Алана Инош - Ты

________________

* «Make love, not war» – «Занимайтесь любовью, а не войной», американский антивоенный девиз 1960-х, приписываемый движению хиппи.

8. ВЫБОР

Так получилось, что оглашение приговора Риты и роспись отца со Светланой выпали на один день.

С будущей мачехой я мало общалась – всего три или четыре раза, и знала о ней только то, что ей пятьдесят три года, у неё двое взрослых детей и работает она бухгалтером. Детей её я вообще ни разу не видела: когда Светлана приводила их к нам – знакомить с отцом, я улизнула из дома и провела день у тебя. Отец был недоволен, да и я впоследствии считала этот поступок демонстративным ребячеством, но… не смогла преодолеть какую-то полубессознательную антипатию к этому семейству. Что ещё я знала о Светлане? Она была разведена уже десять лет, когда-то на работе безуспешно строила глазки отцу, а сейчас, в преддверии пенсии, она активно искала себе спутника жизни. И вот – нашла. В своё время отец был в глубоком трауре и проигнорировал её знаки внимания, потом сменил место работы, а прошлым летом они снова случайно встретились, разговорились… И отец уже иначе взглянул на возможность завязывания отношений с бывшей коллегой. Он стал проводить вечера и выходные у Светланы на даче и с удовольствием помогал ей на участке. После того как наш сад был продан братом, отец загрустил, а теперь у него снова появилась возможность отвести душу на природе.

И вот, на этот солнечный апрельский день была назначена регистрация. Отца и Светлану должны были расписать в двенадцать, и по странному совпадению в то же время решалась судьба Риты.

Проснуться пришлось ни свет ни заря: отцу показалось, что рубашка плохо отутюжена, и он поднял меня с постели в шесть утра, чтобы я прошлась по ней ещё раз. Отчаянно зевая спросонок и пытаясь продрать глаза, я взялась за утюг, но неловко – нечаянно сделала на рукаве складку и узнала о себе много неприятных вещей. Выслушав, что я и косорукая, и неумёха, и вообще никакая, я пожала плечами и ушла в ванную, а отец сам стал утюжить свою рубашку. Она, кстати, отглажена была вполне нормально.

К десяти приехал брат с женой. Он занимался организацией банкета и доложил отцу, что всё в порядке. Празднование устраивалось скромное: свадьба на широкую ногу была нам просто не по средствам.

– Да и ни к чему нам пышные торжества, – сказал отец. – Это вам, молодым, попервоначалу это интересно… А нам уж не надо. Да и пыль в глаза пускать показной роскошью некому. Не перед кем красоваться.

Денис, малоподвижный и склонный к полноте, после нескольких лет семейной жизни выглядел изрядно посолидневшим – особенно в области живота. Облачённый в костюм кофейного цвета, он своей фигурой напоминал и бочку, и шкаф одновременно.

– Ну, пыль в глаза пускать, может быть, мы и не будем, но всё будет вполне на уровне, – ответил он.

Его жена Наташа была ему под стать. Если до родов она отличалась лишь небольшой полнотой, то сейчас расплылась до безобразия. Она попросила у меня чаю и чего-нибудь пожевать.

– Это чтобы аппетит перебить и не объесться на банкете, – пояснила она.

– Разумный подход, – усмехнулась я. – А где Ванюшка?

– Мы решили его не брать, – ответила Наташа, набивая рот бутербродом. – Пусть посидит с бабушкой. Свадьба – праздник не детский.

Как и Денис, Наташа носила очки, но сегодня ради случая была в контактных линзах. Ей удалось весьма мило накраситься, но вот густая пышная чёлка ей совершенно не шла. От неё веяло домашней скукой и кухней. Брат неплохо зарабатывал, и Наташа могла позволить себе сидеть дома и заниматься ребёнком, готовя мужу вкусные обеды. На этих-то обедах, как я подозреваю, Денис и раздобрел.

– Ну, как я выгляжу? – спросил отец, красуясь передо мной.

Его седые волосы были причёсаны на косой пробор, а усы молодцевато топорщились. В отличие от головы, в них серебрилось всего несколько седых ниточек. Новый чёрный костюм на нём сидел чуть мешковато.

– Отлично выглядишь, – сказала я, заставив себя улыбнуться.

Увы, внутренне я не могла разделить с ним его радость.

В одиннадцать мне позвонила Александра.

– Ну, ты готова?

Я покосилась на отца, взволнованно приглаживавшего перед зеркалом усы. Вчера я заикнулась, что не смогу пойти на регистрацию, потому что у Риты в это же время – оглашение приговора, чем вызвала у него бурю раздражения. Для него моя подруга была уже конченным человеком, убийцей, причём обстоятельства дела его не интересовали. Он не желал ничего слышать. Я промолчала, но решение мной было уже принято.

– Да, – ответила я Александре.

– Через двадцать минут буду у тебя, – сказала она.

