23000 - Владимир Сорокин

– Я тоже… – произнесла Ольга. – Очень хотела бы.

Она встала, потянулась, глянула в окно. Смеркалось. В Нью-Йорк вползал душный июльский вечер, зажигались огни. А здесь, в Нохо, как и всегда, в любую погоду, было классно. Ольга вытянула из пачки сигарету, подошла к северному окну, выходящему на Ист Виллидж, закурила. Итак, сегодня она прочитала еще три истории. Всего на сайте их было более четырехсот. Многие она помнила, мысленно возвращаясь к ним. Эти рассказы теперь стали для Ольги главной книгой жизни, сваями, уходящими в зыбкий, ненадежный окружающий мир, отнявший у нее родителей. На эти сваи она опиралась. Они не давали ей опустить руки, впасть в депрессию. Имена потерпевших от ледяного молота она знала и произносила, как имена братьев и сестер: Мари Колдефи, Эдвард Феллер, Козима Илиши, Барбара Стачинска, Николай и Наташа Зотовы, Йозас Норманис, Сабина Бауермайстер, Злата Боянова, Ник Соломон, Рут Джонс, Бьорн Вассберг. Все они прошли через пытку льдом. Все корчились, кашляли кровью, теряли сознание от тяжких ударов. Все потом мучительно возвращались к жизни, вскрикивали от боли, вдыхая воздух разбитой грудью. Все тщетно пытались найти сочувствие у окружающих, доказать, что все случившееся – чистая правда. И все натолкнулись на стену непонимания, как на тот самый лед…

Теперь к ним прибавились еще эти трое.

«Они что-то колют всем, чтобы отбить память, – Ольга курила, глядя в окно. – Но не на всех это действует. Или не успевают вколоть? Или… думают, что человек уже мертв? А я была живой. И Бьорн. И Барбара. И Сабина…»

Попугай в своей клетке кашлянул, распушил перья. И тихо произнес по-русски:

– Паровоз.

Ольга загасила окурок, подошла к Фиме. Слову «паровоз» попугая научил покойный отец.

– Нет, Фимочка, не паровоз. А самолет. И судя по всему – довольно скоро… – Ольга просунула в клетку палец, почесала попугаю розовый коготь. – А тебя опять Аманте отдам. Скучать будешь?

– Паровоз! – ответил попугай.

Храм и Горн

Горн очнулся на вторые сутки.

Сердце его выплакало печаль шести лет земной жизни. Маленькое тело изнемогло. Лицо похудело и осунулось. И повзрослело. Теперь он уже не мальчик-олигофрен, несомый бессмысленной земной жизнью, а светоносный Горн. Теперь он готов к подвигу во имя Света. Он начинает свой новый путь. Великий путь. Все это время я неотступно была рядом. Я отстранялась от его сердца, когда оно плакало. Сидела и смотрела. И берегла его. Теперь, когда сердце его очистилось от прошлого, я могу приблизиться.

Горн ждет.

Я кладу пальцы на его веки. Глаза его открываются. И смотрят на меня. Это глаза брата. Самого важного для нас. И я должна ввести его в Братство. Сердце его успокоилось. Оно готово внимать.

И я заговариваю с ним.

Сердце Горн открыто. Оно хочет. Оно потрясает меня своей силой. Новой силой. Силой, которую ждали мы все. Я помогаю ему.

Я поставила сердце свое щитом светоносным между Горн и миром. Старое тело мое стало тенью от щита сияющего. Тень тела моего заслоняет мир: еще не время! Мир Земли лежит за моей сутулой спиной. Круглый, непостоянный, самопожирающий и опасный мир Земли гудит за моей спиной. Спина моя – широкая тень. Чистое сердце Горн не должно видеть мир: еще не время! Оно не готово прикоснуться к миру Земли. К беспощадному миру. Который пожирает себя. Который клубится яростью самоуничтожения. Дрожащие руки мои заслоняют континенты. Костлявые пальцы расходятся в стороны, скрывают города. Мясные машины клубятся под морщинистыми ладонями. Деревни и поселки, дороги и механизмы теснятся за моими дряблыми бедрами, сохранившими шрамы от пыток. Плечи мои скрывают тяжкий порядок армий земных. Голова заслоняет страны Севера, где мы нашли столько наших. Яростный мир мясных машин накрываю я тенью тела своего, обратив сияющее сердце к желанному брату.

Я обороняю Горн.

Я оберегаю Горн.

Я храню Горн.

Я кормлю Горн.

Сердце Горн раскрывается стремительно. Оно течет сиянием желания. Оно требует. Рост его быстр. Никто из Братства не быстр сердцем так, как Горн. Никто не прорастает Светом так стремительно. Мы радуемся. Мы сияем и ликуем. Сердца наши, обстоящие новообретенного, сияют радостью Света. И ликование Света наполняет Братство восторгом: мы поверили! Горн заставил нас уверовать в Исполнение. То, о чем грезили сердца, о чем говорили в Больших и Малых Кругах, о чем стонали во сне, о чем шептали умирая, – приблизилось! И Горн приблизил это.

Мы бережем его сердце и тело.

Каждое утро руки мои будят тело Горн. А сердце мое будит его молодое и сильное сердце. Сестры берут Горн на руки и несут в комнату Омовений. Чистейшей водой, настоянной на цветах и травах, омывают сестры тело его. Шелковистыми тканями отирают. Умащивают маслами. Одевают в одежду. Из растений, росших в горах, соткана она. Сестры поят Горн чаем из таежных трав, дающих покой и силу. Протягивают плоды тропических деревьев.

Горн поглощает плоды.

Тело его растет.

Но сердце растет гораздо быстрее.

Сердце крепнет. Оно питается Светом. Учится первым словам сердечного языка. Сосет слова из наших сердец. В сердце Горн нарастает неизмеримая сила Света. И даже мое сильное и опытное сердце с трудом сдерживает этот натиск. Горн желает объять все сразу. Но не может вместить. Он яростно жаждет. Мне суждено утолять жажду сердца его. И я делаю это с великой осторожностью, чтобы не навредить ему. И Братству. Ибо понимаю, кто для нас Горн. Это понимают братья и сестры на всех континентах. Там сияют сердца. Там соединяются руки. И составляются Круги. Малые, Средние, Большие. Они вспыхивают во мраке жизни земной, посылая нам Свет сердечный. Мы принимаем его. Он укрепляет наши сердца. Мы делимся Светом с Горн.

Я охраняю Горн.

Я сохраняю Горн.

Я наполняю Горн.

Я держу Горн.

И Свет в сердце его нарастает и расширяется.

Сердце Горн постепенно заполняется Светом. Но познание мира Земли я отодвигаю от Горн: еще рано! Не время! Только окрепнув сердцем, должен он прикоснуться к миру. Который мы создали. И в котором мы заблудились. Только полное сердце сможет увидеть мир. И понять суть его.

Я готовлю сердце Горн к главному.

Бьорн и Ольга

Очень высокий блондин в лимонно-желтой майке и белых шортах размашисто шел через толпу, громко везя за собой красный чемодан.

«А вот и он. Ну и дылда!» – Ольга быстро допила свой грейпфрутовый сок и положила на стойку бара шесть шекелей.

Блондин подошел. Сдержанно улыбнулся. На фотографии из электронной почты его подбородок казался Ольге более тяжелым, а шея менее спортивной. На курносом носу блондина вперемешку с веснушками выступили капельки пота.

– Odin v pole voin, – старательно проговорил он пароль глубоким грудным голосом.

– Kraftskivan, – произнесла отзыв Ольга, слезая с высокого металлического стула.

Ее невысокие каблуки коснулись пола.

«На две с половиной головы выше меня…» – отметила она, протягивая свою маленькую руку.

– Hi, Bjorn.

– Hi, Olga! – он улыбнулся шире.

Ольга с силой сжала его огромную влажную ладонь своей маленькой рукой.

– I didn’t expect you be so tall[7], – она прочитала надпись на его желтой груди «Kraftskivan», изгибающуюся вокруг красного рака.

– 201, – честно ответил он. – And where’s your red hair?[8]

– Sometimes you need to change something about yourself[9], – Ольга надела черные очки, вскинула лямку тяжелой сумки на плечо. – Well, let’s go?

Швед говорил на своем типичном скандинавском английском, Ольга – на своем приобретенном американском.

Не замечая ее увесистой сумки, он закрутил головой:

– А где же…

– Идите за мной, – Ольга решительно двинулась к выходу. – Что такое «Kraftskivan»?

– Праздник раков, – Бьорн в два своих шага догнал ее, треща чемоданом.

– Это когда их едят?

Бьорн с улыбкой кивнул и добавил:

– А ваш пароль я уже перевел с русского. Вернее – мне помогли перевести.

– Прекрасно! – тряхнула головой Ольга. – Теперь вам известен мой жизненный принцип.

Вышли на сухой и горячий июльский воздух. Сели в такси. Ольга не очень быстро произнесла на иврите адрес в районе Петах-Тиква.