерживал письменную связь с бывшим преподавателем Плаксиным, а, будучи за границей, виделся с ним лично.

Общим моментом, характеризующим данную организацию, по оценке ОГПУ, является то, что почти все члены организации происходили из социально чуждой среды (дети буржуазной интеллигенции и т. п.). Основной причиной антисоветской деятельности явилось влияние окружающей среды и контрреволюционных родственников. Обострение классовой борьбы, стремление противопоставить себя партийным и общественным организациям вузов привело на путь активной борьбы с советской властью.

Следствие по делу было закончено и постановлением тройки ПП ОГПУ в ЛВО в отношении обвиняемых была вынесена следующая мера социальной защиты:

Гааг, Арский, Синягин заключены в концлагерь сроком на пять лет каждый. Азеев, Афанасьев, Кувалдин и Сергиев – в концлагерь сроком на три года. Воронцов и Пекарский – в ссылку в Северный край на три года; что же касается КатинаЯрцева, то, принимая во внимание добровольную явку его в ПП с повинной, чистосердечное раскаяние в своих поступках и содействие следствию, вынесено постановление заключить в концлагерь условно на пять лет»[20].

Документы ОГПУ и, в частности, только лишь одного фонда (фонда Ф. Э. Дзержинского) свидетельствуют, что в поле зрения ОГПУ в 1920-е гг. находились такие контрреволюционные, антисоветские организации, группы и группировки, как: «Армия спасения»[21] (в Ленинграде), «Ахмадия»[22]; «Всероссийская организация анархистов подолья»[23]; «Гнездо»[24]; «Евразийцы»[25]; «Заготовитель»[26]; «Имябожники»[27], «Иоанниты»[28]; «Иркутская инициативная группа попов и мирян»[29]; «Комитет кавказских конфедераций. ККС»[30]; «Комитет помощи заключенным и высланным попам»[31]; «Комитет освобождения Кавказа»[32]; «Конкордия»[33]; «Кооператоры»[34]; «Корреспонденты»[35]; «Крестьянский союз»[36]; монархическая организация в Вятке[37]; «Московская инициативная группа мирян»[38]; «Народ»[39]; «Народный союз защиты родины и революции»[40]; «Национальный центр»[41]; «Нунция»[42]; «Организация Н. Н.»; «Радикально-демократическая группировка»[43]; «Ревнители православия» на Кубани[44]; Русский комитет»[45]; Совет советов г. Серпухова[46]; «Спаситель»[47]; «Союз защиты родины и свободы»[48]; «Союз русского народа»[49]; «Тактический центр»[50]; «Трактирщик»[51]; «Ужас»[52]; «Христофоровцы»[53]; «Эвакуационный комитет»[54]; Аслана[55]; Баббит-Устинова[56]; Вольского[57]; Гакконена[58]; Дашинского[59]; Еремича-Рогули[60]; Калиниченко[61]; Павлюнкевича[62]; Покровского[63]; Сапонь-Педь[64]; Сашки Гусева[65]; Станюкевича[66]; Старика[67]; Стаха[68]; Стешенко[69]; Федьки Калиныча[70]; Червонца[71] и др.

Во главе нацдвижения шла Чечня.

Политическая обстановка на Северном Кавказе в 1923 г. была крайне серьезна ввиду очевидных тенденций к сплочению среди враждебных советской власти национальных группировок. Предпринимавшийся ЦИКом съезд авторитетнейших шейхов должен был воспрепятствовать этому путем разложения отдельных группировок Дагестана и Чечни и лишения авторитета виднейших вождей антисоветского движения Гоцинского и Акушинского.

Во главе нацдвижения шла Чечня. Вся Чечня и горная часть Дагестана представляли собой практически вооруженный лагерь. В остальных районах протекал процесс внутренней организации, руководимый деятелями чечено-дагестанской контрреволюции Али-Митаевым и Гоцинским. Они, не ограничиваясь подчинением им верхушечных слоев горных аулов (старшин, мелких шейхов), напротив, назначали своих наибов, которые должны были непосредственно руководить движением и организацией вооруженных отрядов. В остальных районах Дагестана отмечалось прекращение вражды между местным мусдуховенством и шейхами и имелось тактическое соглашение между ними в вопросе борьбы с советской властью. Это вовлекало в контрреволюционное движение и этот район.