Весеннее солнце в чистом небе кололо глаза лучиками-иголками, под ногами хлюпала каша из подтаявшего снега и грязи, а в воздухе пахло тревогой и тоской. Улететь бы к этому небу, прихватив с собой Риту, унести бы её подальше от злых людей… Но у меня не было крыльев.

Передо мной стоял выбор: если я еду в загс, я должна сесть в белую «волгу», украшенную лентами, а если в суд – то в чёрный джип Александры. Впрочем, выбор я сделала ещё вчера, но шагнуть в нужную сторону было непросто. Отец, увидев моё движение, окликнул:

– Ты куда это?

Его слова хлестнули меня по спине, как бич. Вздрогнув, я обернулась.

– Пап, я же вчера тебя предупредила, что на регистрацию поехать не смогу. Я – к Рите, на приговор. – Вышло робко, тихо и виновато.

У него тут же сердито встопорщились усы:

– Не может быть и речи! Садись в машину и едем!

Он, похоже, не понимал, что я не могла веселиться на его свадьбе, в то время как перед Ритой, возможно, откроются железные ворота тюрьмы. А если и понимал, то мои чувства его не волновали: как он сказал, так и должно быть.

– Пап, извини, – твёрдо сказала я. – Я должна быть рядом с Ритой в этот момент. Если там всё не слишком затянется, возможно, я успею на банкет.

Александра тем временем вышла из машины и позвала:

– Лёня, ты едешь? Опоздаем!

Отец напустился на неё:

– А вы кто такая?! По какому праву вы тут всё решаете?

Но с Александрой такой тон не «прокатывал». В элегантном чёрном пальто, шляпе и своих любимых высоких сапогах, она подошла к свадебной «волге» и шлёпнула на её крышу визитку.

– Меня зовут Александра Евгеньевна, и в моём салоне были заказаны цветы для вашей свадьбы, – сказала она, колюче поблёскивая серыми льдинками глаз. – Но это неважно. Пожалуйста, отнеситесь с пониманием к решению вашей дочери поддержать свою подругу в нелёгкий момент и не будьте столь авторитарны и категоричны.

– Может, на банкет я ещё успею, – повторила я, ободренная её поддержкой.

Отец махнул рукой.

– А, да как хотите… – И добавил упрямо: – Если не поедешь сейчас с нами, можешь не утруждаться приходить на банкет.

– Как скажешь, – пожала я плечами.

Я села в машину к Александре. На душе у меня выли волки… Так погано мне давно не было. Щёки горели, будто их отхлестали чьи-то злые и жёсткие ладони, а пальцы заледенели и дрожали. Хотелось разреветься, но слёзы высохли на раскалённом от горечи сердце. Я безуспешно тёрла уголки глаз в надежде хотя бы на пару солёных капель.

– Тяжело тебе с таким папой, – проговорила между тем Александра. – Упёртый он… Непробиваемый.

– Уж какой есть, – буркнула я. И вздохнула: – Такого Бог дал…

В глазах твоей сестры уже растаяли серые льдинки, и её взгляд, обращённый на меня, снова согрелся.

– Ты умничка. Всё правильно сделала.

Солнце светило невыносимо ярко, так что я пожалела, что не надела тёмных очков… Хм, тогда бы я стала похожа на тебя.

Входя в зал суда, я пошатнулась: пол поплыл из-под ног. Но Александра была рядом, её рука аккуратно и крепко подхватила меня под локоть.

– Тихонько… Не волнуйся.

Народу было немного: только семья Риты и семья убитого парня, да ещё Лариса с Олей пришли поддержать подругу и участницу их теперь уже распавшегося трио. Риту ввели под конвоем и усадили на скамью, огороженную решёткой. Она была ещё в своей обычной одежде, и от приговора зависело, останется ли она в своём или же ей скоро выдадут казённое…

Наши взгляды встретились, и… Рита улыбнулась. Я пришла поддержать её, но получалось так, что это она подбадривала меня. А я чувствовала себя так, будто это мне должны были вынести приговор, а не Рите.

Родные убитого смотрели на Риту, и в их взглядах читалось пожелание ей самого большого срока, какой только был возможен. Полная женщина с квадратной фигурой и светлыми седеющими волосами – видимо, его мать – всё время щурилась и прикладывала платочек к припухшим векам.

Мама Риты, маленькая и коротко подстриженная, держалась непроницаемо. Её глаза за стёклами очков смотрели сосредоточенно и строго. Отец, лысеющий и весь какой-то мятый, выглядел словно с похмелья. Он даже не побрился сегодня – так и пришёл с покрытым седой щетиной подбородком.

Судья была женщиной – грузной, одышливой, с глубоким грудным голосом. В своей чёрной мантии с широкими плечами она напоминала уличную тумбу для афиш. Её монотонное, скучное бубнение доносилось до меня, будто сквозь глухую пелену: